Лесник Михеич

Прекрасная на Алтае осень! Особенно хорош сентябрь с длинными еще погожими днями и редкими заморозками по ночам. Но уже легкой походкой, неслышно идет по лесам и горам Алтая осень, тихо подкрадывается и опытной рекой искусного художника расписывает все вокруг: мазок - и запылал куст рябины под окном, еще несколько точных мазков - и засветились, засияли золотым светом березки на пригорке, и вот уже горят, играют разными красками, радуют глаз пронизанные солнцем окрестные сады и леса. Еще несколько штрихов - и тихо позванивают на осеннем ветру желтые листья дуба и клена. Все понемногу готовится к зиме.

В тихий октябрьский полдень идет старый лесник Иван Михеич по лесу, а косые лучи осеннего солнца скупо освещают стволы и кроны деревьев, поляны, кусты.

В лесу тихо, не слышно птиц, даже привычного стука дятла нет, лишь изредка промелькнет старая знакомая, сорока-белобока, прострекочет, поздоровается, потрясет длинным хвостом и полетит дальше по своим птичьим делам.

Пусто и тихо. Идет Михеич, а нога утопает в мягкой лесной подстилке изб мха, опавших листьев, сухой хвои и травы.
Зорким, наметанным глазом подмечает старый лесник любую мелочь в лесу. Вот маленькая двадцатисантиметровая елочка жмется к земле, а поближе к дороге, на солнцепеке, растут маленькие сосенки - распушили свои зеленые мягкие метелки и тянутся к свету и солнцу.
Здесь же в лесу целые заросли черемухи, калины, рябины,
малины. А вот на этих старых пнях высохли, почернели от заморозков так и не сорванные грибниками опята, целые семейки тут и там.

Безмолвно, безветренно. Даже ни одна ветка не шелохнется, деревья словно замерли все, чувствуя приближение седой и суровой сибирской зимы. Серое небо, и редко улыбается солнце.
С огорчением глядит Михеич на кучи мусора и пустые бутылки, оставленные туристами, думает, как же плохо некоторые люди относятся к нашей прекрасной природе, не понимая ее величия и красоты.

А ведь красота эта исцеляет душу, лечит расстроенные нервы и сердце. Недаром ведь великие врачи древности настоятельно рекомендовали своим пациентам с расстроенной психикой больше находиться в лесу.

А какой воздух здесь, в сосновом лесу! Пройдешься часа полтора, надышишься воздухом, напоенным сосновым ароматом, запахами сухих листьев, трав, хвои и спать будешь, как убитый после тяжелой рабочей недели, а щеки загорят здоровым румянцем. Да, щедра наша сибирская природа, черпай из нее здоровье полной чашей, только не губи - сбереги ее для своих детей. С этими думами лесник продолжает свой путь.

Ивану Михеичу под семьдесят. Он коренной сибиряк, кряжистый, плотный, еще крепкий. Ходит легко, осторожно - привык по тайге ходить так-то за всю свою жизнь, хотя уже годы не малые - здоровьем бог не обидел. И  глаз  видит зорко из-под кустистых  широких бровей,  и ухо чутко улавливает звуки леса, и сердце, желудок - все в порядке.

Хотя вот думы в последнее время начали одолевать. Проснется ночью - и хоть глаза выколи, сна нету. Вспоминает молодость свою, юность, детство голодное, босоногое.

Всего семь классов довелось в школу - то походить. Военное время хорошо запомнилось - голодали, даже очистки картофельные приходилось варить, соседки
сердобольные, чем могли помогали - знали: голодает семья фронтовика Михея Саватеева. А их в семье четверо было, и все парнишки. Такое было, о чем и сейчас страшно вспоминать: в последний год войны зимой легли на пол и умирать собрались от голода, все четверо...

Мать всполошилась, за доктором сбегала, а тот осмотрел детей и только руками развел: кормить их надо, а я что сделать могу? Но все-таки дожили они до весны, перебились кое-как, а там кандык в лесу появился, саранки, лук луговой, калба пошла - вот и выкарабкались. А еще с братьями корни лопуха копать ходили по пустырям, чистили их и ели, хоть и животы потом пучило, но ничего — выжили все, а там и Победа, праздник светлый и долгожданный.

Отец вернулся с фронта, правда, на костылях, покалеченный, но живой, а руки у него золотые были; отошел немного да в промартель устроился: делал кадочки, стулья, коляски детские плёл - тем и кормились; мать тоже в той артели работала, в швейном цехе - фуфайки, одеяла стежила. А немного погодя кур, поросенка, корову завели - совсем в доме жить веселее стало, да и дети подросли, кто куда устраивались. Иван, закончив семилетку, пошел в лесничество, да так всю жизнь лесником там и поработал.

Лес для него все тайны раскрыл. Идет, бывало, по лесу и всё как на ладони видит, как по книге читает: вот тут под старым кедром мелкие следы -  белка пировала, ишь, сколько скорлупок  от орехов, а рядом  шишка валяется. Вот у ручья под широкой разлапистой елью большие вмятины на влажной земле - не иначе как сам хозяин тайги пожаловал, вот и шерсти клок на стволе - видать, спину чесал о дерево. Э-э, да следы-то совсем свежие, надо   убираться побыстрей подобру-поздорову, где-то недалече мишка бродит...

Тихо, неспешно обходит свои владения старый лесник, а путь неблизкий. За все годы, что в тайге провел, всякого насмотрелся, и браконьеров за руку хватал, приходилось. Как-то раз даже чуть не пристрелили его за то, что попытался остановить, когда они туши трех маралов, отстрелянных без лицензии, на машину грузили. Чудом спасся тогда, а мясо браконьеры все же увезли, но, к счастью, номер машины запомнил, заявление написал, да что толку - браконьеры крупными начальниками оказались, дело замяли, правда, извиниться их перед лесником все же заставили, да что толку-то от этого...

Михеич легко, привычно пробирается сквозь лесные завалы прителецкой тайги и вдруг замирает на месте, явственно услышав волчий вой. Он останавливается в раздумье, потом медленно, крадучись, зорко осматриваясь по сторонам, идет на этот вой. И вскоре, выбравшись на поляну, видит  такую картину: молодой волчишка попал в капкан и отчаянно пытается зубами сорвать его с передней лапы, морда и лапа у зверя уже в крови, а капкан все глубже вгрызается в живую плоть.

Какое-то время Михеич раздумывает: пристрелить или нет? Но волчонок так отчаянно скулит, совсем по-собачьи, лесник даже слезы видит в его глазах - и не выдерживает: сильной рукой освобождает зверя, снимает капкан, а волк даже не пытается укусить, только весь дрожит и взъерошивает шерсть - видно, тоже понимает, что человек хочет ему помочь. Затем неловкими прыжками на трех лапах убегает в лес и там долго зализывает рану, а потом скрывается в чаще.

Михеич наблюдает за ним в бинокль - он его верный помощник в лесных походах, так же, как и старенькое ружье, доставшееся ему от отца, а еще у него есть мечта - купить себе фоторужье, видел у одного городского охотника, да стоит оно дорого, вот и откладывает Михеич понемногу со своей скромной пенсии. А чтоб прокормиться, иногда приходится подстрелить тетерева, или рябчика, или пару зайчишек. Вечером лесник приносит свою добычу, разделывает ее и варит не хитрый обед. Живет он один, бобылем, так и не женился, хотя были женщины в его жизни, чего лукавить. А одну до сих пор забыть не может.

Это было давно, еще в конце 50-х. Он тогда парнем был красивым, видным, девушки на него заглядывались, а ему понравилась - надо же было такому случиться - замужняя, Елена Ивановна, тоже в лесничестве с ним работала, старшим лесничим. Она была из благородной семьи, поговаривали, будто из дворян ссыльных.

Станом тонкая, стройная, глаза большие и синие, что называется, с поволокой, а волосы темные, гладко зачесанные; обычно она их заплетала в косу и укладывала на затылке короной, оттого и вид имела царственный, а голос нежный, тихий, ласковый, и еще песни любила петь, особенно когда оставалась одна. А муж у нее инженером был, тоже в лесничестве работал, он намного старше ее был, вдвоем они воспитывали дочку Свету. Но что-то не ладилось у них в семье. Елена Ивановна частенько невеселая на работу приходила со следами слез на глазах. Поговаривали, что крут был характером муж ее Николай Петрович, частенько выпивал, а, выпивши - жену поколачивал.

Иван уже тогда любил ее, и так жалко было ему Елену Ивановну, хотя не понимал он, из-за чего тоскует она и страдает. Заметил, что она конфеты любит - батончики шоколадные, и стал он покупать те батончики, угощать Елену Ивановну, а еще шутки шутить, разговорами занимать, когда вдвоем оставались.

А однажды повез он ее в город с отчетом на лошади в бричке, отчитались они, пообедали в чайной, по магазинам прошлись, покупки сделали, и после обеда выехали из города.
Погода стояла жаркая, солнце палило. Часа два-три проехали, жара стала совсе нестерпимой, а тут речка с чистой прозрачной водой...
Отъехали подальше от дороги и решили искупаться, а коня к березе привязали - немного попастись.

Отошел Иван подальше, а сам краем глаза видел, как Елена Ивановна раздевалась и в воду вошла прямо-таки нагая совсем...
Он чуть с ума не сошел - сердце в груди так и запрыгало. Не выдержал, подплыл к ней тихонько и нежно за талию обнял... Ну, подумал, будь что будет - убьет так убьёт, зато хоть минуту в объятиях своих подержу ее, желанную. Но она даже не оттолкнула его, а прижалась всем телом, и сама его крепко в губы поцеловала. И тут совсем разум у Ивана помутился - на руки ее взял и унес на берег. И что промеж ними было там, знают одни птицы да травы прибрежные и густой тальник.

После той поездки словно подменили Елену Ивановну - на работу веселая приходит, песни тихонько поет, и нет-нет, да и одарит Ивана таким взглядом, что ему жарко становилось, и кровь приливала к лицу. Совсем они головы потеряли, тайно в роще березовой стали встречаться, и так все лето, благо муж Елены Ивановны часто в командировки уезжал, а квартира у них была на питомнике, возле рощи.

Но лето подошло к концу, пришла осень, зачастили дожди, и влюбленные не могли  больше встречаться в лесу. Видит Иван, что дело неладно, и все может плохо кончиться, как-никак муж у нее был, и потому стал он в тайгу чаще уходить на промысел. Добычу любимой приносил - то рябчика, то зайца, то грибов, а то спелой брусники или кедровых орехов мешок. А через полгода родила Елена дочь, и девочка эта ни на нее, ни на мужа была не похожа -беленькая вся, и глаза голубые, как у Ивана. Олей ее назвали. Соседи удивлялись: в кого? А муж вроде бы ни о чем и не догадывался.

Эх, жизнь!.. Казнил потом себя Иван за то, что не смог за счастье свое побороться - ведь любила она его, любила! Он знал это, а увести ее от мужа побоялся - робкий был по натуре. Да и куда было ему жену молодую привести, когда сами всей семьей ютились в двух комнатенках...

А Елена Ивановна вскоре уехала - мужа перевели на партийную работу в соседний район, а может, он и заподозрил что - как бы то ни было, встречаться они перестали. Иван слышал потом от знакомого лесника, где она и как, и что через два года после переезда она еще и сына родила. Иван так и не смог забыть ее - не женился, хотя и встречался потом иногда с женщинами, но полюбить так и не смог никого. Лес его спасал от одиночества, только лес.

Работы хватало. Сажал ели, кедры на больших территориях, ухаживал за посадками, потом за молодым лесом. С годами настолько свыкся с тайгой, что срубил себе избушку охотничью и месяцами в ней жил, лишь изредка по делам да за продуктами в село наведываясь.

С тех пор много лет прошло. Постарел, поседел Михеич, а лес родной не бросил. Хотя все труднее жить одному - годы давали о себе знать, одиночество и тоска накатывали временами, хоть плачь. Приехал как-то к нему из соседнего района старый друг, тот самый Петрович, что с Еленой Ивановной вместе долгие годы работал, и привез горькую весть: умерла, говорит, Елена Ивановна, а перед смертью детям взрослым в грехе своем покаялась, дочка-то Ольга от тебя у нее...

Она даже мужу в этом не призналась, так и умер Николай Петрович, не узнал ничего, а тут сама рассказала всем: дети сидели, и жена моя Фрося там была - они с ней давно дружили, мы же по соседству живем с их семьей.
- Так  прямо  и  сказала?  -  с  хрипотцой   в  голосе   от  волнения переспросил Михеич.
- Да, так напрямик и сказала, при детях заявила, и жена моя слышала...
- Что же мне теперь делать? - после долгого неловкого молчания спросил Михеич старого приятеля. - Что ты мне присоветуешь?
- А чего делать... Прямо и не знаю. Ну, заедь как-нибудь к ним, посмотришь на Ольгу. Она тоже в лесничестве работает. В родительском доме живет, одна без мужа. У нее дочка есть Ксения двенадцати лет, шустрая такая, с моей внучкой Тамаркой дружит.

С этого дня потерял покой старый Михеич - так хотелось ему на дочь и внучку посмотреть, и боялся ехать, а потом все же насмелился. Взял на гостинцы брусники моченой, сушеных белых грибов, орехов кедровых да связку шкурок соболя, давно добытого в тайге - лежали на черный день, на болезнь или старость, да деньги еще достал, отложенные на фоторужье - на всякий случай, вдруг в чем нуждаются они без него, и поехал.

Сначала к другу заехал, к Платону Петровичу, чаю крепкого напились, в спиртном оба не очень-то понимали, посидели, поговорили, а потом пошли с Фросей к Яковлевым, та уже заранее дело провернула, успела Ольге сказать, что отец родной у нее отыскался. Ольга удивилась, конечно, но приняла его хорошо, с дочкой своей познакомила.

Она и вправду лицом на Михеича походила, а фигурой и статью на мать, даже голосом Елену Ивановну напоминала, а внучка Ксюша - та и вовсе вылитая бабушка была — те же тонкие черты лица, темные волосы, светлые синие глаза - тоненькая такая, совсем еще подросточек. Не выдержало сердце Михеича - не ожидал он такого счастья на старости лет, закапали скупые мужские слезы первый раз в жизни...

Сидели за столом, вспоминали Елену Ивановну, а на другой день топили баню, пекли пироги. Три дня как во сне прожил Михеич - так они пролетели быстро, а потом домой засобирался, объяснив дочери и внучке, что загостился уже, пора и честь знать...
А сам в эти дни не сидел сложа руки - и дровишки, какие были, переколол, и печь в бане переложил, и сарай подправил, а то завалился совсем, мужа у Ольги давно уже не было - еще в начале перестройки на Север подался и где-то пропал.

Но как только засобирался старик в обратную дорогу, дочь обняла его и сказала:
- А, может, останешься, папа? - она его так сразу стала звать. - Чего одному - то в лесу вековать?
- Правда! Переезжайте, деда! - подхватила и внучка,- У нас тут тоже лесу хватает — вон какой! - и на горы синие, покрытые лесом, показала рукой.

Задумался Михеич, зачесал в затылке: а, может, и вправду переехать к дочери? Ишь, как приняла его - как самого дорогого гостя... Да и то сказать, одни здесь живут, никого из родных нету - брат и сестра семьями давно обзавелись, далеко живут в городах разных. Кто им поможет? Дрогнуло сердце у старика:
- Ладно, дочка, дай срок подумать. А вдруг я вам помешаю? Ты молодая еще, замуж тебе надо, а тут я тебе в тягость стану... Лучше я буду к вам в гости приезжать, - и обнял обеих, и слёзы предательские опять покатились.
- Не отпустим, не отпустим! - вдруг весело закричала Ксюша,
- Да, да! - подхватила мать.
- Ну ладно, уговорили, - счастливо улыбался Михеич, - но только, чур, с таким уговором: усадьба у тебя, Оля, большая, так я тут можно избушку себе внизу поставлю?.. -
- Разрешим, разрешим, - смеялась его дочь.
...Так всё и решилось разом. Обходит теперь Михеич свои владения в последний раз, придется расставаться с родным лесом, ничего не поделаешь. Не может он от счастья отказаться, какого даже представить-то себе не мог. Он, проживший всю жизнь бобылем, теперь каждый день сможет видеть дорогие лица внучки и дочери...
Да, так уж устроен человек по своей природе - трудно ему жить в одиночестве. И, бросая прощальный взгляд на свои бывшие владения, Михеич с радостью думает о том, что ждет его впереди.