Участие в Анталогия 2021
Навру с три короба - всё достоверно. Я родилась в
самой большой стране европейского континента в самом
мистическом городе, о котором Адам Мицкевич написал:
- Венеция построена богами, а Петербург построил
сатана. -
Только сегодня, осознав хулу, хотелось бы сказать
польскому пииту:- Не плюй в колодец, напиться
придется.- Ну да бог ему судья.
Первые три месяца жизни спала в жестяном корыте.
Росла стремительно. Помню себя с момента, когда дед
меня ведёт на прогулку в сад напротив
Князь-Владимирского собора. Собор не помню... Помню
звон колоколов. Имела весьма красивую детскую
"физиогномию".
Маму останавливали на улице и делали критическое
замечание:
- Зачем же вы ребенку брови красите?. -
Когда осознала себя, сказала: - Хочу быть
мальчишкой!-
Мне купили ушанку цвета вызревшей новогодней
ёлки. Обалденно!
Меня это нисколько не смущало. Косы складывала,
завязывала на темечке, и плотно натягивала на голову
этот симофор.
1
Что составляло дополнения к моему гардеробу, напрочь
не помню. Зато помню коньки с необычайно длинными
полозьями.
Ботинки были тридцать девятого размера - наследство
маминого брата. Эти бегунки он привез в тысяча
девятьсот пятидесятом году из Германии, где отслужил
срочную службу в авиации. Красавец дядя Юра! Во время
блокады, когда бомбили Ленинград,он убегал из под
присмотра воспитателей детского дома и мчался по
лестничным маршам на крыши. Одиннадцатилетний
мальчишка защищал родной город,трёхлетнюю
сестрёнку, отца, который с тяжёлой контузией лежал в
госпитале, могилу матери...
Я надевала несколько пар носков, затем натягивала
ботинки, к которым были привинчены блестящие
полозья коньков, туго затягивала шнурки, цепляя их
за крючки, крепко завязывая на два узла, выходила на
лестничную площадку и, клацая
металлом по ступеням, спускалась с четвертого этажа
во двор. Оттуда -
через проходной - на улицу Блохина прямо к собору.
Далее - по утоптанному снегу - вдоль моей школы
номер семьдесят семь. Идти оставалось почти
ничего... Звонко отстукивая степ полозьями по
асфальту, одолевала три проезжие части нелегкого
маршрута: Большой проспект, улицу Щорса, Ждановскую
набережную. И последний этап - по деревянному
мосту. Ура! Цель достигнута - стадион имени Ленина.
Домой возвращалась, горя щеками и зверским аппетитом.
Детство! Золотая пора. Память отстукивает степ по
клавиатуре, пальцы время от времени замирают в
нерешительности... Грустная улыбка согревает губы.
Так ли все было?
За бусиною бусина, мгновенье за мгновением,
жемчужина к жемчужине — на нить стекает время.
2
Так памятью заботливой уложено на полочки
цветное обрамление - из детства искры - строчечки.
-Как прожить , чтобы не болело сердце-(главы повести)
Море уходило. Солнце сдвигалось от края
плоской небесной пиалы к горизонту. Августовский
закат неспешно разворачивал розовые крылья над
Неаполитанским заливом.
Винченцо то сидел, вытянув ноги, но не подолгу, то
ложился навзничь на спину, осторожно поворачивался
на бок, прислушиваясь к тупой боли в спине.
- Сколько ещё ждать? Неужели Джованни забыл об
обещании приехать за ним к шести?-
Пляж почти опустел. Двое пацанов растирали
полотенцами спины, покрытые мелкими пупырышками.
Тот, что помладше, надел шорты на одну ногу и,
подпрыгивая на ней, пытался всунуть в штанину
другую. Оказавшись рядом с Винченцо, спросил:-Chе
ora sono?- Тот поднял руку, показал
мальчишке циферблат и задал ему тот же вопрос.
Мальчик растерянно вытаращил глаза, видно не был
научен
распознавать время по механическим часам.-Le
sette.Gia!–( Уже – семь.)сказал Винченцо и
лёг на песок. Он неотрывно смотрел на серую пенную
накипь, влажной полосою окаймляющую берег, чувствуя,
что и по его телу бегут мурашки. Брат приехал только
к восьми. На злое, раздражённое:-Sono come un cane !
Mi avete abbandonato senza nessuna pieta.(один будто
собака! Оставили меня без какой-либо
жалости.)Джованни ничего не ответил, помог сесть в
кресло, с трудом протащил коляску несколько метров
до узкой асфальтовой ленты и по наклонному пандусу
вывез Винченцо на набережную. Проехав с десяток
метров, Винченцо увидел, что в машине кто-то ждёт.
3
И этот кто-то была женщина! Он беспомощно всхлипнул,
лицо исказила судорога, защипало глаза – слёзы,
песок, солёная от моря кожа... Вытащив из кармана
скомканный несвежий носовой платок, поспешно вытер
лицо, шею, взглянул на грязные ладони и пожалел,
что оставил бутылку с
водой на берегу. Глотая слёзы, с трудом выдавил:
- Gio,fermati! Chi hai portato?! Ferma, ho detto! –
(Джо, остановись! Кого ты привёз? Стой, кому говорю.)
Брат замедлил шаг, но женщина уже шла навстречу:
стремительно, почти бежала. Её улыбка порхала вместе
с развевающимся на ветру лёгким шарфиком.
-Чао!- склонилась, коснулась губами его щеки.
-Надо же ! Не спросила почему не бритый...-
одна за другой заметались злые мысли,
- Come solito – solo un bacio! Non hai cambiata
per niente. – (Как обычно, только один поцелуй.
Нисколечко не изменилась.) Сдерживая ярость,
рвущуюся наружу ором, выдавил тихо, но она
услышала: -Come mai sei venuta?! Cosa voi da me? –
(Надо же! Чего явилась? Что надо от меня?)
Непрошеная спутница как ни в чем не бывало, шла
сбоку от кресла-коляски, но в своей ладони
удерживала его пальцы, прижимая к себе под грудью,
проговаривая тоже шёпотом:
-Ничего не хочу. Я от тебя ничего не хочу. Только
должна сказать, что ты написал потрясающий
рассказ.-
-Si,certo!Racontammi le balle…-(Да,
конечно! Рассказывай мне сказки). Но его голос
потеплел, потерял напряжение, хотя сам Винченцо
почувствовал смертельную усталость и то, что зубы
снова начинают стучать, но не от холода, как
недавно на берегу. А она вдруг остановилась
(Джованни тоже замедлил шаг) и воскликнула:-Ты
4
понял..!?-
В машине, когда брат укладывал в багажник его
«личный транспорт», Винченцо увидел её лицо близко –
новые морщинки, отсутствие макияжа, частые
серебряные нити в светлых волосах - положил руку ей
на плечи, обнял, поцеловал в губы. Джованни курил,
облокотившись на капот, не спеша затягивался и,
впервые за прошедший год не чувствовал себя без вины
виноватым.
- Я перевела твой рассказ на русский язык и послала
в издательство.- рассказывала она - И почти сразу
прислали ответ: согласились вставить в мой сборник,
сделали макет и дали два пробных экземпляра.
Один - тебе. -
Она достала из сумочки небольшую книжку, положила
ему на колени.
– Но в то, что ты меня понимаешь,
трудно поверить. Не ожидала! За наши совместные годы
ты запомнил только "люблю" и
"ненавижу".-
Она говорила и говорила. А он молчал, но внимательно
слушал, ловил каждое слово,запоминая каждую
интонацию. Кто знает, когда они ещё раз увидятся.
***
Сентябрь подходил к концу.
Несмотря на недовольство родителей, Винченцо каждое
pomerigio
(вторая половина дня)просил отвозить его к морю.И
снова волна набегала, оставляя клочья пены и
откатывалась назад.
А он то сидел, то ложился на песок, давая отдых
спине, сосредоточенно шевелил губами, вчитываясь,
перелистывая страницы книги, написанной в четыре
руки памятью двух сердец.
-...Помню себя совсем маленьким, лет четырёх,
5
когда большую часть дня проводил с бабушкой.
Она меня очень любила и, пожалуй, никто и никогда
не оставил в моей памяти такой волны нежности...
Заботилась обо мне... Как-то раз мой дядька,
старший брат матери, пришёл в дом к бабушке... Помню
как мы втроём обедали,потом взрослые спорили,
кричали, как сильно выпивший
дядька ударил бабушку по голове бутылкой.... Дальше
помню только, как я один бежал по улице и как прохожие
пытались меня остановить,но я, будто волчонок,
кусал руки тех, кто ко мне прикасался. Вечером меня
нашёл отец.К бабушке в гости больше не отпускали.-
Винченцо медленно читал текст написанный кириллицей -
приходилось перечитывать по несколько раз одни и те
же слова, сверяя их со словарём, затем с итальянской
рукописью, написанной им так давно...
Море то шептало, то кричало, то рыдало. Память
Винченцо, казалось, вторила морю,возвращая в
далёкое-близкое вчера, в тот июль, когда он впервые
встречал в аэропорту Мальпенса Асю,и ... Одним днём
промелькнули два совместных года... Их разрыв, её
исчезновение... После - звонки из Санкт-Петербурга в
Неаполь, письма и настойчивые уговоры написать о том,
о чём он ей когда-то рассказывал, а она внимательно
слушала. Она умела слушать - его маленькая, сильная
духом Асиа! Смеялась уголками глаз и уже не пыталась
исправлять "Асия" на русское Ася.
(
Другие статьи в литературном дневнике:
