***
* * *
Повременим. Листва, сухость, отсутствие насекомых.
Это – Пергамский фриз изменений,
тени заменяют отсутствующие части глаза, –
фаянс исторгнут.
Могущество их несомненно,
однако пыль пожирает героев, пыль пожирает себя
на свету во вращении, в солнце, в луче ночи –
Единственном, расщепляющем сердцевину ежечасной
буквы, бесплoдной битвы... Дальше ступить.
Не двигаться. Здесь так положено. Так принято.
В чем не приходится сомневаться.
*
*
*
*
Озерный надломленный лед.
Край слишком прост, чтобы сказать: вот –
потускневших полей алфавита сколы.
Однообразны послания птиц,
но начинающий их разбирать
к концу забывает о чем он читает.
Так и этой весной юг возвращает стаю за стаей,
так и в этот год они возвращаются югом,
как плата за песчаник под снегом,
нашаривающий шаги;
случайна где ягода;
радуги темнее в нижнем пределе,
идущих в руслах глаголов
волокнистых времен,
Порезом неслышным осока вспыхивает поочередно.
В праздное ничто иглы
прикосновение сводит расстояние до облака, –
если шатнется к югу. Ночь подступает к корню,
поит притворенной сладостью.
Если, конечно, ветер вслепую
у горящих помойных баков.
*
*
*
*
Разные бывают landscapes, разные визы,
Телефонные звонки, коса флюгера –
Волос плетение, и все сзади. Либо лезвие.
А у тебя все впереди и между.
Не давай мне денег, а если
Любишь – принеси полотенце
В пробитый душ, склянку не-яду,
И не беспокойся, не тревожь понапрасну
Ни меня, ни соседей –
Не видать тебе следов пурпурных
На санитарных откосах фаянса
На сахарных склонах храма.
А если бессмертен я,
То и твое приближение меркнет
На зеркале бритвы, взошедшей в тумане
Дыхания. Не бритва вовсе,
А просто вода полыньи под ногами.
*
*
*
*
Бог дает все, – Им
даже терпенье даровано, как тень ветви;
Им, не отраженье кто и даже не дуновение,
Но поселившим за стену зрачков "благо".
Речь пред ним снег. Зола – рожденье.
Нам же участь: наваждение чисел
И во снах – зеркало, где не откликнется эхо.
*
*
*
*
ЛЮБОВЬ
на гипс ноги Анатолия Барзаха
"Умираем". Значит ли, что цветы никнут, как.
Означает ли, что крошатся многословием пепла –
а мы в других странах и нет паспорта,
транспорта, какая-то Касабланка, станция.
Тронь что-либо, а потом, – много спустя,
после расслоится "тем временем".
Одно "лишь". Значит ли, что жест мерцает
сквозняком в переходах, где точке
не суждено преступить меру ряби,
когда ты равен сумме зрачка и влаги;
закат в ней вогнут залогом. Воздух темен, –
кто дышит им? Черств и сомкнут.
Сух. Как пляж беспечен. Ты вообще – репейник,
матрица уподобления в устье цвета,
налет зернистый на языке, кислотная забава
послеполуденного расписания. Ключа латунного
на восковом шнурке отпечаток в стекле.
Лед ли, таянье – и то и другое
голубям привычно на аметистовых.
Впрочем, слова беструдны. С нами: "склоны", "пята",
"счисление" соочередностей тетивы. Также
дурное пение. Да нет... вот и окно в полуметре,
рукой подать, – огромное,
как сухарь жевать деснами.
К тому же давно открыто... Ни прорезей крови,
бессмертие в ржавой извести. Ничто
не омрачает руку, тем паче белое поле тушью.
Другие статьи в литературном дневнике:
