Овраги. Джонни
Всегда непросто рвать прочные связи с людьми, уезжая в другие края. Особенно связи с классом и друзьями, которые в юном возрасте кажутся такими же органичными и вечными, как и связующая нить с родителями. Так же непросто наладить их на новом месте: тебя жестко прощупают, в результате – примут или отвергнут. По крайней мере, в итоге «прощупывания» место твое в коллективе определится довольно точно, будто само собой.
С учебой у меня проблем не возникло – я приехал из прекрасной школы, где дело поставлено было так, что волынить удавалось только очень изобретательным лоботрясам.
Отличником я не был, но с вполне приличными знаниями, все-таки, угодил в класс «В» – самый слабый. Здесь собрались «изгои». Класс «А» – с математическим уклоном, половина ребят – отличники. Класс «Б» - средний, крепкий класс. Мне бы туда. Но я приехал в середине учебного года, когда классы «А» и «Б» были укомплектованы «под завязку». Класс «В» сформировался по остаточному принципу и шел с недобором.
– Увы! Я ничем не могу вам помочь, – развела завуч руками. Мы с отцом находились в её кабинете. Высокая и худая, она, как цапля вышагивала по кабинету, с недоверием перелистывая мой дневник с оценками за полугодие, выставленными в прежней школе. Я для нее был никто. В этот момент с острой ностальгией вспомнил я прежних учителей, а особенно – нашу любимую классную.
Отец в таких ситуациях чувствовал себя не в своей тарелке. Он не умел упрашивать, когда ему в чем-то отказывали. Ему, наверное, проще было совершить марш-бросок с полной выкладкой. Эта черта впоследствии передалась и мне.
– Если он так хорошо подготовлен, как вы утверждаете, – продолжая рассматривать дневник, завуч высоко подняла брови, – возможно, мы пересмотрим это решение летом. Всегда есть какое-то движение в численности учащихся. Кто-то уезжает, кто-то приезжает. А кто-то возможно и скатится в троечники. К «ашникам» – не получится, они давно осваивают повышенную программу, но к «бэшникам» – вполне реально.
– Ну да. Конечно. Понятно, – вставлял отец по ходу дела.
И с тонкой иронией, которую он всегда вкладывал в данную фразу, изрек "под занавес":
– Ясное дело!
Ирония эта, привычная для меня, но почти неуловимая для постороннего, означала: «Ну-ну, заливай дальше! Скажи лучше прямо - мол, просто не хочу напрягаться, и не морочь ты нам голову».
Завуч прекратила хождение по кабинету:
– Ну, как? – профессионально-приятельски посмотрела она на меня через стекла очков и кинула быстрый взгляд на настенные часы.
– Хорошо, – бодро брякнул я, принимая из её рук дневник, а сам подумал: «Вот дура!», - совершенно твердо зная, что никаких переходов не будет. На переправе коней не меняют. И выкрутасов таких народ в школе очень не любит – известное дело. Как она может такое говорить?
Зима выдалась суровая, и заняться вне школы мне особо было нечем. «Шанхай» завалило невероятно толстыми сугробами. Бродячие собаки купались в глубоком снегу и яростно катались на спине, избавляясь от блох. Под чистым белоснежным покровом скрылась вся неприглядность поселка. Грязь и нечистоты крепко сковал мороз. Пахло свежестью снега и дымком из печных труб. Друзья остались далеко, и я тосковал по ним. Все вокруг было для меня чужим. Свободное время я больше проводил дома за уроками и чтением книг. К своему огорчению, в классе я не видел притягательных личностей. А раньше везде находил их без труда, и некоторые остались моими друзьями на всю жизнь.
В классе царили поразительное равнодушие друг к другу и к учебе. Все вели себя, как случайные попутчики. Общение – чисто формальное. Выше двоек и троек мало кто «поднимался», да и не ставил себе такой цели. Вне школы никаких общих затей и контактов у наших не было. Даже каких-то групп по интересам тоже не сложилось. Каждый сам по себе. Мне это казалось необычным.
– А чего ты хотел? Наш класс – полнейшее дерьмо, ведь мы – отбросы, оставшиеся, так сказать, после «элиты», – обыденно объяснял мне Джонни по пути из школы домой. Он всю сознательную жизнь прожил в «Шанхае». – Мы все – круглые придурки, а тебе просто не повезло, что ты не попал в «Б», – совершенно беззаботно усмехнулся Джонни, – и здесь ты можешь стать таким же обалдуем, как и мы.
Никакой он, конечно, не «Джонни», а просто Женя. Но прозвище «приклеилось», и Женя на него охотно отзывался.
– А ты чего? – спросил я у Джонни, – ты-то чего не в «Б»? Ведь можешь неплохо учиться, я заметил, что, вот, физика тебе нравится.
– Могу, конечно. Но нет желания. А если нет желания, то на хрен все это надо?
– Ну, да! – Невольно согласился я.
– Ну, а физика… Действительно нравится. Меня вообще техника интересует. Мотоциклы, автомобили. Разобрать что-нибудь, собрать, отремонтировать – обожаю. Школу как-нибудь окончу, а к экзаменам подготовлюсь. Я это умею, когда надо. Думаю поступать в военное училище, танковое. "Броня крепка и танки наши быстры", - легкомысленно пробормотал - напел Женя.
Я слушал, искоса поглядывая на товарища, пытаясь уяснить себе безрадостную ситуацию, в которую попал. Я пока мало знал Джонни.
Он с характерными интонациями пел пошлые блатные песни, гоняя пару-тройку незатейливых аккордов на шестиструнной гитаре, украшенной полустертыми наклейками с изображением игривых женщин. Ещё Джонни более других помешался на битлах. Это приносило определенную пользу: пытаясь понять слова песен, приходилось учить английский язык.
– Какая дружба? Нет её у нас, да и откуда ей взяться? У нас каждый – сам по себе, – по-взрослому затягиваясь прикуренной «Примой», пояснял Джонни, – курить будешь?
– Джон, ты же знаешь, я не курю.
– А у нас почти все курят. И девки – тоже. И пьют – все что горит, - засмеялся Джонни. – Не курит только Чебриков, он спортсмен, занимается копьем. У него первый юношеский разряд.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/03/17/2052
Свидетельство о публикации №213031702018