Доведи меня до сцены

Зарисовка о детстве

Выходной зимний день, и мы – в Боровске. Там есть хорошая традиция – кормить птиц. Готовим вместе с внучкой целый пакет: синичкам – семечки, воробышкам и остальным птицам – мелко резаный хлеб, пшено; хлебные корки покрупнее и арахис, за неимением желудей, - на случай, если прилетят сойки. Ещё приладили на верёвочку несолёное сало со шкуркой – это тоже для синиц, а, впрочем, посмотрим, для кого.

На улице, против окна, у нас привязана к дереву пятилитровая пластиковая бутыль, из которой получилась отличная кормушка с крылечком и навесиком над входом. Сейчас кормушка пуста и птички поочерёдно наведываются к ней. Ну, вроде всё готово, и я пошла. Дашка уже устроилась у окна, чтобы первой всё увидеть и посчитать птиц. Даше около четырёх – мы теперь всё и всех считаем.

Несу корм, а они – голубчики, уже ждут, готовы на плечи слететь с веток дерева. Синичкам и прочим малышам – в кормушку семечек и пшена, а покрупнее корм сыплю рядом с деревом – на разметённую площадку – тут будут галки, а между ними – наверняка вездесущие воробышки, которых, правда, здесь не много.

Но это – только до прилёта соек. Синицы и воробьи их боятся, и правильно делают. Летом-то эти птицы питаются не только растительной пищей, не только насекомыми, но могут и лягушонка стяпать, и мелкую птичку. Да и гнёзда разорять – тоже мастера.

Возвращаюсь домой, а Даша уже звенит своим пронзительным голоском:
- Скорей, Нина, скорей – там куры прилетели!
- Это не куры, а сойки, - смеюсь я. И, правда, словно куры – большущие, да ещё и красивые – с взъерошенными макушками, с палевыми оплечьями, да с голубыми вставками у основания крыла. Хвостики начинаются с поперечной белой полосы, потом – чёрные. Глаза, как и у галок – светлые. По отношению к галкам ведут себя весьма агрессивно. Хорошо, что для малышей насыпали в отдельную кормушку, а то бы сойки оставили их голодными.

Дарья считает «кур» и, дойдя до двенадцати, вздыхает и говорит: «Много!».
Я рассказываю ей о повадках соек, о том, как они делают на зиму запасы желудей, которые нередко теряют потом. Зато, благодаря им, расселяются по округе дубки. А с белками у соек вечная борьба: кто вперёд запрятанную кладовую отыщет.

Утомившись моим рассказом, Дарья запела что-то своё, только ей ведомое. Птицы, подъев всё, что было, уже разлетелись, кроме нескольких синиц, попеременно присаживающихся на кусочек сала.

Допев, Даша посмотрела серьёзно на меня и спросила:
- Нин, как ты думаешь, у меня есть голос?
- Конечно, есть! Только им надо научиться пользоваться. Любой талант – это труд и не малый…
- А в детском саду мне всё время говорят: «Дарья, потише! Тебя на три этажа слышно!»
- Это, ничего!.. Подрастёшь, и мы с тобой пойдём в музыкальную школу, где тебя научат петь, - улыбаюсь я мысли о Фросе Бурлаковой и поглаживаю внучку по голове.
- А, как поют сойки?
Тут я изображаю несколько гундосое «Кхэээ!» или «Чжэээ!» и рассказываю, что они могут подражать немного другим птицам и даже - людям, правда – не соловью!

Дарья смеётся, говоря:
- А такие красивые!.. – потом, без перехода, - А ты доведёшь меня до сцены? Мне очень хочется петь, но я не знаю туда дороги, - и, словно спохватившись, или боясь, что я откажусь, уточняет, - ты меня только доведи, а поднимусь я сама! – глаза не по-детски серьёзны.

- Умеет наша Даша удивлять! – подумала я. И ещё: - Да, разве ты сама не такой была в детстве? Но, Даша, пожалуй, посильнее будет! Вот, она – душа – чистая, добрая, целеустремлённая! Только не сфальшивь теперь, не испугай, не дай разувериться! Покажи ей этот мир с самой хорошей его стороны, и, чтобы горизонт был виден с прекрасными далями. Вот и цель, вот и смысл жизни! Тебе же – помогли!