Бабушка

Поверни моё кресло, внучек, к прожитым годам. Ещё немного к началу прошлого века. Вот так, оставь напротив 1913-го. Видишь эту хатку в украинском селе? Там я и родилась. Сто лет назад. Видимо, благодаря моему рождению и начался промышленный рост в Российской Империи. А почему бы и нет. Послушай нынешних политиков, и поймёшь, что мой довод даже более логичный.

Я была девятым ребёнком у своих родителей.

Ой, нет, шестым.  Трое предыдущих умерли до моего рождения. Я даже имён их не помню.

Ещё трое моих братьев и сестёр и наш папа умерли в первую мировую. Так я к семи годам стала третьим ребёнком в семье. Налей мне немного водки. А себе? Помянем.

Старший брат Сёма в 1916-ом сел с двумя друзьями на корабль и уплыл в Америку. Нет, по нашему селу не ходили корабли. Только украинцы, евреи и лошади.

Сёме тогда исполнилось восемнадцать. Они доехали на повозке до станции в Жмеринке, потом на поезде до Одессы.

Нет, больше про Сёму я тебе сегодня ничего не буду рассказывать. Это отдельные события, которые из этого кресла почти не видны.

Остались мы втроём: мама, сестра Ида и я.

Говорят, что революция много чего дала простым еврейским девушкам. Я с теми девушками не знакома, поэтому ничего по этому поводу сказать не могу. Да и было мне в 17-ом всего четыре года.  Сестре – восемь. Мама  родила девятерых, а было во время революции ей всего-то сорок лет. Её ещё вполне можно было бы назвать девушкой, если бы не голод и болезни. Теперь и ты это понимаешь, мой пожилой внучек?

Замуж я вышла в двадцать, через пять лет после Иды. Мамы уже тогда не было с нами, поэтому Ида назвала свою дочку так же, как звали маму, Соней. Я тоже последовала её примеру, дала мамино имя своей младшей, твоей матери, родившейся в сороковом.

О старшей не спрашивай. Я никому о ней не рассказываю. Гитлер отнял её у меня, как и у Иды мужа. Налей мне ещё немного водки. Правильно, и себе.

Твой дед? Ушёл на войну, а вернулся куда-то в другое место. Туда, где была квартира. А что у нас? Хатку сожгли.  Мы с Соней переехали к Иде. Работали в колхозе. Как все. Потом как-то решились и отправились  в город. Сняли часть дома. Маленькая комнатка, ещё меньше кухонька. Тесно, темно, бедно. Ты помнишь эти хоромы? Удивительно. Вы же переехали в бывшие офицерские казармы. Да, ты  с друзьями как-то помогал перекрывать крышу. Правда, течь не перестало. Не обижайся, вам  тогда было всего по четырнадцать.

Твоего папу я никогда не любила. Трубач. Он играл на танцах и моих нервах. Конечно, Соня не устояла перед этим кобелём. Потому ты и родился. А вскоре и твой брат. Папа? Работник культуры. Все нормальные мужья в дом, а он на работу. Огоньки, КВНы, любовницы, его смех сквозь слёзы твоей матери. Скоро мне пришлось заменить его вам. Исчез, как отраженье в мутной луже. Где его веселье, а где забота о детях? Налей нам немного водки.

Помнишь, как я готовила? Даже вкус и запах? В нашей квартирке всегда пахло, как на еврейской свадьбе. Уж я об этом заботилась. А что? Почему нельзя одновременно плакать и вкусно питаться?

Потом вы с братом один за другим разъехались на службу в армию, на учёбу, и мы с Соней снова остались одни.  Последний раз мы с тобой виделись в девяносто первом. Помнишь? Помни.

Я скучала. А ты? До сих пор скучаешь? Налей водки. Нет, только себе.

Ты что, забыл? Меня уже давно нет. Помяни меня, свою бабу Полю.

*** 

Здравствуй, здравствуй, баба Поля.
Ангел детства моего.
Ты давно по Божьей воле
Где-то в царстве у него.

Вертит память бесконтрольно
Бедность, сырость и печаль,
Дворик, домик, грустно, больно,
В печке штрудель, в кружке чай.

Взгляд слепой от катаракты,
Шепчешь нежно и любя:
«Может, вспомнишь ты однажды,
Как кормила я тебя».