этнография

Варвара Солдатенкова: литературный дневник

КАК НАСИЛЬНО ЗАМУЖ ВЫДАВАЛИ


Записано в 1935 году от Аграфены Лукиной,
д. Труфанова Гора*


Ой, меня как корову на убой давали! Я ненавидела мужика, жила с ним худо. Был в своей деревне кто нравился - Петрухе Карпушеву уж был плат дан, обвещалась. (Девушка даёт платок парню в знак своего согласия выйти за него замуж.) Он уехал в Важку с возами, в то время меня и просватали. Мама не подождала: не тот жених, который сулит, а тот, который у ворот стоит. Отцу-матери нравится, так пойдём свататься.


Вот накануне нового года стала пол мыть, вот он и пришёл, я тогда ещё его не знала. Они пришли с моим зятем, да и сели на лавку. Он старым мне показался, да такой не форсистый был, не бойкий, волосы длинные, а я ведь в городе жила, одной шляпы не носила.


Сидит, сам эдак выглядывает... Я вижу, всё выглядывает эдак... Они пошли в лес, зашли на попутьи, будто в гости.
Мама самовар согрела - чаем поить: "Садись, Фёдор, чай пить". А я бегаю, не обращаю внимания. Вот они напились и пошли, я в окошко взглянула, говорю: "Мама, эко чудо, вот чудо-то!" - "Что ты, девка, это с Труфановой Горы жених". "Эки-то женихи -тьфу! тьфу! Я и плюнула. Говорит верно пословица: "Не плюй в колодец - придётся воды испить". Я плюнула, и пришлось слизать. Сказала тогда, век ведь не забудешь слов: "Лучше камень привяжу да в воду уйду, чем за эдаких женихов идти", и опять за окошко поглядела, ещё плюнула. О-о-о-ой!


Потом ведь за него и свататься приехали ко мне, назавтра. Уж стемнелось, а я одна дома-то была, все к празднику уехали в Почезёры (Почезерье). У нас окна не завешаны. Уж двенадцать часов ночи, я спала и не чуяла, что сваты у окон ходят да смотрят. Застучали, я и вскочила простоволосая, бегаю-бегаю по избе, колотятся. А божаточка колотится: "Жених едет!" (В пинежских деревнях сватовство происходило обычно ночью.) Тут и божаточка с отцом, да с матерью, да с дядей от праздника вернулись.


Всё-таки я пустила своих да за печку побежала. А ум бродит, думаю: "Какой жених, может хороший какой?" А не знала, что тот. Я за печку забежала да через печку смотрю, как сейчас всё помню, а телёнок за печкой меня тычет носом: только что корова отелилась, а я его пинаю ногой... Смотрю, и все зашли, я всё жениха дожидаюсь, а он уж тут стоит. Ко мне прибежали: "Одевайся, жених-от!" - "Какой жених?" - "Да Фёдор". Ой-ой-ой-ой! Руками замахала, ногами замахала - залягала: "Не надо мне жениха!"


Они меня одевают, наряжают, самовар греют. Ой, беда, было тут дел! Они меня одевают, наряжают, а я всё обратно скидываю и реву, во всю пасть реву. Ой, я бы задавилась тут, кабы меня выпустили! Мама прибежала с поленом: "Я тебе всю морду разобью". А я: "Я тебе не дочи, ты мне не мати. В городе жила, а тут вишь как меня, с поленьем хотят! Ну, леший с вами, родители, - так и сказала, - всё равно, выйду, а жить не буду!"


Сватьюшка, моей сестры свекровь, говорит моему отцу: "Сват, давать - так давать, а то сейчас в Вихтово поедем, на другой свататься, к Дыроватому". Она богатая была, над отцом власть имела: она взяла у моего отца сестру мою за сына. Она была богаче, дак уж она поворачивала, а мы подчинялись. Отец пьяный был, заревел во всю голову, завыл, будто собака: и давать жалеет, и не давать жалеет. А матери давать надо: девок много, куда с нами, всех семь, а душа одна. (До революции при общинном землепользовании надел пахотной и покосной земли получал только мужчина.) Бедно жили.


Вот самовар согрели - жениха за стол, и меня тащут, бьют и тащут. Вот за свечами сходили, вот и свечи хотят зажигать к иконе. Я реву. Свечку засветили, говорят: "Молись". Руку-то сама божаточка направляет, шепчет: "Да жених-то хороший да удалый". Что! Я ни иконы, ничего не вижу, реву...


Стали чай пить, его посадили. Он сидит, а я за самовар села, чтобы не видно, вот беда! Сватовьям только бы вино было, они пьют и песни запели. Я вскочила, да на поветь убежала - хотела давиться, они за мной все, схватили на лестнице - больше никуда не пускают.


Вот как я замуж выходила. Отец всю ночь ревел: "Грунька, я тебя жалею", а мать: "Первый жених - перво счастье". А не зря люди сказывают: "Не люб телом, не прилюбишься делом". Ой, эта жизнь была не жизнь, а богу грех, а людям смех. Всю жизнь, тридцать шесть лет, дрались да ругались. А ведь хороший был, работный. Только девушка скоро родилась, жалко девушки, я и осталась.


Вот и прожила за холщёвый мех. (За мех из холста, то есть впустую.)


* Опубликовано в книге: У Белого моря. Народные песни и сказы. Сборник Н. Рождественской. Архангельск, 1958 г.


Взято из группы Ваймуша (вк)



Другие статьи в литературном дневнике:

  • 22.07.2022. этнография