Нет, не народный я пиит
И свет вокруг меня не розов;
Никто мне писем не строчит
И мало кто строгает отзыв.
Мой слог не разбередил душ,
Что всё блуждают по Стихире...
Однако, взялся я за гуж
И пропадаю в русском мiрЬ'.
Он хочет без меня балдеть.
И восхищаться. Ненавидеть.
Ну, ладно, может, брошу петь
И хокку из меня изыдеть.
тихая заводь:
ляги резво метнулись
в хлюпчики... Хлюпы!
******************
Клещ или папиллома?
За что Каин убил Авеля?
За то, что Авель говорил ему о своих болезнях.
(присказка отца)
Когда-то перебитая нога,
свисающие патлы, бородавки...
А по утрам в сознании пурга,
а в небе плывунцы и шмакодявки.
В трахее провозвестник кашля, сип,
а в лёгких колотьё и аритмия.
Нет-нет, ещё совсем я не погиб,
во мне живут Израиль и Россия.
Иврит не выучен, а русский искажён.
На печени налёты серой слизи.
(И то же у любимых юных жён,
давно пропавших в дикой смертожизни.)
Сердчишко то замрёт, то застучит.
В желудке кислота... По пищеводу
отрыжка движется... И что-то свиристит —
унять, унять, не показать народу.
Облезла шерсть, скукожился велюр,
в глазах двоится, в пальцах непослушность...
Событий дня какой-то мор и сюр,
который надо развернуть в хайкушность.
Дочь говорит: «Как будем хоронить?»
Подсказываю ей я варианты.
Зять не решается пока что удушить.
Во внучке просыпаются таланты.
Способности собой колядовать,
всё обустроить хитростью практичной,
использовать, как делала и мать,
Нас сунула в предвечное ничто
какая-то нечеловечья сила.
Хотим убить за это. И за то,
что эта сила нас приговорила.
И сдвинет нас в покой небытия
какая-то нечеловечья сила —
беснуемся, отчаянье тая...
Она ведь к смерти нас приговорила.
*************
Левенка московская
Марьина Роща
Спать вечным сном в распадке, в Забайкалье,
где я, в натуре, в спешке, был зачат...
Где музы, жуткий эмбрион осаля,
с антициклоном смылись в Ленинград.
Чуть рыжины у нас с отцом, не с мамой.
Хотел бежать он! Строить зоосад...
Но умер дед. В столицу с телеграммой,
с колодками маньчжуровых наград.
Отца тянуло к Левенке* московской,
где братик в расшибалочку играл;
знать, после войн, хотелось жить чертовски —
сквозь хулиганов дьявольский оскал.
Вокруг так чахло... Марьина де Роща...
Шпаны и симулянтов ложный пыл...
Забрили. Приказали: “Денно-нощно
несите службу! Крепость Измаил.”
Через Украйну, вишни, Скоморохи...
В разливе Южный Буг, в/ч**, стройбат,
телеги, пыль как при царе Горохе...
Сынок полка в кинцо, среди солдат.
“В Сибирь! На поселенье, инородцы!”
Да мы ж Советам верный жидопляс!
“Ну, ладно, возвращайтесь, если хотца.
К Бутырке, где встаёт рабочий класс.”
Попали в лагерь юных пионеров,
в поместье графа, мсье Бутурлина;
пусть дом господский сплошь из эфемеров,
мы спим в конюшне. В церкви пар пшена,
под сводами и полдники, и ужин.
В коровнике девчонки, корпус их;
и на заброшенном погосте пара дюжин
гранитных обелисков и трусих.
Судьбинное настало совмещенье:
на карте Тель-Авив и я, Еврей...
Перерожденье, вырожденье, пенье...
И выдул из щелей гиперборей!
На запад австрий, англий и америк;
на юг от галилей и иудей!
Не то погонят как коней на Терек,
где мало есть порядочных людей.
Пуста Россия — поле расставаний,—
а в синапсах коллаж из многих стран.
И п р о' б и л час, и взмыл воздушный лайнер,
взял курс на ЕАО***... Биробиджан!
Вся в сумерках Сибирь лежит пушниной,
и всё темней леса', и топь болот;
ни деревень, ни городов, ни длинной
дороги, чтоб машинок хоровод.
Но чу! Костры? Петух? Огнисты зраки —
то жгут тайгу разряды, мелкий люд...
Горим! Пожар!! Пожары!!! Всем до сраки,
весь гнус внизу... Обедик подают...
Воспоминаний вновь обратный осмос...
За горизонтом спит Владивосток.
Сгустилась ночь и распахнулся космос,
усопшим по звезде... И мириады впрок!
По солнцу всем, и, щедро,— по планете!
Но это образ.
Будем мы нигде.
Там нечем вспомнить о шальном поэте,
уже сгоревшем в маленькой звезде.
*) Левенка—участки, разорённые дворики и пустыри в районе Тихвинской и Новосущёвской улиц, в пойме подземной Неглинки. Согласно отцу, на Левенке, бесследно стёртой как стойбище туземцев, кучковались и беспризорные.
**) в/ч—аббревиатура “военная часть”.
***)ЕАО—Еврейская Автономная область у Хабаровска, где когда-то жили нивхи. И нивхи и эвенки забредали. В преимущественно русской малонаселённой области не так много евреев, как, например, арабов в их Самарийско-Иудейской автономной области еврейской Палестины, обладающей солидной плотностью пришлого населения.
************
Самуилу Маршаку
«По горной царственной дороге
Вхожу в родной Иерусалим.»*
Живали здесь жрецы и боги,
я так хочу прибиться к ним!
Глянь, разный люд... У стен не плачет.
Вход в Аль Бурак. Здесь Магомет!
Юдобандеровец побачит,
Опять напишет минарет.
Мечеть Омара тоже вставит,
Турецких стен возьмёт излом
и вязь арабскую восславит,
а может и схватить синдром —
сойдёт с ума в Ерусалиме,
как многие и после. До.
Аль Кудс, мормоны, Питиримы.
И эфиопы. Цвет бордо.
Тут Берендеи, иудеи!
Ерусалим есть Вавилон.
Но, братья, в Верхней Галилее
воздвигнут храм. И есть закон.
Есть синагог цветные стёкла
и промельк ящерки живой,
крапива, что росой намокла,
фонтан и прудик под горой.
Здесь всеобъемлюща суббота.
(Булыги собирают вновь.)
Тут Пурим—это с чем-то что-то,
а маков шёлк окрашен в кровь.
Оливы здесь подъемлют камни —
они врастают им в стволы;
здесь мудрецы, как в старом Явне,
грызут анналы Каббалы.
Кашрут внедрён здесь повсеместно.
(Но есть и русский магазин.)
В квартале верных дико тесно,
а в лицах и хандра, и сплин.
Здесь цитадель османов в выси,
мамлюков ханы и дворы...
Здесь крестоносцы и Клариссы
плодили кучу детворы.
Йешивы явно процветают.
Везде валяется еда.
А ночью кладбище мерцает,
восходят души и года
в великий храм большого града,
на холм гигантский Канаан:
с него видна Тивериада
и весь разлом, где Иордан.
О, горний Цфат с пещерой предков,
лишь ты теперь Ерусалим!
Твой ствол усох. Но корень, ветка...
Рожки. Этрог. И иже с ним.
Здесь чудеса. Лишь здесь пленэры...
Мессия к нам придёт. Вот он!
И, исполненьем страстной веры,
плывёт, как облако, Хермон.
Постскриптум
Маршак о Новом Вавилоне.
О, чувство! И, о, пиетет!
Скажи, в султанском гарнизоне
Давидом звали минарет?
Постпостскриптум
В Ерусалиме галилейском
Нет больше церкви, звон утих...
А муэдзин? За далью сельской.
Поэтому мой слышен стих.
*) начальные строки раннего стихотворения С. Я. Маршака.
Разъяснения
*******************
Роберт Бёрнс в четырёх ипостасях
Да, тот самый Роберт Бёрнс, которого так чётко перевёл бывший сионист Самуил Маршак:
<<В горах мое сердце... Доныне я там. По следу оленя лечу по скалам. Гоню я оленя, пугаю козу. В горах мое сердце, а сам я внизу. Прощай, моя родина! Север, прощай,- Отечество славы и доблести край. По белому свету судьбою гоним, Навеки останусь я сыном твоим! Прощайте, вершины под кровлей снегов, Прощайте, долины и скаты лугов, Прощайте, поникшие в бездну леса, Прощайте, потоков лесных голоса. В горах мое сердце... Доныне я там. По следу оленя лечу по скалам. Гоню я оленя, пугаю козу. В горах мое сердце, а сам я внизу!>>
С. Маршак. Лирика. Переводы.
Санкт-Петербург, Лениздат, 1996.
Я взял и переиначил Самуила Яковлевича в более сионистском духе:
Душа в Галилее... Доныне я там.
По следу Мессии иду по холмам.
По следу Мессии и белых ослов,
Душа в Галилее, хоть сам из Москов.
Прощай, моя родина... Море, прощай–-
Отечество Торы, где рай и раздрай.
По белому свету судьбою влеком,
Навеки оставлю арабский свой дом.
Прощай же, вершина с ермолкой снегов,
Прощайте, долины и скаты лугов.
Прощайте, террасные, в маках, леса,
Прощайте, потоков сливных голоса.
Душа в Галилее... Доныне я там.
По следу Мессии иду по горам.
По следу Мессии и белых ослов,
Душа в Галилее, хоть сам из Москов.
В далёких Московах шестидесятых годов я выучил стихотворение Роберта Бёрнса и на английском языке. Вот какая англинизация-инглинизация Московы-Москвы развитого социализма и всё как бы на базе проникавших достижений германской цивилизации, державшей целые континенты под своей эгидой и нёсшей «бремя белого человека». Читателю хорошо бы знать, что и англы, и саксы—это германцы. Да и американцы—это германцы, особенно те, кто держит бразды правления, ссыпает зерно в элеваторы и запускает авто по шоссе.
<<Farewell to the Highlands, farewell to the North,
The birth-place of Valour, the country of Worth;
Wherever I wander, wherever I rove,
The hills of the Highlands for ever I love.
(Chorus:)
My heart's in the Highlands, my heart is not here,
My heart's in the Highlands, a-chasing the deer;
Chasing the wild-deer, and following the roe,
My heart's in the Highlands, wherever I go.
Farewell to the mountains, high-cover'd with snow,
Farewell to the strathes and green vallies below;
Farewell to the forests and wild-hanging woods,
Farewell to the torrents and loud-pouring floods.
(Chorus:)
My heart's in the Highlands, my heart is not here,
My heart's in the Highlands, a-chasing the deer;
Chasing the wild-deer, and following the roe,
My heart's in the Highlands, wherever I go.>>
Трансформировал и хрестоматийный английский текст на свой манер:
Мy heart in Judea, my heart is not here,
Мy heart in Judea, in joy and in fear.
In joy and in fear...In following the foe
Мy heart in Judea, wherever I go.
Farewell to Judea, farewell to Hevron,
The locus of Chumash, the place of mascon.
Wherever I wonder, sideways or above
The hills of Judea forever I love.
Farewell to the Jordan deep down in glow.
Farewell to the floods and the salt lake below.
Farewell to the poppies...Ah, Jerusalem's gold...
Farewell to the sea and the road of old.
Мy heart in Judea, my heart is not here,
Мy heart in Judea, in joy and in fear.
In joy and in fear...In following the foe
Мy heart in Judea, wherever I go.
Из города Московы, как Мухаммед, перенёсся я в Бостон, где как-то влачился со своей верной подругой по центру, недалеко от бухты. В прошлом веке. И наткнулись мы на памятник Роберту Бёрнсу. Почему, зачем, непонятно. Дали денег и поставили, ни к селу, ни к городу. Приосанившись, я задекламировал его строки на своём ужасном английском. Но зато наизусть!
А недавно обнаружил памятник, который опять перенесли, в этот раз, на печальное болото, где и туристов-то нет.
************
Нашествие земноводных
Воспоминания о конце прошлого века, ставшим новым началом постсоветского хокку в России.
Нет тебя со мной-об этом напоминает всё
Даже лягушки, в лужи—сплошной Басё!—
Прыгающие с размаху...
Т. Вольтская,
Яблоки Гесперид
Новый Мир, № 8, 2002
Хокку-сложение привлекает и маститых поэтов, и графоманов, и просто людей со средними способностями. Кажущаяся простота и краткость, невыносимая лёгкость подражания, веяния переменчивой моды и старания переводчиков выводят всё больше поэтов хокку, поэтов хайку, хайкуистов, хайкаистов, сенрюистов, хайдзинов на орбиту вокруг всё выше поднимающегося солнца японской поэзии хайкай.
1998-1999 стали несомненным взлётом для хайкушного движения в России.
Во втором номере Ариона за 1998 год статья Орлицкого со шлейфом 12 поэтов хокку-хайку привлекла новые пробы пера, пишмашинок и компьютеров.
Дискуссия с участием редакции (А. Алёхин), Д. Кудри и А. Андреева состоялась в Музее Цветаевой в Москве в том же году.
(Лёха-Алексей Андреев оборудовал Лягушатник на интернете и вёл кваки редактора.)
Не зная и не ведая об этом, в октябре 1998-го я созвал собрание пиитов-минималистов в магазине “Англия”. Более десятка поэтов и литературных деятелей, включая Михаила Файнермана, Ивана Ахметьева, Дмитрия Кузьмина, Владимира Герцика, Бориса Горбатова, Марка Ляндо, Дины Быховой, Александра Свердлова, Виктора Кротова и др. пришли в книжный магазин «Англия» в Хлебном переулке, где и состоялось точечное соприкосновение хайку англофонного мiра с раскручивающимся новым витком развития русского хокку-хайку.
Помню, я вовсю распространялся о плавном перетекании первой строки во вторую, а второй—в третью. С придушенным взрывом.
вниз головёнкой
ляга ныряет
к головастикам в пруд
плюх!
ляга исчезла
ряска сомкнулась
прудик как прудик
ляга срывается
в стайку мальков
В то время я мало обращал внимание на двухчастность классического хокку (трёхчастность, или сандангире была успешной не так уж часто).
Дмитрий Кудря опубликовал идеальный образчик русского триадного хайку, обращённого в шутку:
старый пруд
лягушка прыгнула в хайку
делов-то
В1999 году журнал Арион опять вернулся к теме хайку в рубрике “ Алгебра гармонии.” И напечатал две статьи, в которых Д.Кудря и А. Андреев поделились своими мыслями о привитии нового жанра древу русской литературы.
В. Г. Белинский говорил: “ Вся русская литература-это пересадок.”
А вот хайку—это очень хитрый пересадок, с двух сторон. И с Запада, и из Японии.
Д. Кудря сосредоточивался на выведении сортов русского хокку путем переводов с японского. В небольшом тексте очень ёмко показаны перипетии переводов-перевозов идей и чувств с одной планеты на другую. Ведь Япония—это другая планета. Хотя эта планета и пользуется языком, который, весьма может быть, и сродни угро-финскому. Но люди-то зело иные; китайские ученые настаивают на сепаратном происхождении гомо сапиенс в их восточной Азии.
Мне кажется, очень важен подстрочник при переводе. Недаром некоторые переводчики осмеливаются переводить, не зная языка оригинала, и, иногда, успешно. (смотри переводы Р. Гамзатова). Другие создают при этом свой русский инглиш, как, например, С. Маршак в переводах Роберта Бернса.
И многие переводные произведения в журнале “Иностранная литература” выдержаны в как бы созданных языках (квази-языках). Характерно что сама “ИЛ” отвела место и хайку в паре номеров после 1999 года.
Весьма возможно и создание русского нихонго, русского японского.
Как и Д. Кудре, мне кажется, что и А. Глускина, и В. Маркова были успешными создателями квази-языка хокку в закоулках русской поэзии.
Делали они это напрямую, обладая завидным знаниeм старояпонского.
Отвечая Дмитрию, найдутся ли искусники и другие переводчики, я смею заметить— будут искаться, они уже ищутся (зуд налицо). Жанр привлекателен. Может, разветвлённые подстрочники с толкованиями обретут популярность. Эдакие хайбунистые хайку. Гипертексты...
А вот Алексей Андреев воспринял идею хокку-хайку не только из российских источников, но и совершил всамделишную прогулку-гинко на Запад, в безраздельное царство англосаксов с его махровыми цехами поэтов.
В своей статье он занимается построением двух мостов—не только на Дальний Восток, но и на дальний Запад. Оба моста неокончены, но “знаково” горбятся. Присутствие англофонного мира весьма ощутимо для него и его русских хайку.
Вот его перевод хайку Бернарда Эйнбонда (Нью-Йорк):
лягушачий пруд
упал на воду листок
всплеск в тишине
Он соразмеряет, прилаживает, а затем и оттеняет хайку, пересаженное в синтетический русский язык. Перекачка явления хайку из аналитического английского языка, вероятно, была необходима на начальном этапе хоккового ренессанса в Московии 90х годов ХХ века.
Если я правильно понимаю, А. Андреев предлагает путь, отличный от квази-языка для хайку,—просто писать миниатюры, используя набор приемов: как-то (я расширяю) краткость момента; намёк, работающий в русском языке (конечно, избегая штампов); ”взрыв” третьей строки; безглагольное троестрочие и другие разработки в технике англохайку.
Да, Лёха Андреев пишет хорошие хокку:
весенние мечты
гора хрусталя под каждой
водосточной трубой
наступил на улитку
весь день насмарку
зима
застыла на стекле
«Большая волна» Хокусаи
Они могут стать кондовыми, так как его усилиями (и его сподвижников) был создан первый русский сайт хайку, и множество троестрочий поэтов и пробующих своё перо или клавиши авторов навсегда застыли в памяти компов.
Алексей посадил сад. Сад расходящихся хокку. (Сад-сайт. Откройте его!)
Он упоминает, что уже более 100 переводов прыгающей лягушки Басё зафиксировано на англ. яз.
Позвольте добавить мои новые перепевы на русском.
старый пруд
прыжок лягушки
в свой водохлюп
древний пруд
лягушка срывается —
в-в-в-всплеск
стариннейший пруд
лягушка сигает
во всхлип водяной
пруд стародавний
и лягушка нырнёт,
и булькнет вода
пруд в старину
ляга решила—и шасть!
...сальто'-иммортале
2003
*************
Переписка на сайте российских хайку в 2005-2008 гг
22.09.08 11:57:11 msk
т-р
однажды мне попался на глаза календарик, где каждому месяцу соответствовал стих хайку. Автор стихов хайку - До. Здесь я этого имени не нашел, возможно это был псевдоним, но именно после прочтения тех стихов я стал интересоваться хайку. Было например такое *И снова осень Ногами плед лоскутный Рву на листья* *Наброшен полдень Горячим одеялом Вот-вот задушит* *Валун замшелый Бархатной подушкой У ручья* *Землею пахнет Дачный дом промозглый Вздохнул тихонько* *Болею дождем Опять вывожу гулять Невысохший зонт* Может, знает кто-нибудь?
17.08.08 19:44:00 msk
zusilo
maeku-this is 14 syllable free standing poem, often a satyric or humorous one
sumo wrestlers are fighting,,,;
their bacteria make friends
(composed right now!)
{борцы сумо схватились ;
а их микробы друзья}
маэку-это двустрочие (14 слогов),
зачастую сатира или юмор
-Доктор, я в полной ж*пе
-В худой то же самое
(25 апреля 2008 года)
15.07.08 23:24:32 msk
zusilo
жаден настолько:
лучшие свои стихи
в могилу унёс
29.05.08 22:41:46 msk
Зусило
кавГазский пленник...
ах, не спешит арабка
дать волю по любви
02.01.08 08:16:37 msk
zusilo
уж не декабрь,
январь... и по новой,
в подкидного
24.10.07 00:32:31 msk
зусило
"люблю я, люблю
мою нежную тлю"
твой муравчик
11.07.07 02:47:38 msk
zusilo
зад-то подовой,
а не формовой -- летят
годы, что листья
05.07.07 22:20:45 msk
OWen
Мне начальник сегодня сказал:
"Вы свободны",- отдав трудовую.
Это сладкое слово - свобода!
26.01.07 01:45:10 msk
Зусило
Новодачная-
за стеклопакетом ветвь
в тонкой глазури
15.09.06 03:23:54 msk
zusilo
рифмайку-хайку:
паук-паучок сплетёт --
и молчок
31.01.06 02:39:20 msk
zusilo
рифмайку пошли!!!!
1.WHCRussian winter kukai
2.haiku-do
3.Ukhtomskaya poyezdka
мало плотят
иль мало платят-
почти что рифмайку
25.01.06 02:24:56 msk
versaiku ot Zusily
Versaiku-- английский вариант STIHAIKU
P.S.
V arhivnom poste SONGAIKU yest' OPECHATKA
nye "kartishki", a "KARTOSHKI"
11.01.06 15:02:45 msk
songaiku ot zusily
songaiku
performans c pesnyami i haiku
predstavlen v Harvarde, Kaji Aso Institute (Бостон) i v Moskve
Vot kto-to s gorochki spustilsya...
картошки кило:
на костыль повесил и
пошёл и пошёл
20.11.05 22:37:50 msk
TOZKY Julian
fotoapparat mnogoje videl
mnogoje on hotel by ne videt'
on ne umeet plakat'
09.11.05 15:22:40 msk
А.П.
Жёлтым листком
Притаилась на голом дереве
Рыжая кошка
06.09.05 00:36:09 msk
zusilo
Putniku
solntse na kuhne
priznatel'nost' drugu
БРЫЗЖЕТ
Iane
metyot to, chto ostalos'
ot vetra, ot vetra-
dvornik-yevrey
Теряющий свой русский язык Зусский Йа! Зык говорит "Хай!" Одинокому Путнику: еодоръ-Theodore,
Герценъ и Герцль,
Перцев и Сердцева,
актриса, - в Шахматово
средь лета лохматого
и соПУТСТВУЮЩЕЕ сэнрю:
ми; или myth...
ведь был же межзубный
звук на Руси!
придётся признать,
и у асфальта есть память-
узор ручейков
19.05.05 22:45:55 msk
Зусочка
новый дождь\\\ новый дождь\\\\
а асфальт повторяет
весь узор ручейков
02.05.05 21:07:19 msk
Наталия-наяда
Тел ручейками
Асфальт разлинеен
Жертвы дождя...
17.04.05 23:16:38 msk
Zyusaiku
Mezhdunarodnyi...
anglo-franko-nemetsko-grecheskiy
A sposob? -- bobrom!
13.04.05 18:44:30 msk
Зюсику
А у вас патент на способ или на полезную модель? Международный или российский?
08.04.05 20:52:41 msk
Zusik
"Ty na kogo krЫchish'?
Na mamu, gadost'!
Na papu, svoloch'?"
Eto staraya semeynaya shootka...
A po pravde, ya i imel v vidu H*iku.
Ono-ona-on! zapatentovan(o) v 2000 godu.
Pogooglili ly Vy yeyo-yego?
Zusik ddlya Serh*ya
08.04.05 16:55:05 msk
serhuey
Попрошу не путать моё Х*йку с каким-то там Хайку. Фу, гадость какая!
08.04.05 02:14:11 msk
zusik
08.04.05 02:13:31 msk
Zusik
Nye mogyosh, Sergei-Serh*ey.
H*IKU=H*'KU uzhe zapatentovano ( v 2000 godu ...)
Pogugli yego, vot chto
05.04.05 18:18:08 msk
serhuey
Х*ЙКУ - это термин, запатентованный Sergey (он же Serh*ey) прям щас. Х*йку представляет собой запатентованную ***ню в форме хайку (сенрю).
Это передовой жанр, в котором в экстазе слились японская поэзия хайкай и русская матерная частушка.
Х*йку были дружно посланы на *** ведущими журналами. Они успели достать всех поэтов на традиционных попойках и покурках. Автору теперь не разрешается использовать этот термин.
Надеюсь, книга х*йку никогда не выйдет.
СТИХАЙКУ-это термин, запатентованный Зусом -Зиновием Вайманом (он же Зусило), в конце 2004 года.
Стихайку представляет собой стихотворение (часто с рифмами), включающее хайку (сэнрю) или хокку.
Это новый жанр, объединяющий "общепринятую" ("mainstream") поэзию с поэзией хайкай (хайку, или хокку; рэнку или рэнга; хайбун; хайга и т. п.).
Стихайку были разосланы в ведущие журналы. Они представлены на слётах поэтов и на сайтах. Не разрешается использовать этот термин без согласия автора.
Книга стихайку выйдет в свет в начале 2006 года.
01.04.05 23:36:41 msk
северный ветер
в дрожи крокуса, эва,
сидит серый мух
29.03.05 02:51:08 msk
Зусило хайбунщик
BOOK OF HAIBUNS
circa 1998 in English and some Runglish
second edition
by Suseki Publishing
ready by April 2, 2005
29.03.05 02:38:53 msk
зустрич/зусило
не так, а так:
климакс нагрянет
омлетик сварганит...
яйца собственных кур
25.03.05 00:00:11 msk
Зусило
Фидель, Фиделито,
почему же Никита
теперь сукин сын?
06.03.05 23:41:19 msk
Зусило
климакс нагрянет
омлет с мацой сварганит—
кур своих яйки
18.02.05 04:41:09 msk
миура
снова тусовка
как надоело читать
одно и то же
09.02.05 13:11:36 msk
одинокий путник
всей поэзии
помнить о сумме слогов --
мгла в интернете
08.02.05 10:08:08 msk
5+7+5
мгла в интернете:
только свистит о пустом
осенний ветер
07.02.05 15:53:24 msk
навстречу
осенний ветер
отодвинул край занавески
пусто в гостиной
07.02.05 14:22:23 msk
одинокий путник
пусто в гостиной
и даже хозяева
нынче не дома
Губерманно
Германия фамилию дала,
А мама всё ж по-русски записала...
Теперь ты палестинец, иншалла,
Особого сибирского закала.
Ты иногда оле хадаш,
А иногда йорду ты женщишь...
Возьмёшь Россию и продашь,
Возьмёшь Израиль и уменьшишь.
То обратишься к нешире,
То грянешь гимн антисемитам;
Твой стих приравнен к виагре;,
Хотел «виа;гре», но и ты там.
Ты есть везде, ты Губерман,
Ты губернатор четкостиший
Ты мне заметил: «Графоман,
Пиши! Не вреден. Просто лишний.»
***
Да, постарел отстой коровий...
Взболтать приехал Губерман!
Пришёл законченный Зиновий—
Он тоже кончился на «ман».
Не трожь Зенона, Игорьковый,
Я с ним ночами долго бдел...
Теперь он вовсе бестолковый,
Почти мой тёзка и истлел.
Нет, не догнал он черепаху,
Ведь жизнь бывает очень зла;
Зенончик, верно, дал сим маху—
Она навстречу поползла!
Он встретил эту, чёрт, Тортиллу
И замер на дороге он;
И понял парадоксов силу—
Ведь не Ахилл он, а Зенон.
(В страну мистралей и любовей,
Где парадоксов не исчесть,
Погнал Зиновий-Казиновий
Себе отдать последню честь...
Грамота
Мне вручили почётную грамоту в библиотеке иностранной литературы. И за что?
За крошечный набор слов:
если бы всё-всё
было так вот по-детски—
синий вьюнок
Елена Дьяконова облюбовала этот всхлип и обрисовала его пустозвонность, в которой голубел цветочек...
(Ну, я прочёл это хайку с выражением, вдолбленным в вертлявого хмырька в кружке художественного слова, существовавшем в сером особняке районного дома пионеров в Вадковском переулке, по соседству с мексиканским посольством.)
На грамоте красовались цветущая ветвь сакуры, стайка ирисов и летящая стрекоза.
Моя жжёнка-японка скомментировала: «Когда я была маленькой, мой папа-самурай заставлял меня ловить стрекоз, отрывать им крылышки и кормить ими кур. А что я могла поделать? Он угрожал побить меня. Нашим курам был нужен белок, высококачественный белок...»
На столе книга Учпедгиза «Древний Рим» 1950 года. А в ней закладка—BILETTO D'INGRESSO в какой-то флорентийский музей.
Жжёнка-смышлёнка схватила свой смартфон и мгновенно перевела моё савойское хайку
forte pioggia, ah…
la mia faretra labra
nel suo specchio
ливень / мои губы кривятся / в её зеркале
Что за язык, этот итальянский!
Прямо все абзацы становятся стихами на этой золотой латыни.
А певучесть? А нездешняя матовость щёк?
Недаром далёкие предки, офилистимляненные иудеи, бросили виноградники земли обетованной и доползли до Падании.
Затаились там и таки дождались германцев Священной Римской империи в Милане и в Венеции. Стали срочно подучивать их алеманские слова, а затем и погнали на север, в Баварию.
В каких-то седьмых и восьмых столетиях любились с бошами и стали больше немцами, чем сами баден-вюртембержцы. Плодились-размножались, жались и мялись, но попёрли онемечивать полян на востоке, куда сдувает ветер дым и чад саксонских очагов, жаровен и плавилен.
Из Падании прибились в Померанию...
И погрузились в славянство—у Праги одной, в Праге другой—и стали прародителями инородцев и нацменьшинств, готовых вернуться спустя столетия к германским панам, "очистившим" Америку от монголоидных краснокожих и воцарившимся в поместьях Новой Англии...
И подмахивать где-то в немецкой Пенсильвании на англо-саксонском алфавите свои подобострастные поделки.
Например, вот это плёвое хокку:
slopes of slush snow:
the shortcut to my hometown
blocked until spring
****************
Сентябрь 2011 года.
Аптекарский огород—
икебанщицы
1.
на окне герань...
хохлилась-хохлилась мать,
вот и горбится
2.
карминный закат:
не его смотрит внучка,
а телевизор
3.
был бы не рот,
а Аптекарский огород—
икебанно
4.
Чтоб ты жил
на белую зарплату!
Школа согэцу
5.
дрожащий тополь,
он же осина, он же
кол и колышки
6.
жизнь, ещё моя,
не заблудись в дороге—
трав сухих запах
7.
пион на столе
тоже теряет лепестки—
зимний дождь
8.
лёгкий снег:
сливовый цвет
потерял белизну
9.
кактус...
спитой чай... и так
сорок лет
10.
смерть... смерть...
я знал о ней, но не до
такой же степени
11.
хризантемы...
если нет жизни моей после жизни,
я так обозлюсь!
12.
корзины цветов...
«Погребают так пышно!
Живут же люди!»
13.
восковые цветы
тропа меж могил
упёрлась в тупик
14.
хокку Армянского радио Америки
<<Был японец очень мал,
но зато внимателен.
Он на праздники прислал
икебану матери.>>
(это цитата, автор мне неведом)
15.
Игорю Северянину
О, фьолевый порыв!
Кусты свои накрень,
цветунья!
16.
так хорошо
так погребально
пахнут розы
17.
День Победы
сиянье труб оркестра
так нестерпимо
18.
свежий срез пня
кольца изгибаются
в контур Франции
right breeze
the oleander shadow bristles
wings of the seagull
площадка у загса
ревниво переглядываются
самые красивые
смутный день
в прощальном письме
ни одной точки
вечерний бриз
треплет крылья чайки
тень олеандра
Mikhail Yezhov (Kharkiv, Ukraine)
Михаил Ежов
“Moon...nightingales...”this bucket:
it is full of
the rocking darkness
ведро
колышущейся
темноты
what a meeting!
I am the same one for you—
Nothing
вот так встреча!
Я для тебя—всё тот же
Никто
mid-autumn:
with a foamy mouth
“Moon...nightingales...”
посреди осени
с пеной у рта
“луна…соловьи!!”
Zinovy Vayman
Зиновий Вайман
split second
the lazy wave bending
towards its reflection
доля секунды
волна лениво гнётся
отражаясь меж волн
February's purple
I read her letter
with his eyes
февральская синь
читаю его глазами
письмо от неё
knocking off snow
the wind is shading with it
a distant landscape
сбивая снежок.
ветер штрихует им
дальний пейзаж
яблони, сливы...
поднебесный аромат
гниющего рая
Мандельштамиться
Поелику возможно
"Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой,
Сверкая на солнце, божественный лёд."
Хоть утром зима под крахмальной простынкой,
Но в полдень весна;
Настроенье -- улёт...
А ехать нельзя. Вирусится народ-то. Зараза проникнет-измучит-убьёт.
И дата полёта, и время облёта опять отъезжают на месяц... На год!
Нет мiра, миръ настал
"Несчастлив тот, кого, как тень его,
Пугает лай и ветер"ок корёжит...
Лишь тот вознёсся, кто объял весь мiръ!
Что ж, пусть иллюзия, но век на стыке прожит.
Успел понять, как лечит смерть, как сир
удел детей... Флюид любви не гложет.
Цитаты из произведений Иосифа Хацкелевича в кавычках.
**************
Перевод О. Э. Мандельштама на англ. яз
Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,
За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда.
Как вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима,
Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда.
И за это, отец мой, мой друг и помощник мой грубый,
Я - непризнанный брат, отщепенец в народной семье, -
Обещаю построить такие дремучие срубы,
Чтобы в них татарва опускала князей на бадье.
Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи-
Как прицелясь на смерть городки зашибают в саду, -
Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе
И для казни петровской в лесах топорище найду.
Перевод О. Э. Мандельштама на англ. яз
Зус Вайман
Osip Mandelstam “Lichnost Tvorchestvo Epokha”
Vladivostok, Sovetskiy fond kul'tury, Primorskoye otdeleniye,
1989, avtor predisloviya N. I. Velikaya, doctor filologich. nauk, professor.
tirazh 50, 000
Rhymed translation by Zus Vayman
Keep my words for all times, for their taste of misfortune and smoke,
For their tar of long patience, for their conscious molasses of work,
Ponder blackness in the Novgorod wells, its sweetness and soak,
Then the star of new Christmas displays seven fins in the murk.
And for that, oh, my father, my friend and my helper, my boor...
I, an unnoticed brother, outcast of the filial folk,
I shall build in the woods hereby hidden log-wells—tight for sure—
For the Tatars, who’ll sink their buckets of princes to croak.
And if only those frozen executioner blocks held me dear!
Playing skittles in park; Tsar is smashing the billets to dust...
I will gratefully wear an iron shirt all my life—destined we're
For our Peter the Great's ax. And its death-bringing thrust.
Борис Лексаныч, еврей-моряк из Советской Гавани. Чемпион Ленинградской области по боксу в 1947 году.
1927—1988
Ты упал как на палубе. Дымно темна
Пся Москва. Лишь едва шелохнулись...
Эх, Лексаныч, хоть жизнь не бывает умна,
А красавицы нам приглянулись.
Но в отставку пошли. Не хотели служить.
Пановать-пировать лишь хотели...
Всё ж сплели паутинную липкую нить;
ДНК—на излёт—уцелели.
Не узнаешь ты, брат, как мы жили потом,
Отчебучили, мишка, мы номер;
Повернулась, без пули, судьба как приём,
Не стреляясь, решил ты и помер.
Да, Лексаныч, хрустели ж мы снегом аллей!
Схрустнуть мог ты меня, я уверен, и тырснуть.
Гадом был бы, привёл бы к тебе, как еврей,
Иудеек. И чтоб сыновей! Богатырства.
Как мы мчались в машине твоей легковой
Из Тарусы в Ильинское, к дому над речкой...
По дорогам Оки. Озорной! Молодой!
Всё окончилось моргом и рдеющей печкой.
Нет, не выпить с Захаровной, мил человек.
Я, с турчанкой, рогатый, чешу в Дарданеллы.
Ваш обрушился век, наш кончается век.
На могилах отцов снег то чёрный, то белый...
И когда из Царьграда я выйду на Русь,
То тебя не найду. Ты пропал в одночасье:
И слезами бессилья опять поперхнусь,
И затихну.
И снова мы гоним по трассе.
Бруклайн—Мармарис—Трабзон—Сочи
1988-1996
******************
Подобья
"И всё это были подобья." . Б. Пастернак
1. Мне кажется, Боруко впадает в жреческое умонастроение, когда бог (хайку) даётся массам только так, как священник определяет этo.
Но народ трактует хайку (Даждь-бога) по-своему, политеистически, и поэтому cвященникам же, ой, как надо, установить «инаковость» и тем самым держать паству в религии (связке).
Есть хайку и хайку, и нет монополии.
Хотя секты, школы и фольклор определяют новые литературные изыски, до единобожия далеко (некоторые критики и Нобелевских лауреатов не жалуют).
Так что пример самого Боруко
"Я вас любил
Любовь ещё , быть может,
В душе моей"
неискушенному читателю может послужить прообразом минималистского экзерсиса хайку.
2. А в пародийности, издевательском тоне (если это чувствуется) тоже есть некоторый смысл, и, возможно, «соус», позволяющий есть быстрее (да-да, нехорошо торопиться, но китайское правительство хочет заменить палочки ложками, чтобы быстрее ели и шли на работу), и вкуснее (возьмите частушки, анекдоты и наибогатейшие ругательства русского народа).
3. Мне сдаётся, что пафосом моего опуса является попытка показать, что даже достиженияи далёких культур могут быть абсорбированы и использованы в литературном процессе, который сам по себе является током, индуцированным великими цивилизациями.
4 «Автор проделал эксперимент.» Нет, не совсем так.
Просто ваш слуга покорный не только “писатель”, но и читатель.
Причём, помешанный на хайку. Вот и чудятся ему хайку везде.
Не на пустом месте возникли переводы В.Г. Марковой с японского.
Сама русская литература, начиная с од Державина, имеет истоки в церковно-славянском,о который, будучи синтетическим языком, успешно вобрал в себя (перефразируя Михайлу Ломоносова) и алмазность греческого, и золото латыни, и зыбучесть древнееврейского...
5. Очень легко опознать мощные хайку в лоне русской поэзии и прозы.
Вот не перечитывал «Войну и мир» Л.Н. Толстого со времён школы номер 200 гор. Москвы.
Том III, открываю наугад, листаю... на стр 420 целый абзац описания природы, который может служить Клондайком, чтобы намыть крупинки хайку, или, если угодно, протохайку, а на стр. 426
…бивак затихал
красные огни костров
потухали
…взглянул в небо,
в глубь уходящих,
играющих звёзд.
Но приложим высокие критерии и Боруко окажется прав, эти «хайку» Л.Н. Толстого весьма слабоваты и их вряд ли пропустят в "Арион" или в "Улитку".
Но следует помнить о том, что 95% хайку Басё и наших русскопишущих поэтов запросто, без больших потерь для человечества можно пустить под редакторский нож.
Bот открою "Новый Мир" на с. 37 (номер 3, 2008) и выделю из восьмистрочия Инны Кабыш такое
И бабочек.
Их было две.
…А гроб не помню, нет.
6. Боруко отказывает нам в возможности составлять длинные стихи из хайку.
Но это совершенно не отвечает действительности. Есть уже у многих авторов последовательности, секвенции хайку. Сборники хайку—это тоже как бы поэмы.
7. Что касается подачи материала, то я согласен с Боруко. Безумный,безумный, безумный мир не может быть оправданием для отсутствия стройности и прозрачности в нашем крошечном сегменте экспериментальной литературы.
Writing is rewriting!
8. Боруко пишет, что хайку—это иная поэтическая традиция и замечает , что одно выделенное мною хайку-это на самом деле пятистопный ямб.
Конечно, можно раскладывать по полочкам, но я бы возразил, что и хайку, и ямб, и рубаи находятся в рамках одной (русской) поэтической традиции, а жанры есть отправные точки для выявления новых скрытых потенциалов языка скифских племён, языка, «облагороженного» монахами и «усовершенствованного» европейскими культуртрегерами. Но всё ещё глубоко самобытного.
P.S. В недоумении Боруко вопрошает, почему я испытываю пиетет, находя приличных поэтов в провинции.
Вот вчера я нашёл такое сэнрю
сечигараи
мияко де ута во
ёми нараи
суровый город
в нём-то он и понял
как писать стихи
Есть и комментарий Р. Блайта:
It is interesting that the least poetical place, a city, is where the best poetry is produced.
This is because all things are created in opposition to something; even life is a mere opposition to death.
Москва не верит не только слезам...
Москва не верит не только слезам...
****************
Обама в 2013 году
Обама переизбран,
О полубелый вождь!
Отменит ли он израм
Бой-долларовый дождь?
Он поседел, Обамыч,
Мишелю хоть бы хны!
Хуссейнович, Хоттабыч,
Себе возьми басмы.
Обама на иврите
Почти что говорит:
«Арабчики, простите,
Нью-Йорк ведь город-жид.
Когда у вас, на Ниле,
Вдруг полыхнёт весна,
В занозном Израиле
Нью-йоркская казна.
Рождайте обормотов,
Да хоть в домах на слом!
И без еврейских жмотов
Мы вас всех изберём."
Опять у нас Обама,
Со свитой и жратвой.
А у него программа—
Он вождь кенийский, злой.
Мандат свой палестинский,
Ну, весь охватит он!
Но в Газе не гостинский,
А это моветон...
Четыре Палестины—
Появится он в трёх,
Поэтому мужчины
Готовят тибидох.
Трах-тибидохнут урки,
Покажут газават!
И снова будут жмурки,
И детки у девчат.
Разъяснения
Евреи и арабы суть палестинцы.
Палестина состоит из Израиля и оккупированной Трансиордании.
Есть и независимая Газа и автономная Рамалла.
Что касается прав, то у арабов их больше, потому что в Палестине 19 миллионов арабов, а евреев около
7 000 000.
Площадь Палестины 120 000 кв км. Из них 100 000 кв км заняты 19 000 000 арабов, лучших друзей евреев.
И я не шучу.
Без арабов и их пристального внимания евреи бы рассыпались
И умерла в конце пятидесятницы
Холодный воздух. Чётче весь пейзаж.
Мать в Третьем Риме явно умерщвляют...
Раскрылись ирисы, а я считал—вот блажь —
Что дети их под вечер вырывают.
Г-сподь жалеет, убыстряет путь в ничто,
Стук сердца пенсионного пугает.
Вот вспоминается из прошлого лишь то,
Что было лишено тревог и маят.
Там, за ленивым облаком, Ливан,
А солнце тени длит неумолимо.
За кряжами студёно спит Севан,
Где ночью доставалась Диотима.
Я вновь пишу А—Бэ, Вэ—Гэ, где Вэ
В складушки с А, а Бэ рифмует Гэшку...
И думаю о жёнке как вдове
И двигаю себя как злую пешку.
Нет-нет, настал сей дивный день,
Шёлк ирисов сиренев. Лепесточки.
Лилов Ливан. Всё ж крыша набекрень:
"Как скоро мать сосредоточат в точке?"
************
Ленинградская небыль
Жизнь — отпевание счастья
В отсветах белых ночей...
Детство к другим, в одночасье,
Мигом!
И вот я ничей.
Злобно весна миновала,
Юность, и плача, поёт:
В пер(е)спективе канала
Тальмы ея разворот.
Хочется дунуть на Эзель
Или хотя бы в Кижи...
Батюшки, столько нагрезил,
Что хоть корзины вяжи.
Но ленинградскою скукой
Полнились краткие дни...
Тьянтры, конечно, но злюкой
Стала жена.
Вот сравни
Шляхи Карпат, что к Говерле...
Грузия иль Теберда,
Пёрли туда и не вмерли,*
Клёвейше было тогда.
Рядом нормальные чувы
Шли по морошку на мыс,
С Белого моря поддувы...
С Балтики—фьордовый бриз.
Я и попрал неостигму,
ВОХРа стрелка на посту!..
А разбежаться и прыгнуть
На разводимом мосту?
Ну, заловить-заловили...
Милицьонер СэСэСэР!
Но с перевозки ссадили:
«Ладно, иди, шарф мохер».
Ведь по понятиям жили,
Без адвокатов и пицц!
Ну, ни к чему апостили,
Бали, Багдад, Биарриц...
В ы'ч и т а е ш ь** про дворянство,
Варежку*** сунешь в музей,
«Где же игра декаданса?
Всё провалилось...
Эгей!..»
Будто господ не бывало,
Нет ни вуалей, ни муфт;
Цивилизация пала,
Слово оставила «люфт».
Всё уже было, случилось.
В хмари канал здесь прорыт,
В тусклом провале, как стылость,
Как погребальность—гранит.
1988
*) украинизм
**) ударение на первом слоге
***)варежкой мы называли мордуленцию
Восточный ветер урывками несёт незабытые запахи московских березняков и торфяников.
Всплыла сопряжённая с влажным весёлым воздухом картинка кинотеатра "Труд" в далёкой Марьиной Роще.
А дореволюционной плиткой выложено на когда-то закрашенной, но облезшей стене
КИНОТЕАТРЪ МIРЪ.
Кто же это помнит, кроме меня?
Почти никто.
******************
Хадас и Хамас
Выхожу один я на дорогу
И от Газы к израм, но не сам...
Иншалла! Со мною, слава Богу,
Мой осёл, на нём висит кассам*.
Евреюки свой Израиль холят;
Деток учат арапчат любить,
Ведь арабы им и дом построят,
И оливок могут посолить.
Штейны, маны, берги, блаты, йоффе
В танках, бэтээрах и в штанах...
Мы им варим слишком много кофе,
И они лютуют на парах.
Был моложе, пил я их какаву
И хотел жениться на Хадас**,
Но нашёл я новую халяву,
Когда кассу стал держать Хамас.
Сионисты навезли тайландцев
И пануют в свальных кибуцах;
Трудно пробивать кассамке панцырь—
Всё ж устроим мощный тарарах.
Не пишите на заборах крупно
Израи'ль*** там или Филасти'н****,
А решайте дело совокупно,
Всем вождям—удельных Палестин!
*) ракетный снаряд, производимый в Газе
**) израильское женское имя, растение мирт
***) ударение на третьем слоге
****) в арабской фонетике нет звука «п», поэтому. нет и слова «Палестина».
С Новым старым годом всех, кто придерживается православного календаря!
Феодосия...
сказка-церковь восходит
в малиновый звон
Прилагаю окончательный текст майского сообщения, надеюсь, без досадных огрехов.
З. Вайман
Дорогие волошинцы!
С Новым старым годом!
Новый старый год...
Ох, как быстро стареет
новый Новый год!
Прилагаю окончательный текст майского сообщения, который я выслал уже Наталии Михайловне Мирошниченко.
Макс Волошин и хайкай
(Японность некоторых текстов и живописных экранов кисти Максимилиана Волошина)
«Возлюби просторы мгновенья...»
Сквозь серебристые туманы
Лилово-дымчатые планы
С японской лягут простотой
Этот эпиграф и строфа, похожая на хокку-сясэй (зарисовка), подталкивает нас увидеть и взвесить озападненность М.А. Волошина как восточноевропейца Серебряного века. В то звонкое время и французские, и британские, и испанские писатели и художники были очарованы искусством хайкай (японские гравюры-хайга, минималистская поэзия хокку, или хайку и сэнрю, а также и рэнку-коллективная игра ассоциаций с темами-маэку). Российские поэты в трансформирующейся империи были, как почти всегда, подвержены веяниям из «хороших стран». В данном случае, веяниям с Дальнего Востока, долетавшими, однако, с нормандско-норманского Запада
Флюгерность З. Гиппиус, А. Белого, К. Бальмонта и других культуртрегеров и талантов прослеживается легко. Да и вообще, согласно Стравинскому, ежели твой стиль узнают, то это плохо. Царить в творчестве должно «постоянное обновление».
Валерий Брюсов устроил день хайкай в своём расписании зачинов в направляемой им поэзии.
Николай Гумилёв в своих изысках сподобился черкнуть хокку.
И Ариадна Эфрон легко выдохнула превосходный образец амальгамы хокку и классической русской версификации:
корни сплелись
ветви сплелись
лес любви.
Согласно В. Г. Белинскому “Вся русская литература—
это пересадок” (1).
Но не надо тушеваться. Ученик может превзойти учителя.
(Японские мастеровые—прекрасный пример; их технологии стоят зачастую выше, чем соответствующие предтечи, сработанные умельцами в нордической Европе и Северной Америке.)
Необходимо напомнить, что «большое влияние на становление Волошина-художника оказало знакомство с работами классиков японской гравюры—Утамаро и Хокусаи, с чьими произведениями Волошин познакомился, работая в парижской Национальной библиотеке, в Галерее эстампов» (2).
Та же объёмистая книга Геннадия Пархоменко может послужить нам и в нескончаемом дискурсе, посвящённом попыткам как-то определить жанр хайку. Этим занимаются авторы, редакторы и критики, окопавшиеся в перелесках минималистской поэзии и на лугах коротких сентенций и афоризмов. И это не только перетягивание каната; происходят самые настоящие войнушки хайкушек на полях прививаемого жанра.
Я хочу подключить прозорливость Волошина к сегодняшнему состоянию дел в интерконтинентальном жанре хайкай.
В 1910 году в альманахе Аполлон Максимилиан Волошин приводит творческий принцип Анри де Ренье —"воссоздать, обессмертить в себе самом и вне себя убегающие мгновения" (2). Вот так так, ведь это и есть одно из определений традиционного хокку, так называемый "момент хайку" и на русском, и на французском, и на английском. У Волошина "сам принцип художественного закрепления текущего мгновения, выхваченного из калейдоскопа жизни, восходит к эстетическим основам импрессионизма.” Однако в большей степени Максимилиана привлекает "логический переход от импрессионизма к символизму; впечатление одно говорит о внутренней природе нашего «я». Мир, опрозраченный сознанием человеческого «я», становится одним символом". Вот как широко и глубинно понимает Макс Волошин символизм: «Быть символистом—значит, в обыденном явлении жизни провидеть вечное, провидеть одно из проявлений музыкальной гармонии мира.»
Господа-товарищи, а ведь это и есть интеграл сильного хокку, которое не так легко поймать и изящно зафиксировать.
"Здесь лишь одна дорога—от преходящего к вечному", постулирует Макс (2).
Разберём, в качестве примера, самое знаменитое хокку (на английском существует более ста переводов его, на русском—уже дюжина, на иврите—пять-шесть).
старый пруд
лягушка прыг-скок --
вот и всплеск
Всё преходящее для поэта (в данном случае, для старояпонского хайдзина Басё) есть напоминание, а все обыденные реальности будничной жизни, просветлённые напоминанием, становятся символами.
Закреплённый момент прыжка, согласно бодлеровскому «лесу символов», переводит материальность и неповторимость поступка ляги в «смутное и противоречивое единство» невидимого мира. Синестезия этой трансформации является в двух ипостасях. Для японцев—созвучие слов «лягушка» и «возвращение», тишина космоса и другие аллюзии, для евразийцев—отражение доставшейся нам странной Вселенной, в старении и случайности которой мы участвуем—по мере удачи— в течение отведённой каждому из нас наносекунды.
И Волошин чеканит: "Поэтому, по существу своему символизм ясен и прозрачен и, если он является иногда запутанным, тёмным, то это не вина символизма, а вина либо плохого поэта, либо невнимательного читателя" (2).
Вот и в хорошем хокку есть не только новое наблюдение природы, но и, непременно, философия:
...местом старой бойни,
сокрытым чащею
разросшихся цветов (3).
Эта короткая распечатка перекликается с классической словесностью далёкого Япан-острова:
Летние травы—
это всё, что осталось от грёз
воинов павших (4).
В то же время Волошин убеждён, что “символизм неизбежно зиждется на реализме и не может существовать без опоры на него”.
Сам Максимилиан Александрович Волошин в анкете начала 20-х годов указывал свой род занятий «художник», хотя и его круг, и мы, благодарные потомки, ценим его не в меньшей, если не в большей степени также как художника слова. На одном из сайтов виртуально висит оценка «А его акварельные пейзажи похожи на строгие и точные стихи».
И на самом деле, наш коктебельский гуру преуспел не только в сопредельных искусствах, но и на их границах, и в общих сферах влияния. Его строки конгруэнтно проступают явно и неявно на сильно стилизованных видах как бы нашего мира, оволошиненного фантазией Макса (зачастую, версии контуров Карадага и окрестностей, переходящих в степь).
Согласно книге Геннадия Пархоменко, Максимилиан Волошин подчёркивал, что его стихи на акварелях не являются названиями изображений. В своём письме к Ю. Л. Оболенской, Волошин писал: «Возникающий стих вовсе не описывает видимый пейзаж, но загорается от него... Здесь главное стих, акварель служит только музыкальным аккомпанементом... Я очень против параллелизма искусств... Надо искать симфонического, а не унисонного сочетания».
В Государственном музее литературы (Москва) есть его зелёно-синий залив с серо-чёрными цепями холмов и гор под пенным небом— дар Юлии Леонидовне Оболенской в 1928 году. "... И горький дух полыни и горечь волн— останутся во мне... "
Мы не видим степных трав на этой картине, как можно было бы предположить. Нет повтора визуального образа и «речёвки» как это практикуется во многих изданиях детских книг, в индустрии поздравительных открыток и во многих подражаниях хайга и на Западе, и на Балканах, и в России.
Более удачный пример находится в феодосийской галерее Айвазовского— "Наш путь ведёт к божницам Персефоны". Храмы, жертвенники или aлтари не просматриваются на этой двумерной, нет, трёхмерной феерии склонов, скал и бухт. Надпись придаёт этой квази-хайге нашего выдающегося синтезатора четырёхмерность, ведь путь—это и ускоряющееся время.
Волошин сумел намного раньше японских и европейских мастеров и критиков дать наиважнейшее уточнение жанру хайга, распространяемому элитарной когортой каллиграфистов, рисовальщиков, виртуозов кисти и фотографов в Японии, России, Украине, Румынии и англо-германских странах.
Надо здесь упомянуть всё же, что многие хайга (то есть комбинации пейзажей и слов) Волошина, представленные в роскошной книге о Феодосии, (Черноморпресс, 2010, авторский проект Б. В. Костюковича) носят отпечаток буквального соответствия текста и деталей пейзажа.
Например, строка "крутые завитки облаков" на одной из иллюстраций «объяснена» тугими изгибами на пугающем небе пейзажа кисти раннего Максимилиана. Выбор составителей, возможно, диктовался вкусами читающей публики; нужны некоторые усилия, чтобы уловить и донести кредо Волошина.
Сам Макс Волошин не сразу пришёл к идее многомерного произведения, включающего картину с начертанной на ней же фразой, цитатой, хокку или маэку.
C наступлением велеречивого периода поэм,
волошинские вкраплённые хайку пропадают, оставляя лишь отдельные сцинтиллы послесвечения:
маслины и сады
И лилии
убогой Галилеи
( 17 слогов, хайку с высвеченным словом)
В 2000 году, в результате исследования хайкушности множества текстов—и на английском, и на русском—мне показалось полезным установить критерий ЗЕВ: «Чем более знаменит автор, тем больше в его строках хайковых единиц (смотри мои статьи в журнале Арион и альманахе Хайкумена.)»
Есть и исключения, но они подтверждают правило.
Для повышения известности пиитам нужна природа,
времена года и стыки стихий.
Интересно отметить, что существует сильная ландшафтная корреляция между сейсмически активной Японией и вулканическим Восточным Крымом ( и Палестиной) с точки зрения пейзажа, древностей и эпических событий с участием мифологизированных героев. Выбор офранцуженного и слегка объяпоненного Волошина и его матери пал провиденциально на Киммерию в её фокальной части... Похожая Южная Калифорния была очень далека, дальше самой Японии.
Вот японески из стихотворений нашего немеркнущего литератора:
Мой лёгкий путь
сквозь лунные туманы
(моноку, 10 слогов)
Ртутный отблеск
и сиянье
Оссиановских ночей
(минималистское трёхстишие, 15 слогов)
Над замирающим Парижем
Плывет весна...
и не весна.
Весна, 1915 г. ( фраза а ля хокку, 17 слогов)
вьёмся
солнечной пылью повиты
над огнём золотого цветка
(строка с паузами, 19 слогов)
Нам не ступать по синим лунным льнам
(моноку, 10 слогов)
Очень хайковый сонет «Полдень» дарит нам классическую картинку—сясэй о шести-семи-шести слогах:
А вот разбивка строк Макса на 4-6-4, свойственные англохайку-англосэнрю:
Войди, мой гость,
стряхни житейский прах
и плесень дум
Как же нам объяснить почти полное отсутствие юмористических сэнрю у Волошина?
Ох, и серьёзен же он был! Да и время было увы-и-аховое...
Но в рифмованных экспромптах всё же проскальзывают шутливый настрой и добрая улыбка.
И есть сарказм в некоторых вырывах типа сэнрю—например, в этих 5-5-5 слогах из стихотворения «Дом поэта» :
—с Екатерины—
мы вытоптали
мусульманский рай.
Но было ли Крымское ханство идиллическим-буколическим местом?
Подобно фракталам, сентенции дают представление о всём волошинском наследии, входящем в гипертекст русской литературы:
И мысль росла,
лепилась и ваялась
по складкам гор
восход луны
встречали чаек клики...
а я тонул
Бог с ней, с политикой,
давайте читать друг другу
стихи!
Силлабо-тонические вырывы легко вплавляются в рэнку, то есть в коллективную секвенцию типа буриме:
бесконечная грусть увяданья
осенних и медных тонов
и это горькое величье
весенней вспаханной межи
из камней низкая ограда,
быльём поросшая межа.
Нижеследующие двустрочия похожи на маэку, или темы в японских хайкай; они же некотором роде манифесты минимализма, буддизма и любви, предложенные киммерийским мыслителем:
Что остаётся от прошлого,
<...> мелкие детали, подробности
а мелкие детали, подробности <...>
в них следует искать самого ценного
отдельные блики и точки
<...> всегда <...> единый центр
только противник в борьбе
может быть истинным другом
и буду ждать, и буду верить
тобой не сказанным словам.
В поле японских кратких стихотворных форм может вписаться и это вычленение:
всё бытие
случайно и мгновенно,
явленья жизни—
беглый эпизод между двумя
безмерностями смерти
(квази-танка).
Вот какие одностишия, двустишия, трёхстишия и пятистишия удаётся увидеть в строфах М. Волошина.
Абсорбция хокку-хайку вне Японии усиленно развивается. Поистине,
«Культура одна у народов, а вот дикость-то разная.».
(Наум Вайман, «Ханаанские хроники», роман в шести тетрадях, Инапресс, СПб, 2000).
Наверное, когда манеры, вкусы, приёмы подавления и беспредел в глобализирующихся городах и деревнях будут напоминать поведение людей «в лучших домах Лондона и Филадельфии» и настанет эпоха глубокой конвергенции, о которой говорил сенатор Рибикофф в 1978 году в советской столице.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
