Вожак

       По замерзшей глади моря – Обской губы – мчится упряжка ездовых собак. Взъерошенная шерсть их заиндевела, дыхание застывает в воздухе и кристаллами оседает на шкуре.
       Упряжка из пяти собак. Каждая на отдельной веревке. Соединяются они в кольце на передке нарт веером, и ни одна из них не бежит по следу другой.
       У «веерной» упряжки, применяемой на открытой местности, как в нашем случае, есть преимущество перед упряжкой «гуськом», используемой, в основном, в лесистой части Крайнего Севера, – это разная длина веревок. Она мешает собакам, бегущим сзади, кидаться на передних, а затевать драку можно только с той соседкой, которая идет на более короткой веревке. Однако тогда нападающий оказывается лицом к лицу со своим врагом. Но самое большое преимущество этой упряжки заключается в том, что стараясь напасть на передних собак, задние налегают на постромки, а чем быстрее катятся нарты, тем быстрее бежит и преследуемая собака. Таким образом, задняя никогда не может догнать переднюю. Чем быстрее бежит одна, тем быстрее удирает от нее другая, и тем быстрее бегут все остальные собаки. В результате всего этого быстрее катятся и нарты.
       Порой на пути встречаются снежные переметы. Скорость снижается. Каюр, до того стоявший на полозьях нарт, бежит следом, подталкивает их, помогая упряжке. Уставшие, более слабые собаки, приотпустили постромки, надеясь передохнуть.
       – Амур-р-р! – незлобно, но повелительно кричит погонщик. Вожак, не снижая скорости бега упряжки, на полном ходу взметнулся вверх, рванул загривок ленивой собаки, та жалобно взвизгнула и прибавила прыти. А он уже бежит прежним махом впереди всех.
       Чтобы заставить собак на равных тянуть постромки, каюру не нужен бич, его роль исполняет вожак. Он чувствует своей могучей грудью тех, кто не тянет, а просто бежит в упряжке. То и дело оглядываясь по сторонам, он готов в любую минуту сделать на полном ходу крутой поворот и кинуться на слишком ленивую и слабенькую собачонку, в то же время не отстать и смотреть себе под ноги.
       Амур – крепкий, рослый и самый опытный пес в упряжке. Потертая шерсть на шее и груди говорит о многолетнем стаже ездовой собаки. На его шее широкий ошейник, от которого идут две лямки к ремню, перекинутому поперек груди и через спину; к этому ремню привязана самая длинная веревка, соединенная с нартами. Ему оказана большая честь. На самом деле чести в этом было мало, потому что его ненавидят и преследуют все собаки. Привязанный на длинную веревку, собакам кажется, что он удирает от них. Им видны только его задние ноги и пушистый хвост, а это далеко не так страшно, как вставшая дыбом шерсть и сверкающие клыки. Кроме того, зрелище бегущей собаки вызывает в других собаках уверенность, что она убегает именно от них и что ее надо во что бы то ни стало догнать.
       … На участок подледного лова я прибыл по заданию редакции накануне попутным самолетом. Рыбаки быстро загрузили борт мешками с ряпушкой и, пока мы с бригадиром обходили порядки ставных подо льдом неводов, АН-2 взлетел и лег курсом на Новый Порт. Бригадир заметил мое смятение и растерянность, удивленный взгляд вслед улетающему самолету, успокоил:
       – Завтра доставим тебя целым и невредимым. Успокойся. «Значит, завтра опять прилетит самолет за рыбой, и я улечу с ним!»
       Я считал свою командировку, на этот раз, неудачной: неводы поставили вчера, а поднимать их будут только через два дня. Мне не удалось понаблюдать интересный процесс. Рыбаки, конечно, рассказали всю технологию подледного лова, но лучше один раз увидеть… Судя по штабелям мешков с мороженой рыбой, зимняя путина проходила успешно, рыба шла косяками.
       Вернулись в балок. Бригадир взял из кладовки дощатого щитового пристроя полмешка рыбы, вышел, закрыв за собой двери на вертушку. Собаки тут же с громким лаем окружили его, заискивающе и преданно глядя в глаза. Он кидает рыбу сначала крупным и сильным собакам, потом остальным. И в этом я увидел глубокий смысл и знание собачьей натуры.
       В дверях нас встретил крупный лохматый и добродушный пес. Его хозяин запер в пристройке, чтобы избежать драки в своре во время кормежки. Этого пса кормили отдельно. Помимо мороженой рыбы, ему вынесли большую миску наваристой густой и теплой ухи с хлебом.
       После плотного ужина с дежурным блюдом – ухой, сваренной не только из ряпушки, но и других ценных видов «деликатесного цеха страны», рыбаки улеглись по своим местам. Я же долго еще, сидя за столом с десятилинейной керосиновой лампой, донимал их расспросами. Наконец, один из них не выдержал и рассказал случай из жизни, явно рассчитанный на новичка.
       Бригадир соседней бригады Григорий Гуцу послал домой в Молдавию банку осетровой икры. Получает в ответ письмо от жены: «Твоя посылка шла так долго, что икра испортилась и почернела. Я ее выбросила на помойку!» Я рассмеялся, они криво улыбнулись. Это был намек: «туши свет и ложись спать!»
       В жарко натопленном жилище стало абсолютно темно и тихо. И лишь ветер, вечный странник, жалобно и надрывно завывал в железной трубе печки-буржуйки.
       Утром бригадир дал краткие распоряжения мужикам, повернулся ко мне, осмотрел внимательно мою экипировку.
       – Ну, поехали.
       – На чем?!
       – Карета стоит у подъезда, – и улыбнулся.
       Раздался сдержанный смешок.
       На улицу вышли всей бригадой. У балка стоит в полной готовности запряженная в нарты собачья упряжка. Мне предстояло испытать еще один вид транспорта советского Заполярья. Сел верхом на узкие нарты.
       – Бр-р-ря! – крикнул каюр. Упряжка с места рванула вперед. Он пробежал вслед несколько метров, держась за поручень, и вскочил на полозья.
       … Ноги затекли от неподвижности и неудобного положения. Оглянулся на каюра. Ресницы, щеки, борода и мех шапки так покрылись куржаком и обледенели от застывающего на воздухе дыхания, что под ледяной коркой не было видно лица. Судя по всему, мой портрет выглядел не лучше.
       – Располагайся, как тебе удобно, – поняв мой взгляд, предложил он. Откидываюсь назад, на мешок с мороженой рыбой, ноги кладу на второй мешок, лежащий на передке нарты, тоже с рыбой – это корм собакам на обратный путь.
       Призрачный сумрак короткого дня Заполярья незаметно растаял. Ночное небо черным бархатом в сверкающих звездах опустилось над нами так низко, что, казалось, встань на нарты, поднимись на цыпочки и достанешь вон ту, особенно яркую, подмигивающую тебе звезду-проказницу. Купол неба – полусфера стоит всем своим основанием на тверди замерзшего моря. Горизонт – по кругу. Ни одной точки на поверхности, взгляду не на чем остановиться. Все созвездия северного полушария, кажется, собрались, сдвинулись тесной компанией и взирают на нас надменно из поднебесной высоты, лукаво перемигиваясь между собой и удивляясь нашей смелости, а может быть, дерзости; нашему одиночеству в оледеневшем мертвом пространстве, где ни малейших признаков жизни. Только наша одинокая упряжка быстро, как ветер, летит по застывшей пустыне.
       Каким звериным инстинктом и чутьем должен обладать вожак упряжки, чтобы без видимых ориентиров, в ночи полярного безмолвия, держать верное направление к дому, а потом обратно – от дома, и найти в бескрайних просторах замерзшего моря среди других бригад рыбаков балок своего хозяина!
       Впереди, на горизонте, показалось млечное зарево. Мы подъезжаем к поселку. Собаки с визгливым лаем добавили ходу и вскоре вынесли нарты на главную улицу.
       Здесь можно было бы поставить точку в моем повествовании. Но следует добавить еще несколько строк для создания полноты образа моего героя. Я наблюдал за отношениями Амура с хозяином. Пес не старался проявлять свои чувства. Он был сдержан и никогда не встречал хозяина лаем и заискивающе не вилял хвостом, не кидался ему на грудь, не суетился и не прыгал, чтобы доказать свою любовь. И лишь почтительно вставал и отходил от дверей, пропуская хозяина в дом. Только глаза, следящие за каждым движением хозяина, выдавали чувства обожания и преданности.