Сегодня - День Рождения Вильгельма Кюхельбекера

Лана Сиена: литературный дневник

Стихотворения и выдержки из писем А.С. Пушкину.


К Пушкину


Мой образ, друг минувших лет,
Да оживет перед тобою!
Тебя приветствую, Поэт!
Одной постигнуты судьбою,
Мы оба бросили тот свет,
Где мы равно терзались оба,
Где клевета, любовь и злоба
Размучили обоих нас!
И не далек, быть может, час,
Когда при черном входе гроба
Иссякнет нашей жизни ключ;
Когда погаснет свет денницы,
Крылатый, бледный блеск зарницы,
В осеннем небе хладный луч!
Но се - в душе моей унылой
Твой чудный Пленник повторил
Всю жизнь мою волшебной силой
И скорбь немую пробудил!
Увы! как он, я был изгнанник.
Изринут из страны родной
И рано, безотрадный странник,
Вкушать был должен хлеб чужой!
Куда, преследован врагами,
Куда, обманут от друзей,
Я не носил главы своей,
И где веселыми очами
Я зрел светило ясных дней?
Вотще в пучинах тихоструйных
Я в ночь, безмолвен и уныл,
С убийцей-гондольером плыл 1),
Вотще на поединках бурных
Я вызывал слепой свинец:
Он мимо горестных сердец
Разит сердца одних счастливых!
Кавказский конь топтал меня,
И жив в скалах тех молчаливых
Я встал из-под копыт коня!
Воскрес на новые страданья,
Стал снова верить в упованье,
И снова дикая любовь
Огнем свирепым сладострастья
Зажгла в увядших жилах кровь
И чашу мне дала несчастья!
На рейнских пышных берегах,
В Лютеции, в столице мира,
В Гесперских радостных садах,
На смежных небесам горах,
О коих сладостная лира
Поет в златых твоих стихах.
Близ древних рубежей Персиды,
Средь томных северных степей -


Я был игралищем страстей!
Но не ропщу на провиденье:
Пусть кроюсь ранней сединой,
Я молод пламенной душой;
Во мне не гаснет вдохновенье,
И по нему, товарищ мой,
Когда, средь бурь мятежной жизни,
В святой мы встретимся отчизне,
Пусть буду узнан я тобой.


Из письма Вильгельма Кюхельбекера Александру Пушкину.
20 октября 1830 г. Динабург


Любезный друг Александр!


Через два года наконец опять случай писать к тебе: часто я думаю о вас, мои друзья; но увидеться с вами надежды нет как нет; от тебя, т. е. из твоей псковской деревни до моего Помфрета* правда, не далеко; но и думать боюсь, чтоб ты ко мне приехал... А сердце голодно: хотелось бы хоть взглянуть на тебя! Помнишь ли наше свидание в роде чрезвычайно романтическом: мою бороду? Фризовую шинель? Медвежью шапку? Как ты через семь с половиною лет мог узнать меня в таком костюме? вот чего не постигаю!


Я слышал, друг, что ты женишься***: правда ли? Если она стоит тебя, рад: но скажи ей или попроси, чтоб добрые люди ей сказали, что ты быть молодым лордом Байроном не намерен, да сверх того и слишком для таких похождений стар. -- Стар? Да, любезный, поговаривают уже о старости и нашей: волос у меня уже крепко с русого сбивается на серо-немецкий; год, два, и Амигдал процветет на главе моей*.


Между тем я, новый Камоэнс*, творю, творю -- хоть не "Лузиады" -- а ангелыцины и дьявольщины, которым конца нет. -- Мой черный демон отразился в "Ижорском": светлый -- в произведении, которое назвать боюсь*: но по моему мнению оно и оригинальнее и лучше "Ижорского" -- даже в чисто светском отношении. -- К тому же терцины, размер божественного Данте,-- слог, в котором я старался исчерпать все, что могу назвать моим познанием русского языка,-- и частная, личная исповедь всего того, что меня в пять лет моего заточения волновало, утешало, мучило, обманывало, ссорило и мирило с самим собою. Это все вещи, которые в "Ижорском" не могли иметь места: там же, может быть, годятся.


Сделай, друг, милость, напиши мне: удался ли мой "Ижорский" или нет*? У меня нет здесь судей: Манасеин уехал, да и судить-то ему не под стать, Шишков мог бы, да также уехал: а в бытность свою здесь слишком был измучен всем тем, что деялось с ним8 . -- Напиши, говорю, разумеется, не по почте: а отдашь моим, авось они через год, через два или десять найдут случай мне переслать. Для меня время не существует: через десять лет или завтра для меня ; peu pr;s (примерно) всё равно. -- Кто это у вас печатает пьесы, очень мне близкие по тому, что в них говорится, хотя бы я немного иначе все это сказал? -- Не Александр ли Одоевский?* мой и Исандера питомец?* -- Знал ли ты Исандера? Нет? -- Престранное дело письма: хочется тьму сказать, а не скажешь ничего. -- Главное дело вот в чем: что я тебя не только люблю, как всегда любил; но за твою "Полтаву" уважаю, сколько только можно уважать: это, конечно, тебе покажется весьма не многим, если ты избалован бессмысленными охами и ахами! которые воздвигают вокруг тебя люди, понимающие тебя и то, чем можешь быть, должен быть и, я твердо уверен, будешь, понимающие, говорю, это так же хорошо, как я -- язык китайский.
-- Но я уверен, что ты презираешь их глупое удивление наравне с их бранью, quoiqu'ils font chez nous le beau temps et la pluie (хотя от них у нас зависит хорошая и дурная погода)*.
-- Ты видишь, мой друг, я не отстал от моей милой привычки приправлять мои православные письма французскими фразами*. -- Вообще я мало переменился: те же причуды, те же странности и чуть ли не тот же образ мыслей, что в Лицее! Стар я только стал, больно стар и потому-то туп: учиться уж не мое дело -- и греческий язык в отставку, хотя он меня еще занимал месяца четыре тому назад: вижу, не дается мне! Усовершенствоваться бы только в польском: Мицкевича читаю довольно свободно, Одынца тоже, но Немцевич для меня трудненек*.
-- Мой друг, болтаю: переливаю из пустого в порожное, все для того, чтоб ты <мог> себе составить идею об узнике Двинском*: но разве ты его не знаешь? и разве так интересно его знать? -- Вчера был Лицейский праздник: мы его праздновали, не вместе, но -- одними воспоминаниями, одними чувствами.


- Что, мой друг, твой "Годунов"? Первая сцена: Шуйский и Воротынский, бесподобна; для меня лучше, чем сцена: Монах и Отрепьев; более в ней живости, силы, драматического*. Шуйского бы расцеловать: ты отгадал его совершенно. Его: "А что мне было делать?" рисует его лучше, чем весь XII том покойного и спокойного историографа!*


Но господь с ним! De mortuis nihil, nisi bene (О мертвых ничего, кроме хорошего). Прощай, друг! Должно еще писать к Дельвигу и к родным; а то бы начертил бы тебе и поболе. - For ever your William (Твой навеки Вильям).
Je ne Vous recommande pas le porteur de cette lettre, persuad; que Vous l'aimerez sans cela et pour l'amiti; qu'il m'a montr; pendant son s;jour ; Dunabourg (Я не рекомендую тебе подателя сего письма, так как уверен, что ты и без этого полюбишь его за дружбу, которую он выказал мне во время своего пребывания в Динабурге).


* Помфрет - замок, упоминаемый Шекспиром в исторической хронике "Ричард II" (акт V, сц. I): "Отправитесь вы в Помфрет, а не в Тауэр".


*** До Кюхельбекера дошел слух о помолвке Пушкина с Н. Н. Гончаровой, состоявшейся 6 мая 1830 г. Однако динабургский узник не знал, что 28 августа Пушкин вернул Гончаровой ее слово. Свадьба Пушкина с H. H. Гончаровой состоялась позднее, 18 февраля 1831 г.
**** Неточная цитата из Библии (Екклезиаст).


5* Кюхельбекер сравнивает себя с португальским поэтом Луисом Камоэнсом, чей поэтический дар лишь укреплялся под влиянием бесчисленных ударов судьбы.


6* Кюхельбекер имеет в виду свою поэму "Давид".


7* Письма Пушкина к Кюхельбекеру, написанные после 1825 г., неизвестны. Нет сведений, сообщил ли Пушкин Кюхельбекеру свое мнение об "Ижорском". В 1836 г. Пушкину удалось издать анонимно первые две части мистерии Кюхельбекера.


8* П. П. Манасеин -- поэт-переводчик, сотрудничавший в СО и в "Литературных прибавлениях к "Русскому инвалиду", общался в Динабурге с Кюхельбекером. А. А. Шишков (Шишков-2-й) был знаком с Кюхельбекером и Пушкиным с 1816 г. В 1822 г. Кюхельбекер встречался в Грузии с А. А. Шишковым, сосланным туда в 1818 г.
Подробнее о судьбах П. Манасеина и А. Шишкова см.: В. Н. Орлов. В. К. Кюхельбекер в крепостях и в ссылке. -- В сб.: "Декабристы и их время", с. 39--40; см. также переписку Пушкина с А. А. Шишковым в т. 1 наст. изд.


9* В ЛГ анонимно были напечатаны стихотворения А. И. Одоевского: "Элегия. На смерть А. С. Грибоедова" (No 19), "Старица-пророчица (Барону Дельвигу)" (No 24), "Узница Востока" (No 26), "Пленник. Элегия" (No 52).


10* Исандером Кюхельбекер называл Грибоедова ("Отрывки из поэмы "Давид" и др.). А. И. Одоевский был двоюродным братом Грибоедова, которого автор "Горя от ума" называл своим "кротким, умным, прекрасным Александром". В письме к В. Ф. Одоевскому от 10 июня 1825 г. Грибоедов писал: "Брат Александр мой питомец...".


11* Отзыв Кюхельбекера о "Полтаве" отличается уклончивой сдержанностью. В своем дневнике от 22 января 1832 г. он писал: "В Бутурлине прочел я описание Полтавской битвы: в самых тактических действиях оной много для воображения, много такого, чем бы поэт мог воспользоваться. У нас отличные два стихотворца, Шихматов и Пушкин, прославляли это сражение, но не изобразили, ибо то, что у них говорится о Полтавском сражении, можно приноровить и к Лейпцигскому, и к Бородинскому, и к сражению под Остерленкою, стоит только переменить имена собственные. Полагаю, что Ломоносов, если бы довел свою "Петриаду" до сей катастрофы, не впал бы в этот недостаток не потому, чтобы был большим поэтом, чем Шихматов или Пушкин, но потому, что даже в одах его заметно большее знание тактики, чем в их эпопеях..." (В. К. Кюхельбекер. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979, с. 88).


12* Ср. с письмом В. И. Туманского к Кюхельбекеру от 11 декабря 1823 г.: "... пожалуйста, не приправляй писем своих французскими фразами" (PC, 1875, июль, с. 375). Пушкин, читавший письмо Туманского, сделал в нем приписку, словно вступая в шутливую полемику с автором письма: приписка Пушкина сделана по-французски и по-латыни. Письмо Туманского начиналось словами: "Спасибо тебе, друг мой Вильгельм, за память твою обо мне: я всегда был уверен, что ты меня любишь не от делать нечего, а от сердца". В тексте письма именно эта фраза специально отмечена припиской Пушкина: "Citation de mon nouveau po;me. Suum cuique. P." ("Цитата из моей новой поэмы. Каждому свое. П."). Пушкин имеет в виду окончание XIII строфы второй главы "Онегина": "Так люди (первый каюсь я) // От делать нечего друзья". Подробнее об этом см.: Ю. H. Tынянов. Пушкин и его современники.


13* Из воспоминаний А. Рыпинского, учившегося в Динабурге в школе прапорщиков, известно, что Кюхельбекер читал в подлиннике "Исторические песни" Ю. Немцевича (см.: Писатели-декабристы в восп. совр., т. 2, с. 305, 424).


14* Кюхельбекер называет себя двинским узником: Динабург {ныне Даугавпилс) расположен на берегу Западной Двины.


15* К этому времени в журналах были напечатаны следующие сцены из "Бориса Годунова": сцена в келье (MB, 1827, No 1), "Граница литовская" (СЦ на 1828 г.), две первые сцены (альманах "Денница на 1830 г.").


16* Ср. с дневниковой записью Кюхельбекера от 27 сентября 1834 г.: "Несправедливость Карамзина к Шуйскому истинно возмутительна. Я в состоянии написать апологию сего великого человека, которого единственная вина -- несчастие" (В. К. Кюхельбекер. Указ, соч., с. 334). Кюхельбекер имеет в виду прежде всего первую главу XII тома "Истории государства Российского", в которой Карамзин писал: "Василий, льстивый царедворец Иоаннов, сперва явный неприятель, а после бессовестный угодник и все еще тайный зложелатель Борисов, достигнув венца успехом кова (Ков -- злой умысел (книжн. устар.).), мог быть только вторым Годуновым: лицемером, а не героем добродетели".



9 ОКТЯБРЯ 1837 ГОДА


Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,
Прекрасный, мощный, смелый, величавый,
В средине поприща побед и славы,
Исполненный несокрушимых сил!
Блажен! Лицо его, всегда младое,
Сиянием бессмертия горя,
Блестит, как солнце вечно золотое,
Как первая эдемская заря.
А я один средь чуждых мне людей
Стою в ночи, беспомощный и хилый,
Над страшной всех надежд моих могилой,
Над мрачным гробом всех моих друзей.
В тот гроб бездонный, молнией сраженный,
Последний пал родимый мне поэт...
И вот опять Лицея день священный;
Но уж и Пушкина меж вами нет.
Не принесет он новых песней вам,
И с них не затрепещут перси ваши;
Не выпьет с вами он заздравной чаши:
Он воспарил к заоблачным друзьям.
Он ныне с нашим Дельвигом пирует.
Он ныне с Грибоедовым моим:
По них, по них душа моя тоскует;
Я жадно руки простираю к нам!
Пора и мне! - Давно судьба грозит
Мне казней нестерпимого удара:
Она того меня лишает дара,
С которым дух мой неразрывно слит!
Так! перенес я годы заточенья,
Изгнание, и срам, и сиротство;
Но под щитом святого вдохновенья,
Но здесь во мне пылало божество!
Теперь пора! - Не пламень, не Перун
Меня убил; нет, вязну средь болота,
Горою давят нужды и забота,
И я отвык от позабытых струн.
Мне ангел песней рай в темнице душной
Когда-то созидал из снов златых;
Но без него не труп ли я бездушный
Средь трупов столь же хладных и немых?



Другие статьи в литературном дневнике: