Роман без интриги. Главы из романа. 2.

Глава 2.
Дурацкая получилась история.
Наташка вышла замуж, на свадьбе в ресторане присутствовали пара сотрудниц, как раз тех, кто с удовольствием оповестит всех, а в первую очередь – начальника, о церемонии и женихе его бывшей приятельницы.

Оповестили. С удовольствием посмотрели на его дрогнувшее ( все же!) лицо. Ну и что? Мелкая месть не принесла ей ни радости, ни удовлетворения. Началась семейная жизнь с чужим, по сути, человеком, с которым они были знакомы всего два месяца.  Но с женитьбой он торопился, первым делом, принялся ремонтировать и налаживать все, что не работало в ее доме – а не работало многое в хозяйстве одинокой бабы.
Вроде, все текло нормально. До того дня, когда едва вернулась домой с работы – загрипповала, температура 39. Где уж там подумать об обеде! Она лежала в постели, когда домой вернулся муж. Усталый, замерзший и злой – когда обнаружил больную жену и отсутствие обеда на столе. Наорал на нее со злости, но в аптеку сходил, на скорую руку что-то состряпал и, поев, уткнулся в телевизор.
Наташка лежала и тупо смотрела в его сердитую спину. «Это к ТАКОЙ семейной жизни я стремилась, о ней тосковала? Чтоб опять одной, да еще как одной! Хуже, чем прежде!» Потому что, раньше, если она заболевала, то заранее готовила все, что ей может понадобиться, а потом уже падала и валялась в тишине, стараясь выплыть из красноватого тумана высокой температуры. А теперь, мало того, что – одна, так еще и постоянно виновата и обязана вот этому постороннему человеку, которому до нее нет дела. Он ушел спать на диван, чтоб не заразиться от нее, и даже не спросил, как она, не надо ли чего.
Постоянное чувство вины. Вот оно, то слово, которое определяло ее замужнее состояние. И вот она, цена того глупого реванша над бывшим любовником...
Муж уехал в институт сдавать сессию – он заканчивал заочно политехнический, а переводиться из своего сибирского города не захотел: препоследний год, нет смысла. Через день он позвонил Наташке и попросил ее найти в забытой им записной книжке какие-то нужные телефоны. Она нашла книжку в его пиджаке, продиктовала, хотела положить обратно, но уронила ее на пол. Книжка раскрылась на середине и, поднимая, она машинально глянула на страницу: там стояла ее фамилия и адрес – и еще какая-то чепуха... Стойте-стойте...
Наталья Зверева, Ленинград, две комнаты, мебели нет, ребенок, алименты небольшие.
Это еще что?!
И она начала читать – чего никогда бы не сделала, но тут... Следующей строкой было: Москва, Елена, однокомнатная, мебель, ребенок, нет аломентов. Снова Ленинград, Ирина, коммуналка, хорошая работа, без детей, старше на 6 лет. И так далее, несколько страниц этой самой записной книжки.
Она схватилась за телефон, уже ни о чем не думая.
Без предисловий, она спросила: «Что это за записи в твоей книжке? Я прочла, что это такое?!» Он отозвался недовольно: «А зачем читала? Ну, я же должен был сравнить, куда ехать, на ком жениться. Дело же серьезное. Надо было все взвесить. Но женился же я на тебе! Чего ты там начинаешь? Ну, ладно, положи все на место, приду – поговорим. Хотя и говорить-то не о чем. Дело житейское». Он положил трубку.
«Смешно...», - как-то отстраненно подумала Наташка. «Вот тебе и реванш...»
Развод обошелся ей в потерю одной комнаты, хотя судья прямо сказала, что советует ей подать на признание брака недействительным, видно же невооруженным глазом, что человек искал жилье в Питере или Москве при помощи женитьбы.
Но было так стыдно, так противно, липко как-то. Самой себя противно. А потом, и аборт пришлось сделать. Все к одному.
Словом, оказалась она в большой питерской коммуналке, правда, без алкоголиков, но с горластыми, простыми тетками, прежними лимитчицами, бывшими штукатурами, а сейчас они все стояли в очереди на получение отдельной квартиры. Семьи были большие, с детьми, правда, уже подростками. Словом, могло быть и хуже.
Бывший муж позвонил пару раз, упрекнул, зачем, мол, начала эту суету, могли бы жить и жить спокойно. «Ты – баба хорошая и честная, я б с тобой жил, если б ты сама не начала насчет развода», - сказал он.
Ну вот, еще и комплимент получила, горько засмеялась Наташка.

На работе – кто сочувствовал, кто – злорадствовал. Бывший глядел удовлетворенно. Начальник отдела – сально. Он давно уже намекал на свой интерес к ней, но, получив отпор, затаил зло. И как мог, вымещал: то не даст законный отгул, то премию – все получили, она - нет. А зарплата у нее была самой маленькой из тех, кто проработал по 10 лет в НИИ. Как у выпускника института, только начавшего работу.
Наташка, потом уже, думала: «А чего я так долго вообще там сидела, в этом заштатном НИИ? Открытая недоброжелательность дам, липкие взгляды руководителя, разлад с бывшим любовником и начальником в одном лице. Командировки, маленькая зарплата, которую надо было растянуть на подольше, и эти самые командировки выручали: она жила на малые командировочные деньги, а зарплату, полученную по приезде, складывала на сберкнижку. Сколько помогла ей потом эта сберкнижка! Когда болел ребенок, когда болела она сама, когда вдруг скончался старый, купленный с рук, холодильник, когда надо было поставить коронки на зубы... И она сидела на этой должности инженера в НИИ, даже не пытаясь уйти куда-то еще. Правда, бывший любовник сдерживал: «Куда ты пойдешь? На завод? В школу учительствовать? Тебя там сразу изнасилуют, а то и хуже, ты не знаешь, какой народ там». И, хотя на заводах она бывала чаще него, и прекрасно ладила с рабочими в цехах, но...побаивалась как-то.
Эта робость стоила ей дорого уже потом, в Перестройку, когда работников в ее НИИ начали сокращать.
Однажды, вернувшись из очередной командировки на завод, она узнала, что вся ее лаборатория уходит в следующем месяце, по сокращению штатов.
- А я? Мне никто ничего не говорил.
Сотрудница Лиля отвела глаза в сторону. «Ну... понимаешь, мы все идем работать в фирму Владимира Григорьевича. Он нас всех пригласил. Тебя не было, ты же уезжала.»
- А я? Ничего не понимаю, меня-то куда?
- НУ, тебя пока в соседнюю лабораторию, а потом – если захочешь, переучишься на программиста, их не сократили.
- Я не понимаю, меня не сократили?!
- Нет, поскольку Владимир берет всех, кроме тебя, нас и сократили, а ты остаешься. Начальник отдела уже распорядился. Да, кстати, начальник отдела стал уже директором института! Старый ушел на пенсию, от всех этих дел подальше.
Теперь она поняла, почему на нее смотрят то насмешливо, то сочувственно, почему бывший любовник не сказал ни слова по ее приезде, хотя она привезла подписанные договора. 
Итак... Он уходит со своей командой. Она остается – полностью во власти тех, с кем он враждовал в НИИ, и таким образом, она попадает под удар. Все его недруги, которые завидовали тому, что Владимор подцепил молодую и красивую женщину, к тому же, преданную и прекрасно работающую, все они будут с радостью дожимать ее. В отместку, кстати, и за то, что кроме него, Наташка ни на кого не хотела ни смотреть, ни понимать прозрачных и непрозрачных намеков.
Она сходила все же, на прием к новому директору, попросила его уволить и ее по сокращению – таким образом, она по увольнении получила бы каки-то деньги, чтоб продержаться, пока не найдет новую работу.
Работу! Были 90-е... И этим сказано все.
Новый директор принял ее, но сесть не предложил, выслушал стоя, и, перебев на полуслове, сказал: «Это невозможно. Или оставайтесь и переучивайтесь, или увольняйтесь на общих основаниях.»
- Но как же, - сказала Наташка прерывающимся голосом, - Ведь все в моем отделе уходят по сокращению. Почему же мне нельзя? Тем более, я одна, у меня ребенок!
- Потому что я так решил. Формально, Вы ничего не сможете сделать, другое рабочее место Вам предложили, как и полагается по закону.
- Но я же не специалист в ИТ, мне там делать нечего.
- Я Вам все сказал. Извините, у меня нет больше для Вас времени.
Она вышла, почти ничего не видя перед собой. Если до тех пор у нее было какие-то сомнения, может, и правда, остаться, попробовать, то теперь...
Это была открытая враждебность, ей прямо сказали, что она ничтожество, и никого элементарного сочувствия или поддержки она не дождется. Все.
Вернувшись в отдел, она написала заявление об уходе.
Его подписали в рекордный срок, со следующей недели она уже могла быть свободна.
В отделе творилось невообразимое: уходяшие сотрудники, забирали часть бумаг с собой, а остальное, целые горы томов, просто отправлялись в макулатуру. Им никто не препятствовал, во дворе НИИ уже несколько дней горели костры, на которых жгли старые отчеты и бумаги.
Зачем – непонятно. Но вопросов никто не задавал.