Александр Оберемок
*
МЕЛАНХОЛИЯ
*
да и важно ли, что не останется
кирпичей, говорила Муму,
раз шатается жизнь, словно пьяница,
от чужого стола к своему,
раз достаточно хлеба и соли ей
на пути от взаймы до внаймы,
раз седая моя меланхолия
накрывает пустые холмы.
да и важно ли, что распогодится
посреди октября втихаря
бабьелетняя дочь-второгодница
прошлогоднего календаря,
лишь бы к нам с перелётными птицами
прилетел голубой вертолёт,
лишь бы ночь полыхала зарницами
от далёкой грозы, а не от
тех событий, что в мире, ужаленном
сумасшедшей осою под хвост,
происходят, и мы опечаленно
и тревожно глядим на зюйд-ост.
ничего не храним, да и важно ли,
посмотри, на крыле наконец
эфемерное счастье бумажное –
недокормыш, журавлик, птенец
*
*
*
ГЕРОЙ
*
прощай, прекрасная эпоха,
трава, портвейн,
где Витька жив ещё, и Лёха,
и Курт Кобейн,
на «барабашке» нет базара,
а есть метро,
и мы прогуливаем пары,
и всё добро –
в руках. герой из фильма с Цоем
уходит вдаль,
цыганы шумною толпою
сбывают шмаль,
над веком не сгустились тучи,
пестры миры…
но время движется скрипуче
в тартарары.
*
*
*
ВОТ УЛИЦЫ СИРЕНЕВЫЙ РАЗМАХ
*
вот улицы сиреневый размах
и зелень в фонарях у поворота,
дома, дворы, не разглядишь впотьмах
а дальше – что там?
а дальше, если разобрать слои,
закованные цепью хронотопа
Адам и Ева, сад Эдема и
вода потопа.
а дальше – ничего и никогда
не существует за пределом взгляда,
и только плуг и протоборозда,
земля разъята.
а дальше – тишь. до корня, до морфем,
до Слова, на ещё пустом мольберте –
пока не отделённая никем
вода от тверди,
пустая бездна, шип не вложен в паз,
где света тьма пока ещё не знала,
витает Дух недалеко от нас –
за три квартала,
а те, кому ещё названий нет,
живут в своей, в твоей не существуя,
вселенной, с ними лучезарный свет
и аллилуйя.
но что случается, когда во тьму
поднимешь руки, дерзок, но наивен,
и вдруг с небес по жесту твоему
нисходит ливень?
*
*
*
СВИДЕТЕЛИ СИМУЛЯКРА
*
понимаешь, времени правда нет,
пламенеет ясный вечерний свет,
маслянистый, липкий – потёки мёда,
не фотон, тем паче и не волна,
не физическая величина,
а в безумстве красок сама природа,
из живого шёлка двойная нить,
не мешало б Рембрандта расспросить,
как стащил у бога его идею,
как пошёл на дерзкий прямой обман,
ведь такой искусный анжамбеман
удавался разве что Прометею.
так о чём я? старость. ах да, о вре-
мени, о господней искре, игре,
о земле под светом – гектаре, акре,
о словах, слагающих акростих
из имён господних, имён седых,
о часах, свидетелях симулякра.
колдовского света, который я
воспевал, сияет сейчас струя
у Гомера над кораблями в море,
и блестит в подзорной трубе Петра,
и горит в окне у меня с утра,
отражаясь в облаке на Фаворе.
мне про это всё рассказал один
невысокий сгорбленный господин
(у него порой выпивали, ибо
хороши хоромы – чужой подвал),
он на рынке рифмами торговал,
только спросу нет, и не вышла прибыль,
а теперь не спросишь – пропал давно,
корабли ахейцев ушли на дно,
захирел в сарае петровский ялик,
на замках дома, на Фаворе тьма,
и моя кума – не поставь клейма,
да и сам я тоже хорош, но я ли
не мечтал о том, что нельзя сказать,
прорыдать, вобрать, записать в тетрадь,
о природе света ликуя всуе?
но теперь, в преддверии сентября,
на востоке красит холсты заря –
это Рембрандт кистью её рисует
Другие статьи в литературном дневнике:
