Сексотка и поэтесса«На истасканном лице наглые глаза», — сказала Ахматова о Брик. «Драная кошка», — сказала Брик об Ахматовой. На фоне Лили в парижских нарядах, на невиданном тогда «рено» проиграла бы любая. Только не Анна — на фото тех лет она смотрелась весьма стильно и вполне по-европейски. Затянутая в черный шелк, с крупным овалом камеи у пояса, вплывала Ахматова в «Подвал Бродячей собаки», и все взоры тут же обращались к ней. У камина поэтесса пила черный кофе и курила тонкую папироску в плотном кольце «друзей, поклонников, влюбленных, каких-то дам в больших шляпах с подведенными глазами», как писал Георгий Иванов. «Нет, красавицей она не была, она была больше, чем красавица… — восторгался акмеист Адамович. — Обладала чем-то, сразу приковывавшим внимание». Привлекательности Анне добавляла некая «магия» — «ахматовские потусторонние штучки», как говорили в богемной тусовке. У Брик был «магнетизм» другого рода — «некий сексапил, который она излучала помимо воли». Так говорил пасынок Лили Катанян-младший. А его родная мать Галина Катанян, брошенная его отцом ради Лили, это поддерживал: «Боже мой — да она ведь некрасива! Слишком большая голова, сутулая спина и этот ужасный тик… Но уже через секунду я не помнила об этом. Она улыбнулась мне, и все лицо как бы вспыхнуло этой улыбкой, осветилось изнутри! Я увидела прелестный рот… сияющие, теплые, ореховые глаза». Эти самые глаза Маяковский называл «ямами двух могил», а Пришвин писал: «Ведьмы хороши и у Гоголя. Но все-таки нет у него и ни у кого такой отчетливой ведьмы, как Лиля Брик!» Слова Пришвина о «ведьмах» многие почему-то понимали романтически — как «любовные чары», мол, все влюблялись в Лилю и слетались в ее салон, как мухи на мед. Пастернак думал иначе: «В доме у Бриков было, как в милиции на допросе. Все знали, что им отказывать нельзя, всегда принимали приглашения…» Гости вздрагивали от слов Лили «Будем ужинать, как только Ося придет из ЧК», даже аппетит теряли, но все равно шли. В салоне Бриков в Гендриковом переулке гремели маскарады, напоминавшие бесовские шабаши. Мейерхольд приказывал везти шампанское и театральные костюмы, Маяковский в козлиной маске блеял верхом на стуле, Брюсов воспевал дионисийские игры и совокупления с «козлоногими». «Я — в красных чулках, а вместо лифа — цветастый русский платок», — вспоминала Лиля Вообще, красные чулки и прочие Лилины чары давали иногда осечки. Кинорежиссер Пудовкин, например, на ее шелковые панталоны не клюнул. А профессор истории искусств Пунин так просто обидел: «Я сказал ей, что для меня она интересна только физически и что, если она согласна так понимать меня, будем видеться… если же не согласна, прошу ее сделать так, чтобы не видеться. «Не будем видеться», — она попрощалась и повесила трубку». По словам Эммы Герштейн, Пунина отбила Ахматова: «Он был сражен Анной с ее бурбонским носом». Профессор, его жена и Ахматова — жили потом в тройственном браке на Фонтанке, как и Брики с Маяковским в Гендриковом. Ни в гражданских, ни в законных браках ни Анна, ни Лиля счастливы не были. Ахматова с Гумилевым «после рождения Левы молча дали друг другу полную свободу и перестали интересоваться интимной стороной жизни друг друга». Брики через год после свадьбы спали в разных постелях. «Мы не жили друг с другом, но были в дружбе»— писала Лиля. Ну, это многие так говорят о неверных мужьях. Словом, и Анна, и Лиля слыли роковыми женщинами. Но любовные страдания Ахматовой превратились в шедевры, а у Брик стихи Маяковского — в денежные дивиденды. Их с поэтом роман вообще напоминал взаимозачеты творца с продюсером — именно благодаря ей у Маяковского взлетели тиражи, он легко получал загранвизы, часто выступал на Западе, где имел большие деньги. Словом, чары чарами, а гонорары гонорарами. Лиле можно рукоплескать как мощному продюсеру — к тому же благодаря ей Маяковский вообще остался в анналах. Ведь это она убедила Сталина в том, что он «великий пролетарский поэт» © Copyright: Наталья Тимофеева 007, 2025.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
