Николай Фёдоров. Тучков мостА ГДЕ ЖЕ ПАМЯТНИК? — Мне скучно, — сказала Оля и скомкала рыжий кленовый лист, который вертела в руках. — Послушай, Андрей, у тебя случайно нет яду? — Цианистого калия? — спросил я. — Все равно. Лишь бы быстро. И, знаешь, чтобы обязательно рядом рояль стоял. Большой, белый… — А рояль зачем? — Ну, чтоб красиво было. Представляешь, я падаю на ковер… нет, на леопардовые шкуры, а рядом рояль. И музыка играет. — Тяжелый рок. — Ммм, нет. Рок для этого не подходит. Что-нибудь заунывное. Классика какая-нибудь. Мы сидели на скамейке неподалеку от школы в маленьком сквере, с трех сторон окруженном желтыми облупленными стенами домов. Было тихо и тепло. Солнце коснулось куполов церкви Святого Владимира, устроив в верхних этажах близлежащих зданий настоящее пекло. — Оль, а давай в музей сходим, — сказал я. — Посмотрим тот портрет, про который я тебе говорил. Хочешь? — Ну-у, в музей… — сморщив нос, протянула Оля. — Ты бы меня еще в библиотеку пригласил. Вот если бы ты тот портрет мне подарил и я б его у себя на стенке повесила — это было б здорово. Тут бы мне пошутить, сострить как-нибудь весело, но мозги у меня, словно склеились. Вообще я заметил, что в Олином присутствии я дико тупею, становлюсь скучным и занудным. Вот и сейчас, помолчав, я спросил глупо и бездарно: — Да как же я тебе его подарю? — Как, как. Придешь в музей, заплатишь миллион и подаришь. А если не продадут, подъедешь на черном «кадиллаке», перестреляешь охрану из автомата и возьмешь портрет. Все-то тебя учить надо. Ты только в классе умный — диспуты с Зинаидой устраивать. Расскажи лучше что-нибудь смешное. — Сейчас, сейчас, — отозвался я, изо всех сил напрягая извилины. — Значит, так… О! Хочешь расскажу, как в средние века проверяли: колдун ты или нет? — Ну давай про колдунов. — Значит, так. Поймают какого-нибудь типа, который им подозрительным показался. Привяжут руки к ступням и в воду бросят. Если не потонет — значит колдун. Ну а потонет — ошибочка вышла. — Угу, — сказала Оля сонным голосом. — Это смешно. В это время на противоположной стороне улицы появилась фигура моего забытого друга. Фигура покрутила всклокоченной головой и, заметив нас, перебежала дорогу. — А-а, вот ты где, — сказал Петя, делая вид, что я тут совершенно один. Впрочем, и Оля не очень-то обрадовалась Петькиному появлению. Она намеренно отвернулась и замурлыкала себе что-то под нос. — А я тебя везде ищу, звоню. Ну так чего, идем на свалку? — Правильно, мальчики, сходите на свалку, — сказала Оля. — Да не знаю, Петя. Чего-то не хочется, — сказал я. — Может, завтра сходим? В этот момент дикий рев мотоцикла без глушака рубанул по перепонкам. Из подворотни на «Яве» вылетел Генка Борода. Прямо на голое тело у него была надета кожаная куртка в заклепках. На голове — глухой шлем с львиной мордой на затылке. Генка учился в нашей же школе в восьмом классе и жил в соседнем, почтовом, доме. Ни усы, ни борода у Генки еще не росли, но фамилия у него была Бородин. — Мужики, Борьку Кузнецова не видели? — спросил Генка. — Он тут на своей «макаке» не рулил? — Я видел, — сказал Петя. — Они по набережной к Тучкову гнали. Человек пять. Вдруг Оля встала и подбежала к мотоциклу: — Гена, прокати. — Залазь, — сказал Генка. — Только предупреждаю: не пищать. Оля впрыгнула на сиденье, Генка вывернул газ, переднее колесо вздыбилось, мотоцикл рванулся и исчез в подворотне. Как в преисподней. Будто его и не было. Только вонь от выхлопных газов фиолетовым облаком застыла над садиком. — Зря ты с ней рассиживаешь, — мрачно сказал Петя. — Ты думаешь, я так говорю, потому что мне без тебя скучно. Ну вроде как ревную. Ничего подобного. Просто она, ну… нехорошая. Я, Андрюха, в людях разбираюсь. Ты мне поверь. — Да что ты все каркаешь, как старая карга! — обозлился я. — Нехорошая, недобрая… Заладил! Откуда ты ее знаешь? Тебе, что, с белым бантиком надо? С нотной папкой под мышкой? Ты ее не знаешь совсем, а каркаешь, каркаешь! — Ладно, Андрюха, не заводись, — вздохнув, сказал Петя. — Дело твое. Я тебе больше ничего не скажу. Ну так пойдем на свалку-то? — Пойдем. Куда деваться. Петя присмотрел эту свалку несколько дней назад. Собственно, это и не свалка была, а какой-то склад или хозяйственный двор. У нас ведь никогда склад от свалки не отличишь. Там и гараж был, и мастерская, и еще какие-то сарайчики и постройки. А во дворе куча всяких железок, проволоки, разных испорченных деталей, приборов, сгоревших конденсаторов. В общем, райское место. Мы с Петей хотели поискать там медные трубки, да, может, и чего другое интересное попадется. Идти было недалеко. А если проходными дворами, а потом через парк наискосок — так и совсем близко. Ворота склада на сей раз были закрыты, но тут же рядом в заборе зияла такая дыра, что через нее можно было наш «Буран» вывести. Мы вошли в дыру, перелезли через штабеля гнилых досок и оказались на заветном дворе. В углу двора прямо на ржавых дисках стояли останки грузовика «ЗИС-5». Такие машины, я знал по книгам, были у нас еще до войны. По ледовой дороге в блокаду тоже «ЗИСы» ходили. — Во, гляди, рессора, — сказал Петя, разгребая палкой металлические стружки. — Может, для вашего «Бурана» сгодится? — Да ты что! Это, небось, от «КамАЗа» или от «ЗИЛа». А это что такое? Манометр вроде. Надо взять, показать папе… Мы уже набрали кой-какой мелочишки, попадались нам и разные металлические трубки, но медных что-то не было видно. — Пойду за грузовиком посмотрю, — сказал Петя. — Там тоже хламу полно. Я разглядывал найденный манометр, тряс его, пытаясь определить, исправный он или нет. — Андрюха, иди сюда! — закричал Петя. — Нашел трубки? — Да нет, тут другое… Я обогнул останки «ЗИСа» и в самом углу, под дырявым навесом, увидел массивный гранитный постамент черного цвета, обросший по углам зеленым мхом. На граните со следами золотой краски была высечена надпись: ПЕТРЪ АРКАДЬЕВИЧЪ СТОЛЫПИНЪ 1862–1911 — Подставка какая-то для памятника, — сказал Петя. — Сам ты «подставка», — сказал я. — Это пьедестал. Или постамент — как хочешь. — А где сам памятник? — Это науке не известно. Кстати, не знаешь, кто такой Столыпин? — Понятия не имею. — Это что у меня здесь еще за экскурсия, — послышался позади нас незлобивый старческий голос. Мы обернулись. Перед нами стоял сторож в замызганном темно-синем ватнике и в светлой летней шляпе «в дырочку». — Да мы так, ничего… — сказал Петя. — Мы сейчас уйдем. — Мы медные трубочки хотели на вашей свалке посмотреть, — сказал я. — Ну, ну, трубочки можно, — охотно разрешил сторож. — Только чтобы ничего не поджигать. Ни-ни! — Что вы, что вы, мы и не собирались. — Это хорошо, что не собирались. Дайте-ка мне, кстати, огонька. Забыл, понимаешь, дома спички. А каждый раз от рефлектора прикуривать — всю бороду спалишь. — А у нас нет спичек, — сказал я. — Мы некурящие, — добавил Петя. — Вот те на! Пионеры — и без спичек. Чудеса. — А что это у вас тут за постамент стоит? — спросил Петя. — То есть пьедестал. — Стоит, — согласился старик. — Давно уже. Может, с войны, а может, и раньше. Я тут, почитай, двадцать лет работаю, а камень так и стоит, мохом оброс. — А кто такой Столыпин? — спросил я. — Министр был такой до революции. — Все ясно, — сказал Петя. — Царский сатрап. — Почему сатрап? Говорят, умный был мужик, деловой. Сам царь его побаивался. Шлепнули его. — А кто шлепнул? Царь? — Да нет, не царь. Террористы вроде какие. Эсеры, что ли. — Значит, он за нас был? За революцию? — Эк, у вас все просто: если не сатрап, то непременно революционер: «Ура! Долой самодержавие!» Нет, сыночки, революционером Столыпин не был. Но и худого России тоже не желал. А революции-то он как раз не хотел. В общем, сложный был министр. — А где же сам памятник? — спросил я. — Интересно бы посмотреть. — Чего не знаю, того не знаю. Может, в революцию спихнули, а может, вообще не успели сделать. Столыпина, стало быть, в одиннадцатом годе убили, а в четырнадцатом война началась, первая мировая. Тут уж не до памятников было… Н-да. Значит, нет у вас спичек. Пойду рефлектор включать, бороду палить. Вечером за ужином я спросил: — Папа, ты знаешь, кто такой был Столыпин? — Столыпин? Конечно, знаю. При Николае Втором — министр внутренних дел, а потом одновременно и председатель совета министров. — А кто его убил? — О-о-о, да ты тоже кое-что знаешь. Так вот, убил его некий Богров. Он был агентом царской охранки и в то же время социал-революционером — «эсером». Проще говоря, провокатор. А почему ты вдруг об этом заговорил? — Мы с Петей на свалке постамент нашли от памятника. А на нем написано: «Столыпин». — Вот как? Интересно. А что же, там только постамент? — Да, каменный такой. — Надо же. Я не знал о памятнике Столыпину в Петербурге. Выходит, был. Покажешь мне как-нибудь?
© Copyright: Тот Кто Сегодня За Сказочника, 2014.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
