Перед домом, в котором жил Павел Андреевич, был пустырь. В скором времени тут непременно вырастет ещё один бело-голубой дом-красавец, напоминающий издали большой океанский лайнер. Но пока, повторяем, был пустырь. Битый силикатный кирпич, несколько покосившихся деревянных столбов, по которым тянулись провода к строительным вагончикам, скрученная арматура железобетонных плит да молодая, зелёная травка в местах, не распаханных тракторами и не сожжённых соляркой. Павла Андреевича ребята увидели возле дома на самой кромке пустыря. Он копал лунку. Рядом лежал тоненький, беспомощный саженец.
— Здрасте, Павел Андреевич! Как съездили, как отдохнули? Когда вернулись? — наперебой заговорили ребята.
— Прекрасно, прекрасно съездил, — приветливо отвечал старик. — Зовёт меня друг на всё лето. Порыбачить, по лесу побродить. Места там чудесные. Может, и соберусь. А я как чувствовал, что вы сегодня зайдёте. Копаю лунку, а сам всё поглядываю: не видать ли моих следопытов.
— Давайте, мы вам поможем? — предложил Коля.
— Нет, нет, спасибо, друзья. Я сам. Да у меня уж готово всё. Помните старую восточную мудрость: человек за свою жизнь должен посадить хотя бы одно дерево.
— Да, хороший тополёк вырастет, — сказал Саша, разглядывая саженец.
— Ты прав, дружок, — сказал Павел Андреевич. — Хотя из него вырастет могучий вяз.
— А у Ляпы все деревья — тополи, — сказал Коля. — А всё, что с иголками, — ёлки.
— Да ты бы уж помолчал, Мичурин, — обиделся Саша. — Сам-то кактус от фикуса отличить не можешь. — В комнатных растениях Саша считал себя знатоком.
— Напрасно стараешься, папаша, — произнёс проходивший мимо мужчина с сеткой картошки. — Тут дом будут строить, сломают твоё дерево.
— Насколько я понимаю, дом будут строить несколько дальше, — ответил Павел Андреевич.
— Всё равно. Как трактора да бульдозеры заездят, так мигом и сомнут.
— Ну, это уж дело их совести, — сухо произнёс Павел Андреевич.
— Да при чём тут совесть. Здесь такая огромная работа завертится — кто тут будет за твоим деревом смотреть. Лес рубят — щепки летят. — И, махнув рукой, человек с картошкой удалился.
— Это неправильно, — огорчённо замотал головой Павел Андреевич. — Это совершенно неправильно. Большая работа не может быть помехой для совести. Даже наоборот.
— А мы хотим вам кое-что рассказать, — сказал Коля.
— Слушаю, ребята, слушаю. — Старик воткнул лопату в землю и с вниманием посмотрел на ребят.
— Понимаете, познакомились мы недавно с одной женщиной. Пожилая уже…
Но продолжить Коля не успел. У подъезда, лихо скрипнув тормозами, остановилась машина. Из неё энергично вышла уже знакомая нам дочь Павла Андреевича. На этот раз на ней был лёгкий белый комбинезон и большие солнцезащитные очки, закрывавшие половину лица.
— Какая идиллия, — сказала она, подходя. — Пионеры и ветеран сажают деревья.
— А что в этом плохого? — спросил Павел Андреевич.
— Ничего, ничего. Сажайте на здоровье. Тебе, отец, уже и слова нельзя сказать. Каждое лыко — в строку. Давай не будем ссориться. Ты написал заявление?
— Нет.
— Ну а что же ты тянешь?
— Знаешь, Нина, — потупившись, отвечал старик, — я решил, что это… ну, не совсем хорошо. Машины у меня нет, я на ней не езжу, зачем же я буду просить гараж? Ведь я его буду просить для себя лично. А лично мне он не нужен.
— «Я», «меня», «мне»! А на дочь, на внука — о зяте я уж не говорю — тебе наплевать. Ты можешь любить только чужих. Своя семья тебя не волнует.
— Зачем так говорить. Дело же не в этом. Ты пойми, Нина: вот вы, здоровые, молодые люди, будете пользоваться гаражом, который государство предназначает для какого-нибудь заслуженного человека. Наверняка старого и почти наверняка больного. Можешь ты положа руку на сердце сказать, что дело это безупречно в нравственном смысле?
— Но ведь все так делают! Все! И никто не находит тут ничего зазорного. Потому что это — реальная жизнь. А ты живёшь в выдуманном мире.
— Я не знаю… Не знаю, что делают все, — глухо сказал Павел Андреевич. — Человек, прежде всего, за свою собственную совесть отвечает. И потом, ты ошибаешься. Люди, которые тебя окружают, — это ещё далеко не все. К счастью.
— Папочка, дорогой, давай оставим эту книжную демагогию. Дело совсем простое, житейское. Уверяю, никто тебя не осудит, если ты напишешь это пустяковое заявление. Я позвоню вечерком. — Нина сняла очки, мило улыбнулась и, поцеловав отца в щёку, направилась к машине.
— Её не смутишь, — грустно сказал Павел Андреевич, глядя вслед дочери.
Потом они все втроём сидели под голубым торшером в комнате старика и ребята наперебой рассказывали о том, как они давали свой удивительный концерт для шарманки, как познакомились с Марьей Алексеевной и как потом обнаружили у неё старинный томик Лермонтова. Павел Андреевич напряжённо слушал, а когда ребята закончили, встал и взволнованно заходил по комнате.
— Боже мой! Неужели это она?! Значит, она жива. Боже мой, невероятно!
— Хотите, мы прямо сейчас к ней все вместе пойдём? — спросил Коля.
— Нет, нет, так сразу… Я не могу. Сначала вы… Вы зайдите. Только не говорите ей ничего заранее про меня. Ведь надо же! Все эти годы мы были так близко!
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
