Веселый Гриша

Так уж получилось, что в нашей бригаде оказалось два Григория. Чтобы не путать их, монтажники одного звали Гриша-китаец, за округлые щеки, которые наползли снизу на глаза, сделав их щелочками. А за вторым, Деревянкиным, закрепилось прозвище - Веселый Гриша. Это был говорун, каких свет не видывал. Он ухитрился даже во время работы, когда из колен и ригелей монтировали каркас здания и все были напряжены, чтобы выдержать проектные величины, переброситься фразами с двумя, а то и тремя однобригадниками. А когда наступали перекур или обеденное время, слова лились из Веселого Гриши, как вода из крана. Он знал уйму анекдотов и баек, каких-то житейских историй, в которых не поймешь, где правда, а где Деревянкина фантазия. Иногда ему доставалось, когда бригадир или кто-либо из монтажников, устав от его говорильни или по причине плохого настроения рявкал на Веселого Гришу, посылал его далеко-далеко или советовал помолчать хотя бы минуту. Деревянкин призывался, начинал быстро-быстро моргать, как бы обдумывая ситуацию, а потом, как ни в чем не бывало, заканчивал прерванный монолог. Те, кто советовал Веселому Грише "заглохнуть", в этой ситуации лишь безнадежно махали руками, и работа продолжалась своим чередом. А надо сказать, что Деревянкин от нее не отлынивал, и монтажное дело, несмотря на кажущуюся безалаберность, знал досконально. За это в бригаде его чтили и прощали слабость много говорить. И даже с подачи бригадира Сергея Демидина, бывшего флотского, острого на язык, любили ставить Веселого Гришу впросак каверзными вопросами. Когда однажды Деревянкина за обедом в вагончике опять "понесло", бригадир, отложив ложку, серьезно спросил его:
- Слушай, Гриша, а ты когда с женой это самое, то тоже разговариваешь или только сопишь?
Удивление на Гришином лице было таково, усиленное открытым ртом, что от ржания монтажников затрясся и вагончик. Это вошло в моду, и кто-нибудь из бригады, придумав что-либо позаковыристей, прерывал Веселого Гришу, когда надо было его скоротить. Особенно, когда монтажники, решив расслабиться, начинали бить, по выражению бригадира, склянки, то есть пить водку. Это было нечасто, но приветствовалось бригадой, как способ сближения и душевного отдыха. Для этого заранее посылали гонца за водкой и закуской, а после пяти вечера, когда площадка пустела, монтажники усаживались за длинным столом вагончика. Выпив, вначале начинали говорить о делах производства, затем, по мере опустошения бутылок, разговор переходил на футбол и политику, а когда кто-либо начинал разговор о женщинах, Демидин, на правах бригадира, закруглял застолье. Женщины - это уже была та стадия ржания, когда пора бай-бай.
Но на этот раз до прекрасных дам дело не дошло. Веселый Гриша разошелся и начал сыпать политическими анекдотами. А может, осмелел, что не было бригадира, который зачем-то уехал в управление и наказал, чтобы начинали без него. Вот Деревянкин и веселил бригаду. И про Ленина вспомнил, и про Хрущева с Брежневым, да притом так забористо, на что приехавший "бугор", оценив ситуацию, отреагировал короткой фразой: "Все, ша! Поговорил и хватит!" Велел всем расходиться по домам.
...Закончив этот детсад, бригада через неделю перешла на монтаж каркаса нового. О той пьянке все уже и забыли, когда бригадира неожиданно с утра вызвали в управление. Вернулся он на стройплощадку лишь к обеду. Вроде тот же, а в то же время как чужой. Не отвечая на вопросы бригады, он отозвал в сторону звеньевого Ваню Сухова, а остальным приказал идти работать. Все наблюдали, как они о чем-то коротко переговорили. Сухов ушел в вагончик, вскоре вышел оттуда переодетым в свою чистую одежду и куда-то зашагал со стройплощадки.
В обед, когда бригада, изъеденная любопытством, опять насела на своего вожака, он, хмуро пережевывая принесенное из дому, лишь неопределенно ответил:
- Все скоро узнаете. А кому невтерпеж, Ваня придет доложит...
Только он это произнес, как тут Сухов - легок на помине. Войдя в вагончик, он, переглянувшись с Демидиным, качнул вбок головой сварщику Идрисову.
- Выйди, Талгат, для разговора.
Это было так необычно для монтажников, которые знали друг о друге все и не делали секретов, что даже Веселый Гриша приумолк. Тем более что, войдя в вагончик вместе с Ваней, Талгат начал быстро переодеваться, не попадая ногами в штанины. Когда он вновь выскочил почти бегом из бытовки, не выдержал самый старый в бригаде Андрей Павлович:
- Так кто-нибудь скажет мне, что стряслось? Ты это чего, Серега, затаился, вроде мы тут чужие? Переводят тебя, что ли, куда или как?
- Ага, Павлович, переводят - в Магадан! - Демидин зло защелкал зажигалкой, высекая пламя. - Сходишь туда, куда мы с Ваней уже ходили, и где сейчас Талгат, - не будешь вопросов задавать.
- А где это? - недавний выпускник строительного ГПТУ Игорь Голиков, выпалив это, уставился на бригадира и на¬рвался на крик Демидина:
- Еще одно слово, салага, и ты будешь у меня детским совочком котлован ровнять!
Но, поняв, что зазря обидел мальца, бригадир затормозил и, извинившись за горячку, хмуро сказал:
- Кого-то из вас еще вызовут в КГБ. Зачем - там скажут, об этом не трепаться, а сейчас всем идти работать...
...Вызывали "куда следует" из бригады не всех, еще пять человек. Последним - Веселого Гришу. Те, кто ходил в комитет, возвращались молчаливыми, на вопросы не отвечали и лишь сосредоточенно начинали работать. Но все равно через два дня остальные в бригаде (под страхом смерти) знали друг от друга, что "гоняют" за политические анекдоты. И тут все про себя вспомнили почему-то ту последнюю пьянку и Веселого Гришу, потешавшегося над Брежневым.
Когда он вернулся с собеседования, то ни в тот день, ни на следующий не проронил ни одного членораздельного слова. Что-то мычит, а что к чему - не разберешь. Заговорил Деревянкин где-то через неделю, да и то односложно: да-нет, вира-майна и еще с десяток простых слов. А через месяц и вообще уволился, перейдя в домостроительный комбинат. Да и бригада прикусила язык. И про выпивку в бытовке забыла на долгое время, тем более что бригадиру в управлении устроили разнос и по партийной, и по производственной линии. Да и переходящий вымпел у монтажников забрали и премии ли¬шили. Но когда бригада его через полгода вернула и устроила банкет в бытовке, выпив, говорили обо всем, кроме политики, памятуя в извилинах ума о Веселом Грише и про то, что кто-то же "куда надо" настучал...
А про Деревянкина вспоминали еще раз, когда бригадир и Ваня Сухов, отправив всех, тоже пошли домой. Проходя мимо гастронома, не сговариваясь, зашли в него. Когда выпили по одной на кухне у Демидина, бригадир, подкладывая гостю яичницу, вдруг спросил: - Как твой друг Веселый Гриша поживает? Жалко, что ушел из бригады, хороший монтажник был.
- Да ничего, работает. Звеньевым уже стал. Только он уже не Веселый, - Ваня вздохнул, - а просто Гриша. И, скорее, даже молчун. Он после того, как его вызвали, в субботу ко мне пришел. Моей половины дома не было, и нам никто не мешал. Также сидели, выпивали. И понимаешь, Сережа, он пьет и не пьянеет, будто вода, а не водка. Это я так понимаю, стресс у него произошел. И у меня какое-то напряжение внутри. Он мне и говорит: "С тобой кто беседовал?" - и называет фамилию.
- Я что-то запамятовал, - отвечаю, - да и не вникал. Коренастый такой мужчина, с тихим голосом.
- Во-во, - говорит мне Гриша, - тот самый. Он и со мной говорил. Спокойно так, задушевно обо всем расспрашивал: про работу, про заработки, про бригаду, у кого какой характер. А потом подмигнул мне и спрашивает:
- Так что, говоришь, у Брежнева мозгов нет? Ох, Веселый Гриша, ты и насмешил тогда бригаду. Александр Кононенко аж закашлялся от смеха. Может, тебя в артисты куда-нибудь определить, спрашивает.
- А у меня, Ваня, это Гриша мне говорит, мурашки от его голоса по коже пошли. И так захотелось далеко-далеко куда-нибудь убежать. А этот, из комитета, словно мысли читает и говорит, что никуда я от них не убегу, что они везде и все знают и видят. И что теперь я должен жить и всегда помнить про эту службу.
- Кончил, значит, Гриша свой рассказ, и такая, Сережа, тоска у него в глазах, будто схоронил кого-то из близких. Взглянул он на меня, а там, за зрачками, страх шевелится. Я как это увидел - свою беседу вспомнил. И до сих пор слово в слово в голове впечатано, что мне там сказали.
- И у меня также, - как-то тоскливо сказал бригадир.
И оба замолчали, вспомнив, что тот тихий человек все слышит.