Мобилизация

В тот воскресный полдень радио, страшась вылетающих из динамика слов, объявило голосом Молотова о провокации немецко-фашистских войск на западных границах СССР. Председатель Совета Народных Комиссаров говорил еще что-то, но все население страны с замиранием сердец поняло: это – война. И сразу жизнь раскололась на две половины: ту, что была до этого, хлесткого, как звук выстрела, слова, и сегодняшнюю, наполненную смутными тревогами и предчувствиями ожидаемых бед.
О них, уже который день думал Прокоп Зуйков. Вот и сейчас, шагая, домой, после ночной смены на кирпичном заводе, его голову тяготили мысли о том, что не сегодня-завтра, ему, двадцати семилетнему обжигальщику кирпича, придет повестка из военкомата. И уйдет он на фронт – не завершив всех дел: оставив без опоры беременную жену и сына-малолетку, не починенную прохудившуюся крышу в их глинобитном доме, не выкапанную картошку, посаженную в пойме реки и ждущую прополки, а так же козу и кур, которым следовало бы припасти корма на зиму. Так, перебирая житейские хлопоты, мыслил кирпичных дел мастер, привыкший все делать основательно, с запасом прочности. Оттого он не сразу услышал, что к нему обращаются, а когда повернул голову, то увидел  подростка, по виду недавнего выпускника школы, который вновь спросил: где на этой окраине города находится 3-я Кирпичная улица? Прокоп жил на ней – еще полностью не застроенной – и  знал всех ее жителей. Поэтому он и поинтересовался: кого именно на ней ищет паренек? Тот раскрыл брезентовую, вроде офицерской, сумку, висевшей на боку и достал пачку повесток.
- Зуйков мне нужен. Прокоп Иванович, – посыльный смотрел пытливо и выжидающе.
…Несмотря на жаркое утро конца июня, обжигальщика прошиб пот. Он знал, что будет мобилизован, готовился к этому часу, но не предполагал, что это случится так скоро и буднично. Пересилив смятение, Зуйков натуженным голосом сказал, что он именно тот человек, которого ищет посланец военкомата. Затем, расписавшись на корешке повестки, спрятал ее в нагрудном кармане рабочего пиджака и продолжил путь.
Дома Прокоп ничего не сказал жене о том, что через три дня уйдет на войну. Как обычно, помыв руки и перекусив, он взялся за домашнюю работу. В этот раз черед выпал крыше. С ней хозяин дома провозился до обеда, тщательно заделывая щели, пропускающие влагу дождя и снега. Затем, по быстрому похлебав суп, он принялся за чистку дымохода печи, выгребая сажу, которая мешала хорошей тяге.
Он работал, без остановки, даже когда закуривал, что не укрылось от внимания супруги, не раз подходившей к нему, горестно сложа руки на выпирающем животе.
- Ты бы отдохнул, Проша. И чего ты сегодня без сна и отдыха завелся? Вот послезавтра наступит воскресенье, и ты,  не спеша, сделаешь, что задумал. Тебе же  еще в ночь на смену идти, а ты жилы себе рвешь. Угомонись, – она погладила его по голове.
- Ничего, Маруся, на работе выгадаю  время немножко покемарить, – Прокоп выдохнул дым самокрутки. – Деньки больно погожие стоят, вот и надо ловить момент. Завтра  картошку пойду, прополю, – поди, заросла травой. Я тяпки с собой на работу захвачу, чтобы, значит, после смены время не терять. А ты, Маруся, отдохни – нельзя тебе перетруждаться. Да и за Мишкой пригляд нужен. Кровлю чиню, гляжу, а он, сорванец пятилетний, ко мне на  крышу лезет, чтобы значить помочь.
… На второй день, после смены, Зуйков, сдав повестку в отдел кадров, заспешил на прополку картошки. Закончив битву с сорняками, вновь пришел на завод за расчетом и чтобы попрощаться с коллективом. Придя, домой, Прокоп, придумав причину, исчез  со двора. Вернулся он на полуторке груженной бревнами различной длины и толщины. Сгрузив их, сторговался с соседом за литр водки, и они вдвоем принялись за распиловку кругляка на чурбаки. А позже, до темноты и измождения, не обращая внимания на просьбы жены угомониться, Зуйков колол дрова. Уснул он, добравшись до кровати, сразу, словно провалился в темноту. Но Мария, которая вставала проверить, как спит сын, выдела, что у мужа и во сне дергаются руки. И она, в полутьме зарождающегося утра, глядя на осунувшееся лицо Прокопа, вдруг почувствовала какую-то щемящую боль в сердце и тревогу. Боясь думать о страшном, она прижалась к мужу, и так замерла – то  ли уснув, то ли оцепенев. И проснулась, когда услышала какую-то возню в сенях. Открыв дверь, она увидела, как муж старательно укладывает вдоль стенки поленницы заготовленных вчера дров.
Увидев жену, Прохор вроде, как-то смущенно, сказал:
- Это, чтобы зимой далеко за дровами не ходить. Сейчас вот приберу поленья, а к вечеру в баню схожу, попарюсь.
… Он улыбнулся, вроде, как, радуясь жене, утру и жизни, но глаза, так показалось Марии, были печальными. Но это наблюдение прервал Миша, появившийся в дверном проеме.  Сразу все внимание было переключено на сына, потом сели пить чай, после которого Прокоп вновь засобирался по делам, предварительно  отправив жену с сыном в бакалейный магазин. Пришел он уже во второй половине дня, когда Мария, проглядев все глаза, уже не знала, что думать. Прокоп вошел во двор, тяжело дыша, так как через плечо у него были переброшены пол мешка с чем-то, такая же тара с грузом была в правой руке, а в левой, заполненная до верху, – большая брезентовая сумка.
Так же смущенно улыбаясь, глава семьи начал объяснять, что, дескать, ему дали премию за хорошую работу, и он решил (скоро все дороже будет стоить, так  как – война) сделать запас продуктов. Войдя в дом, он начал выгружать муку, крупы, соль и подсолнечное масло, купленные на рынке. Разгрузившись, Зуйков заспешил в баню, наказав жене пожарить на ужин  оставшуюся от прошлого урожая картошку, и нарвать зелень в огороде. Вернулся он распаренный и вроде, как повеселевший, но жена встретила его слезами:
 - Горе у нас, Проша. Пока ты в баню ходил, а я к соседке на минуту заскочила – кто-то к нам в дом забрался и украл твой парадный костюм и хромовые сапоги, – Мария начала рыдать навзрыд.
- Успокойся, Машенька, это я их взял и продал, – он привлек к себе жену. – Придет время – новые купим.
- Как продал? Зачем? Чтобы муку и крупы купить? – Мария сыпала вопросами, словно строчила из пулемета. Но вдруг осеклась, и, если бы Зуйков не подхватил ее под руки, осела бы на пол, так как подкосились ноги.
- Ох, дура же  я! Как же  не догадалась! Ведь чуяло сердце, что не спроста ты спешишь! Когда!? – она не спросила, а выдохнула, сморщив лицо и губы, и захлебываясь слезами.
- Завтра, Маша. Утром надо  быть в военкомате, – Прокоп опустил голову. – Ты не серчай, нельзя тебе волноваться. Я хотел, чтобы вам с Мишей, когда я уеду, легче было. Да вот не успел все сделать. И картошку без меня кто тебе выкопает? И сено козе не накосил. Ничего, Маруся, я на фронте за твои слезы с фашистами поквитаюсь.
… Когда стихли причитания, Прокоп отдал супруге все оставшиеся деньги и отцовские серебряные часы на цепочке, наказав продать их в трудную минуту. Потом  семья села ужинать. Хозяин выпил стопку, полагающуюся после бани, а больше не стал. И предложение жены, позвать соседей, чтобы, значить, проводить его на фронт, – отверг, сказав, что хочет побыть с женой и сыном .
Затем, усевшись на крыльцо, так, что Прокоп оказался посредине, семья затихла в своих думках. Миша размышлял о войне, где стреляют пушки и летают самолеты. И о том, что папа приедет туда, всех победит, вернется домой и купит ему, Мише, мяч.
Мария, прижавшись к мужу, молила Бога, чтобы супруг вернулся живым, чтобы ребенок родился здоровым, она с детьми – дождалась   Прокопа, и все вновь стало радостным и спокойным.
Зуйков мысленно был уже в завтрашнем дне. Утром он зайдет попрощаться со всеми соседями, извинившись за то, что не сделал проводы. (Для жены теперь каждая копейка – дорога, а когда он вернется домой, то всех пригласит на встречу и радость победы). А еще он попросит соседей помочь Марии выкопать картошку, ну и поддержать, если ей  невмоготу будет. Сделав это, Прокоп с Машей и сыном пойдут в военкомат. По дороге он еще раз станет убеждать ее в том, что бы она не волновалась. Просто он, временно, переведен на другую работу – защищать Родину и ее с Мишей. Как только враг будет повержен – вернется домой. К тому времени в семье прибавится еще один ребенок.  Он, Прохор, вновь начнет работать на кирпичном заводе, и заживут они даже лучше, чем прежде.
…Так и покатил Зуйков в товарном вагоне на фронт, уверенный в том, что под руководством товарища Сталина советский народ непременно разобьет агрессора. Одновременно злясь на то, что вражина выбил его, Прокопа, из привычной колеи жизни: не дал выкопать картошку, накосить козе сена и увидеть рождение младенца.


На это произведение написаны 3 рецензии      Написать рецензию