Утро

Я проснулась от сочного потрескивания дров в печке. Отодвинула уголок ситцевой занавески, прикрывающей широкую лежанку на тёплой печи, стала наблюдать: бабушка, в белом переднике с карманом на груди, и полотенцем на плече, что-то нашёптывая, обминает пышное тесто, упрямо вылезающее из деревянной квашни. Квашня, кадка, или ласково - дежа- с ней обращались почтительно, уважительно, осторожно. Её берегли. Помню, она никогда не мылась водой, а после теста бабушка тщательно выскребала её ножом. После выпечки в ней хранился хлеб накрытый белым полотенцем. И запах у дежи был удивительно теплый, хлебный, родной, незабываемый по сей день. Наконец-то тесто, всхлипывая и недовольно шипя, выпуская прозрачные пузыри, укладывается в широкой кадке. Бабушка собирает остатки теста с правой руки, кладет в рот,  жуёт, прикрыв глаза, одобрительно кивает головой. Что-то тихо бормоча себе под нос, накрывает будущий хлеб  полотенцем, моет руки в ведре. Здесь ничего не пропадает зря. И вода, в которой бабуля ополоснула руки, пойдет не на улицу, а в пищу свиньям. Они уже верещат в своем загоне во дворе, ожидая еду. Большой деревянной «толкушкой» бабуля толчёт картошку в алюминиевом баке,в котором всегда готовится пища для животных, разбавляя её водой из ведра.
Тихо скрипит дверь. Дед, ночевавший на сеновале, заходит в дом. Дедуля малоразговорчив, всегда угрюм, любит с цигаркой посидеть на завалинке, глядя куда-то вдаль, молча берет ведро с едой для свиней. Уходит, не до конца закрыв за собой дверь. Тут же в щель просовывается шустрая головка курицы с гребешком набок. Оценив обстановку, она, поднимая высоко лапки вверх, сжимая длинные пальчики с острыми коготками в кулачок, чтобы смягчить свою поступь и сделать её неслышной, направляется к столу. Бабушка разгребает в печи жар, ухватом ловко подхватывает чугуны и засовывает их в печь. Она стоит спиной к столу. Искоса поглядывая на бабушку, курица спешно собирает невидимые крошки с пола. Её многочисленные подружки следуют за ней,совсем не обращая внимания на хозяйку. Самая смелая несушка уже на столе. Торопливо отрывает куски от ломтя хлеба, тряся головой и придерживая его длинными пальчиками лапы, как собака. Крошки хлеба летят в разные стороны. Курица давится, спешит. А вокруг стола уже толкотня, назревает драка между осмелевшими курами.
- Старый дурень! Опять дверь оставил нараспашку, пранцюватый! Кыш, кыш, кыш! – бабуля машет полотенцем, выгоняя наглых кур из хаты. Меня раздирает смех. Но я терплю, чтобы не получить тумаков этим же полотенцем за то,что была с курами заодно.
И через минуту уже с улицы :
- Цыпа, цыпа, цыпа…
Бабушка ни минуты не сидела. Я не видела, когда она ела. Видимо и ломоть хлеба на столе был приготовлен для завтрака «на ходу». По пути к другим делам и хлопотам. У неё одно дело плавно переходило в другое, дополняло первое, продолжало его. Она делала все сама, своими руками. И так целый день. На ногах. У плиты, в огороде, во дворе, возле многочисленных животин, которые узнавали бабушку по голосу, по шагам, по запаху. Время рядом с ней было густым, долгим, ароматным, имело свой неповторимый запах, атмосферу, ауру тепла и покоя. Сейчас такого времени нет. Оно чаще всего пустое, короткое, холодное, безвкусное… Оно наполнено неживыми предметами, ставшими необходимыми и нужными-телефоны, компьютеры, кофемашины, хлебопечки и прочие «руки», которые отняли руки свои, теплые и умелые. Но, иногда, я стараюсь вернуть мизерные кусочки той далёкой атмосферы в свой дом: беру большую кастрюлю, сею туда муку, замешиваю тесто на опаре, пеку пироги. И в доме оживает воздух, он наполняется невидимой аурой любви, счастья и ностальгии по далеко ушедшему детству, в котором были все живы, здоровы и счастливы.