Набоков писал, как известно,
В одной из своих повестей,
Что мир — это страшное место,
Где мучают толстых детей.
Но сколько весенних потоков,
Разливов и солнечных стрел,
Которые тот же Набоков
С такою же страстью воспел!
Но скопище тайных пороков,
Трясин непролазных и льдин,
Которые тот же Набоков —
И, Господи, он ли один…
Но пытки! — но дачное лето,
Но войны! — но дождь и лото —
Не выбор, не то или это,
Но именно это и то.
Мне в этом и видится почерк —
Соседство в едином уме
Раздувшихся мартовских почек
И почек, отбитых в тюрьме.
В раю размещенная зона,
На прахе расцветшая сныть,
Где можно от диапазона
Скорей, чем от частностей, взвыть.
Люблю неподвижную воду
С внезапною дрожью рябой,
Люблю не тебя, не природу,
А бездну меж ней и тобой.
Я нужен, чтоб чувствовать чужесть
И холить ненужность свою,
Бездушия общего ужас
И милость на самом краю.
Мне нравится это соседство
Сиянья и черных теней,
Бесправного сладкого детства
И смертности гордой моей.
Мне нравится эта утроба,
И блики, и темное дно,
Тот выбор, где выберу оба,
А все выбирают одно —
И весь этот космос разъятый,
Разбитый на сотни частей,
Где пахнет вербеной и мятой
И мучают толстых детей.
Дмитрий Быков
