Дасть Бог и до весны доживемо
Вот уже более 80 лет прошло с начала самой первой этнической депортации в Советском Союзе. К сожалению, людей, бывших непосредственными свидетелями сталинских времен, становится все меньше — и немногие из них готовы вспоминать страшные события, пережитые ими в далеком детстве. Впрочем, их потомки — внуки и правнуки — хранят истории своих родных. Собрали несколько семейных историй людей, чьи предки были насильственно переселены в Казахстан Анатолий Лут, немец Атырау О своей семье Мои предки — поволжские немцы из города Бальцер, что в Саратовской области России. Сейчас он называется Красноармейск. Там они занимались сельским хозяйством, жили простой жизнью в составе небольшой немецкой общины. Прабабушка — Эмма Генриховна — родилась именно там, в 1927 году, в немецкой семье Попп Генриха Генриховича и Попп Наталии Александровны. Вплоть до взрослых лет она говорила только по-немецки. В целом в Поволжье соблюдались немецкие семейные традиции и быт. Люди праздновали Рождество в декабре, стремились к труду и порядку. Вся моя семья подверглась репрессиям по национальному признаку в 1941 году. Отца прабабушки к тому времени уже не было в живых, так что под депортацию попали остальные члены семьи — прабабушка, ее сестра и мама. Это было очень тяжелое время для них всех. Сначала их отправили на эшелоне в город Энгельс, также в Саратовской области. Затем направили в поселение с названием Олеговка, оттуда в Жангиз-Тобе — и лишь потом в Караганду. Прабабушка рассказывала, что в пути ей пришлось столкнуться с ужасными вещами. Маршрут был сложный, предполагал в том числе водные переправы — и во время одной из них баржа с репрессированными затонула. Множество людей погибли. Именно во время переселения погибла бабушкина младшая сестра. Причиной стал голод, от которого страдали семьи депортированных. О жизни после переселения Условия жизни моей прабабушки были, конечно, тяжелыми. В один из первых дней после депортации у нее украли единственные валенки — и она буквально осталась босиком посреди зимы. Ей смастерили деревянные башмаки, которые называются кломпы. Обустроиться на новом месте было довольно сложно: депортированных мобилизовали в трудармию (система принудительного труда во время Великой Отечественной войны, под которую в первую очередь попадали «неугодные» этносы — прим. ред), и их главным занятием был труд. Прабабушка, по причине юного возраста и отсутствия рабочей квалификации, занималась уборкой помещений на тресте ЦЭММ-2 (Центральные электромеханические мастерские) в Караганде. Рассказов о быте и нравах того времени у меня немного — но уже в 1947 году, после всех потрясений и тяжелого труда, прабабушка встретила моего прадеда и они поженились. В 1949 году в Караганде родилась моя бабушка, Лут Валентина Ивановна. На спецучете без права передвижения прабабушка состояла до 1956 года. В целом, после 1955 года жизнь уже пришла в норму — однако справку о реабилитации прабабушка получила только в 1994 году. В 1963 году ее муж, долго работавший в карагандинских шахтах, вышел на пенсию. Семья решила перебраться в Восточный Казахстан — и по так называемому «распределению» их послали в дальний уголок страны, рядом с Семипалатинским испытательным полигоном. Там прабабушка стала работать в колхозе. О жизни в Восточном Казахстане она рассказывала как о периоде спокойствия и тихой жизни в кругу семьи. Несмотря на все потрясения, прабабушка осталась жизнерадостной и стойкой женщиной, любившей своих внуков и правнуков. Она знала несколько языков, в молодости выучилась играть на гитаре — и оставила после себя только добрую память. Илона Ласкажевская, полька Село Летовочное, Северо-Казахстанская область О характере родных и их отношениях с властями Что достоверно известно — и то, чем я могу несомненно гордиться — это стойкость моих родных в выпавших на их долю испытаниях, их сила в борьбе с трудностями. Они всегда сохраняли бодрое расположение духа, это помогало им справляться с отчаянием. Вообразить только — пережить насильственное выселение из любимых родных мест в неизвестные земли, да еще и по приезде не обнаружить даже и намека на легкое «строительство новой жизни». Многие просто отказывались верить, что могут остаться надолго. Но мои родные были религиозными людьми, имели фаталистический взгляд на мир: «Як Бог дасть, так и буде», Они смиренно проживали свою жизнь, ценили ее, относились к ней серьезно. Их выслали в 1936 году из различных районов Житомирской и Каменец-Подольской областей Украины. Выслали в спецпоселение, на тот момент находившееся на территории Келлеровского района Кокчетавской области — сейчас это территория Тайыншинского района Северо-Казахстанской области. Еще в 2009 году поляки составляли 22,4% населения этого района — но сейчас картина быстро меняется, поскольку многие уезжают по программе репатриации. Лучше представить картину депортации поможет характеристика моего прапрадеда, Хомич Михаила — он родился в 1878 году — составленная в 1936 году местными властями и хранящаяся сейчас в архиве СКО. В ней указано следующее: «На работу в Колхоз не ходит, имеет связи с политической колонией, занимается спекуляцией. Стал враждебен к советской власти и агитирует против неё». Не знаю, насколько написанное — правда. Но то, что большинство репрессированных имели антисоветские настроения — это факт. Приверженность национальным и религиозным традициям часто негативно сказывалась на отношениях репрессированных с советским режимом. Однако именно она духовно объединяла поляков. Так, известны случаи пропуска работы в воскресенье — ведь в католической традиции считается, что этот день, вне зависимости от обстоятельств, нужно посвящать Богу. Осинская Марцелина Францевна и ее муж Маевский Павел Бернандович. Также были высланы в 15 лет О жизни предков до депортации Многие из моих родных были высланы в детском возрасте, поэтому об их жизни до депортации мне мало известно. Моя прабабушка Марцелина Осинская — она родилась в 1921 году — рассказывала о том, что ее мама Магдалена зимой, уходя домой с работы, прятала холодную пшеницу в сапоги. Ей нужно было кормить семью из 7 человек. При этом Магдалена прекрасно знала об уголовной ответственности за такой поступок — по закону о «трех колосках» за кражу колхозного зерна полагалось 10 лет лагерей без права амнистии. Такими были мои родные — самоотверженными, способными на риск ради спасения семьи. У семьи Ласкажевских до депортации в Житомирской области был свой хутор. Они сами возделывали поле, имели для этого две рабочих лошади и два вола, а также две выездные лошади. Находясь уже в Казахстане, родные не были освобождены в 1948 году, поскольку за свое прошлое имущество получили клеймо «бывшие кулаки». Остальные семьи предков до депортации также жили в селах и занимались крестьянским трудом — но о них у меня меньше информации. О том, как проходила депортация Без заблаговременного уведомления, было объявлено о сборе самого необходимого. Для чего? Едете в Казахстан! Всех погрузили в вагоны — и оставалось только надеяться на выносливость человеческой природы. Многие, к сожалению, умирали не доехав до пункта назначения. Их по пути забирали санитары на станциях, чтобы похоронить. О жизни по прибытии Все хорошее фиксируем на бумаге, а все печальное наблюдаем в реальности. На деле даже количество репрессированных оказалось в 1,5 раза больше, чем ожидалось — 70 тысяч человек вместо планируемых 45 тысяч. В польских источниках и вовсе указывается количество до 140 тысяч. Мои родные приехали в «голую степь», как они сами ее называли. В первое время копали землянки — в дальнейшем строили саманные, из смеси глины с соломой, дома. Не было ни обещанных медицинских пунктов, ни бань, ни еды. Школ на польском, разумеется, открыто не было. Впрочем, высланные из Западной Украины поляки владели и украинским — в нашей семье он и сейчас сохраняется как средство общения. После очередной депортации в места спецпоселений приезжали также чеченцы и ингуши. Многие из них умирали от непривычного холода. По рассказам прадеда Ласкажевского Феликса, сразу по прибытии рыли «погреб», в котором проводили зиму. Затем из дерна и самана строили дома с земляным полом, который обмазывали коровьим навозом. Моя прабабушка Хомич Алимпия доставала глину для такого дома из колодца. На безработных доносили. За работу в колхозе начислялись трудодни, в конце года считалось удачей получить пачку сигарет за сумму выработанных трудодней. А в военное время переселенцы работали в трудармии. Прадед Феликс, к примеру, попал в торфяники Нижнего Тагила. Там депортированные поляки и немцы добывали торф и лес для фронта. Гибли пачками. Однажды вечером, возвращаясь в барак, они нашли по пути мерзлую картошку. Кто-то ее съел — и получил сальмонеллез. Через три дня человека не было в живых. Не желавшие терпеть голод и унижения вводили себе в вену чернила, чтобы умереть от заражения крови. В колхозах работали в поле на первых гусеничных тракторах — даже в ночное время. Света на тракторе не было, его заменяли дети, которые шли с фонарями по борозде. Все для того, чтобы успеть посеять поле в срок. После уборки зерна семена перебирались вручную. Каждому в итоге давали по 2-3 мешка — денег работники не получали. Лишь после смерти Сталина им стали выплачивать по 3-5 рублей. Переработанное зерно везли на бричках — полукрытых повозках на лошадиной тяге — в районный центр. Лишь с 1950-х годов брички сменили грузовики ГАЗ-51. При Сталине в каждом спецпоселении был комендант. Покидать место жительства без разрешения не дозволялось — грозил тюремный срок. Выйдешь в соседнее село на базар — тюрьма. Дед рассказывал, что одна женщина получила 10 лет тюрьмы за то, что вышла за пределы селения чтобы собрать прошлогодние колоски для еды. О местных жителях Казахи из соседних сёл по возможности всегда помогали чем могли. Прадед, став в 1960-х годах председателем колхоза, ездил в аулы с комиссией. Он должен был проверять, не превысил ли кто установленную норму голов скота на одну семью. Как только раздавался слух о его прибытии, «лишний» скот прятали по лесам. Когда проверка заканчивалась, местные не давали уехать дедушке до тех пор, пока он не ощутит на себе знаменитое казахское гостеприимство. Оно могло продолжаться несколько дней. О нормализации жизни В период так называемой «десталинизации» в СССР начали постепенно освобождать депортированных от ссылки — но процесс был медленным и непоследовательным. Люди стали получать деньги за работу, появилось больше возможностей. В 1957 году — после освобождения репрессированных — тысячи поляков стали возвращаться на родину. Но подавляющее большинство осталось на «новой земле», которая однажды приняла их и стала домом. В нашей семье третье поколение репрессированных — мои бабушки и дедушки — настолько связаны с любимыми сердцу просторами степей, что нигде не видят жизни лучше чем здесь. Потому что Казахстан — наш дом. Зарина Гайнутдинова (Имя и фамилия изменены по просьбе героини) Алматы О бабушке, депортированной в Казахстан Моя бабушка — чеченка, в Казахстан попала с территории современной Ингушетии. Она очень интересная, сильная личность. В 100 лет она спокойно ходит, все делает сама — и всем по шее раздаст без проблем, всех в кулаке держит. У нее восемь детей, первого из которых она родила в 16 лет, огромное количество внуков и правнуков. Многие правнуки старше меня. Бабушка через многое прошла — и очень мало рассказывает, только что всегда было тяжело. А мне очень интересна, потому что она 100 лет прожила, увидела целый век. Иногда у нее появляется ностальгическое настроение, и она решает немного поделиться историями из своей жизни. Истории всегда начинаются с того, как она благодарна казахскому народу, без которого они не смогли бы выжить. Вспоминать те события ей всегда очень тяжело. Рассказывая, она как будто уходит туда, , полностью. Очень медленно ведет повествование, может остановиться на несколько минут. О жизни до депортации Семья бабушки жила очень хорошо, спокойно. У было 10 детей, она была где-то в середине — либо не помнит точно, либо не говорит. Вполне вероятно, что не помнит, потому что даже про ее день рождения мы знаем, что она родилась «когда сажали кукурузу». Позже, когда начали делать документы, отец записал дату 8 марта. Они жили в деревне, на тот момент в Чечне (с 1936 по 1944 год Чечня и Ингушетия вместе входили в Чечено-Ингушскую АССР — прим.ред). У них был очень большой дом, хозяйство, жили просто земледелием и скотоводством. О насильственном переселении Семья моей бабушки была депортирована в Казахстан в 1944 году. Бабушка говорила, что произошло все буквально в один день. Поскольку они жили в отдаленной деревне, до них уже дошли что людей увозят — и они немного собрали вещи, как могли. Но все равно думали, что до них не дойдет. В итоге, когда до них все-таки дошли, они не были морально готовы. Их просто резко закинули в поезда — а то, что они подготовили, взять не дали. Просто силой увели. Никто не потрудился даже объяснить причину. По рассказам бабушки, люди, которые их закидывали, были свои — ингуши и чеченцы. Не русские или кто-то еще. И это было для нее очень тяжело, потому что они очень патриотичные. Даже находясь в Казахстане, очень много традиций сохранили. Погрузили бабушкину семью как товар в вагоны — причем они не знали, куда их везут: им просто сказали «куда-то». В итоге оказались в пустой казахской степи посреди зимы. По нынешним маршрутам их, видимо, в середине маршрута просто выкинули. Бабушка говорила, что у них была надежда, что они там все просто на холоде умрут. Поскольку семья у них была большая, был страх: кто-то спрячется, кого-то не довезут, кто-то потеряется и окажется не в том вагоне. Но им повезло: и родители и дети оказались все вместе, никто не потерялся. О новой жизни Они не знали что им делать и уже готовились к смерти. Вокруг всюду снег, а ты даже не понимаешь, где находишься: просто понимаешь, что ты в степи, где очень много снега и ничего не видно. Несколько дней они так провели — видимо что-то у них было, чтобы выжить — и их увидела проходившая мимо пастушка. Она сняла свою шубу и отдала детям, накрыла их. Уйдя домой, пастушка вскоре вернулась с мужем. Они забрали семью бабушки в свой дом — однокомнатную землянку. Причем у них у самих было что-то около восьми детей, а в семье у бабушки было еще десять. И они все жили в этой землянке. Бабушка была очень благодарна этой семье, что они их пустили к себе пережить зиму. Благодаря пастушке и ее мужу семья бабушки выжила. Они начали жить на Жамбаке: это Баянаульский район Павлодарской области. Там в принципе раньше жило очень много переселенцев — ингуши, русские. Семья бабушки выжила, потому что они с соседями помогали друг другу чем могли: урожаем, скотом. А строить себе дом они начали сразу же, как смогли пережить зиму. Как рассказывала бабушка, это был такой родительский героизм: нужно как-то жить с таким огромным количеством детей, нужно как-то выжить. Так что ее отец со старшими сыновьями пошел работать. Что-то они закупали, что-то сами пилили — и сделали себе дом. Это деревянный дом, он до сих пор стоит. Выглядит он так, как будто его сделал ребенок в Sims: одноэтажный длинный дом. Дело в том, что в первый год его построили из того, что было — две комнаты небольшие — и потом уже достраивали. Родители бабушки смогли все сделать для своих детей. Они ведь даже русский не знали. Пока жили с казахской семьей, выучили русский, казахский. А потом прадед стал главой по району — начал в администрации хорошо работать, как-то поднялся. Он был большим, два метра ростом, и в ширину примерно также. Еще и всегда ходил с кавказским мечом. Потом они все достаточно хорошо зажили, получили какую-то специальность. Самое тяжелое, что они пережили — это была сама депортация. Было тяжело построить новую жизнь. Бабушка вышла замуж за деда, у него была хорошая должность — так что они решили остаться в Казахстане. Но многие ее братья и сестры переехали назад, как только смогли. В районе 1960-х годов. В целом, у моих родных по линии бабушки часто просыпаются такие патриотичные чувства — и они хотят вернуться. Катерина Мостовая Астана Основательно мой интерес к родословной активизировался, когда началась война. Я всегда сомнительно относилась к дефиниции «историческая родина», а в семье особо не было акцента на каких-либо традициях, связанных с происхождением. Сама себя я в общих чертах называла казашкой украинско-польско-русско-белорусского происхождения. Впрочем, всегда было внутреннее стремление к более глубокой самоидентификации — и война в Украине лишь усилила тягу погрузиться в историю своих предков. Благодаря своей тете — сестре папы — я узнала, что мои предки по отцовской линии были переселены в Казахстан в 1936 году. В Украине они жили в Каменец-Подольской области, сейчас это Хмельницкая область. Прабабушка Анна была украинкой, а прадед Иосиф — поляком. Бабушка сейчас вспоминает рассказ своего папы Иосифа о том, что писали доносы друг на друга сами соседи. Именно так раскулачили и их семью, хотя, пожалуй, это и громко сказано. Несметных богатств у них не было — но то, что было, видимо, кому-то мозолило глаза. О депортации К сожалению, я не знаю множества деталей самого процесса переселения, но, насколько понимаю, это общеизвестная картина — вагоны для скота или товарняки, в которых везут людей, слёзы и охрана. Поезд часто останавливался, воды и еды не хватало, люди умирали прямо в пути. А по прибытию их встретила голая холодная степь. В этих рассказах я впервые услышала слово подводы: оказывается, так назывались конные повозки, чаще они были грузовые. Прабабушка и прадед, хоть и были родом из одной области, познакомились и женились уже в Казахстане. Увы, очень мало сохранилось историй о том, чем они занимались. Известно, например, что прабабушка Анна, уже живя в Андреевке, стала обучаться грамоте — обучала сельчан женщина, которая приходила на дом и преподавала всем желающим. А прадед Иосиф, по словам бабушки, побывал в Трудовой армии — его отправляли в Жолымбет на шахту. Поработали за свою жизнь, где придётся — такие времена были. В Казахстане их работа началась в степи со строительства «землянух» — то, что мы называем землянками. Пока строили новые дома, жили по несколько семей в одном доме. Раз в неделю депортированным надо было посещать комендатуру, чтобы отметиться — она находилась в нескольких километрах от места поселения. Есть сохранённое воспоминание: в один из дней прабабушка Аня — ей тогда было 19 — упала обессиленная и замерзшая посреди степи. Это случилось возле небольшого аула, и упавшую на землю девушку заметила женщина-казашка. Когда все переселенцы двинулись дальше, местная жительница на свой страх и риск тихонько затащила ее к себе домой. Прабабушка рассказывала внукам, что ее кормили, поили горячим, растирали тело — и, наконец, все-таки выходили. В итоге окрепшая и совсем здоровая девушка вернулась к родным в поселение. В семье сохранилась и другая история. Однажды в январе прабабушка задержалась на ферме — и возвращалась поздно в одиночку через степь. Внезапно совсем недалеко от себя она увидела волков. Убегать даже не стала, решила, что это бесполезно — вместо этого упала на колени и с закрытыми глазами стала читать молитву, которая на польском называется «рожанец». Позже прабабушка говорила внукам, что чувствовала, как совсем рядом дышали окружившие ее волки. В какой-то момент она все же решилась открыть глаза — и оказалось, что волки ушли. Верующая прабабушка была уверена, что ее оберегает бог или ангел-хранитель, потому что это был не единственный случай ее спасения. В послевоенные годы она решилась ночью пробраться ночью в поле и собрать немного колосков для своих голодающих детей. С ней вместе пошла старшая дочь — 5-летняя Галя, моя бабушка и папина мама, которая родилась уже в Казахстане, в селе Андреевка. Бабушка до сих пор помнит, как они с мамой пробирались по полю — и вдруг их застукал сторож. А в те времена даже за один колосок можно было на 10 лет оказаться в тюрьме. Поймали и мою прабабушку с ее маленькой дочерью. Их заставили вывернуть карманы, но они стали сильно плакать и уговаривать этого сторожа не сдавать их властям. Несмотря на строгость законов, мужчина сжалился над молодой женщиной с маленьким ребёнком и отпустил их. О судьбе прабабушки и о реабилитации У моей прабабушки была сложная судьба. Насильственное переселение, голод, жизнь в страхе, война. Она была многодетна — но из 5 детей выжила только одна девочка, моя бабушка, мама моего отца. По воспоминаниям бабушки, тогда многие дети внезапно заболевали и умирали, ведь не было ни прививок, ни лекарств. Бабушка вспоминала, как однажды пошла с подружкой собирать кизяк — а та вдруг ей говорит: «Галя, что-то к вам люди бегут в дом». В тот день умерли ее братья-близняшки: один скончался утром, а второй — вечером. Скончались и старший брат, и младшая сестренка моей бабушки — она простыла в дороге до Касыка, когда они добирались к ее дедушке в гости, и не перенесла болезнь. Бабушка героини Из всех детей прабабушки в итоге осталась в живых только моя бабушка Галя. Сейчас она живет в Астане, а большую часть жизни провела в селе Андреевка Шортандинского района. В открытых источниках рассказывается, что это поселение стихийно образовалось в 1936 году как 19-я точка Карлага для депортированных из Украины поляков и позднее немцев Поволжья. В октябре 1936 поселение стало колхозом имени Тельмана. Но, как говорит Википедия, депортированные часто называли новые поселения в честь своих родных мест. Так, название «Андреевка» возникло по имени села в Городокском районе Хмельницкой области, откуда за короткий срок переселилось 93 семьи. К 1 января 1937 года население села составляло уже 1491 человек. Мой дедушка Миша — супруг бабушки Гали, также уроженец Украины — родился в Черныводах Хмельницкой области. Приехав когда-то в Казахстан, он познакомился с моей бабушкой и в итоге остался в Андреевке. Уже в период независимости Казахстана бабушка получила от прокурора Акмолинский области справку, подтверждающую, что она жила там на спецпоселении с 1941 по 1956 годы, и была признана пострадавшей от политических репрессий. Ее родители, репрессированные в 1936 годы, были реабилитированы в 1997 году в соответствии с Законом РК «О реабилитации жертв политических репрессий». Справка «О реабилитации жертв политических репрессий» Шымкент Моя бабушка была в молодости депортирована в Казахстан. К сожалению, я знаю очень мало . Мы редко говорили об этом — но бабушка рассказывала, что они жили во Владивостоке, ели акулу, и это не было для них деликатесом. По рассказам бабушки, им дали минут 20 на сборы, после чего погрузили в товарные вагоны и просто, без объяснений, отправили . Она 1917 года рождения, во время депортации ей только исполнилось 20 лет — и на руках у нее был мой старший дядя, ему был примерно год. Бабушка говорила, что люди умирали по дороге, и их просто выкидывали из маленького отверстия в вагоне. Высадили их в итоге в степи, а поезд поехал дальше. Это было под Карагандой. Было еще холодно, когда поезд прибыл — а оставили без ничего. Они рыли землянки, им помогали местные. Я не знаю, что происходило с момента высадки — и как они в итоге оказались в городе Абай, под Карагандой. Мой дедушка работал на шахте, также как и многие. Бабушка была дома с детьми. Когда дедушка умер, ей пришлось переехать в Кызылорду и выучиться на швею. Она была очень талантливой, шила красивые вещи. В детстве все мои платья были сшиты бабушкой. Иронично, что она до конца жизни любила Сталина — и считала, что он ничего не знал, а во всем виноват Берия. Бабуля была замечательным человеком. Она меня вырастила — и с ней прошли самые беззаботные дни моего детства и тинейджерства. Она была тихой — типичная бабушка, которая много готовит, ухаживает и заботится обо всех — но я знаю, что она была очень сильной женщиной и сама воспитала троих сыновей. Как таковой семьи у нее не было, она была сиротой и всю жизнь полагалась только на себя. Воспитала ее семья дяди по линии отца, но жена двоюродного брата была ей ближе чем родня. Публикация реализована в рамках проекта “Decolonising Journalism” журналистской сети n-ost при сотрудничестве с фондом JX и при поддержке федерального правительства Германии по вопросам культуры и СМИ (BKM). © Copyright: Наталья Тимофеева 007, 2023.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
