Адажио

     Мне нравится гулять в университетском парке.
     Здесь кусок нетронутой природы. Река протекает в настоящем лесу. Очень большая лесная поляна, пересекаемая несколькими ручьями, с разнотравьем, камышом и тростником по берегам.  Вместе со мной гуляют  дикие индейки, барсуки, еноты. На опушках кормятся молодыми побегами олени. По берегу много конических пеньков — следов работы бобров. А если поостеречься и не создавать шума, то можно понаблюдать, как бобры сооружают плотину.
     Все время прогулки сопровождает птичья разноголосица. Над головой кружат соколы и коршуны, выискивая добычу.
     Солнце разгулялось не на шутку. Прячась от его лучей, я свернул под прикрытие деревьев к излучине реки. На берегу стояла одна из многочисленных скамеек парка с памятной табличкой в честь погибшего 11 сентября.
      Я уселся на скамью. Меня закрывала густая тень. Передо мной журчала река, перебираясь через перекат. У противоположного берега стояла цапля, охотясь на рыбешку. Она ловко вытаскивала рыбку из воды, подбрасывала ее вверх, и когда та исчезала в подставленном  навстречу раскрытом клюве, цапля снова застывала перед следующим стремительным броском.
      Сделав очередной снимок, я рeшил убрать камеру. Потянувшись за футляром, заметил, что он лежит на каком-то блокноте, который я не заметил, увлеченный охотящейся птицей.  Взяв блокнот в руки и раскрыв его, обратил внимание, что его содержимое напоминает чей-то дневник. Видимо его забыл кто-нибудь из студентов университета. Я положил блокнот на место, решив, что за ним вернется хозяин.
      Вдруг, над водой мелькнула большая тень. Цапля поднялась в воздух и полетела над водой вниз по течению. На дерево, над тем местом, где только что охотилась цапля, уселся  ястреб-тетеревятник. Хорошо, что я не успел спрятать камеру. Пока птица позировала,  успел снять ее с различных ракурсов. Потом она улетела, и я решил продолжить свой путь по берегу реки.
     Часа через два, возвращаясь обратно, снова заглянул к знакомой скамье. Блокнот по-прежнему лежал на том же месте. Оставить его здесь же? А вдруг пойдет дождь, или кто-либо может его просто выбросить в реку за ненадобностью. Я прикрепил к скамье записку со своим телефоном, надеясь, что владелец дневника найдется.
     Прошло довольно много времени, но никто не позвонил заявить о потере. И я решил заглянуть в блокнот, надеясь узнать из него какие-нибудь данные о владельце.
     Никаких следов автора дневника не нашел. Единственное, на что указывало содержание, это то, что автором записок была девушка.
     Я не собираюсь разглашать содержание дневника. Но, что мне хотелось бы описать, это  то, что все записи удивительно походили на музыкальные миниатюры. Многое было написано прозой,  что-то — стихами. Но в независимости от формы, как правило, они начинались дольче, потом их характер менялся на джокозо, и их эмоциональная насыщенность поднималась крещендо до финальной коды. А в стихах обязательно присутствовала каденция. А иногда они были написаны кон фуоко. Тогда, читая их, я сам наполнялся огнем и страстью.
      Последние же ее записи были долорозо.
     Уже не было в них того прежнего темпа развития фразы. Того эмоционального настроя, который вызывал встречный восторг. Письменная речь плыла медленно, размеренно, без всплесков. В записках чувствовался темп быстрее ларго, но гораздо медленнее анданте. Они превратились в словесные адажио.
      А в последних страницах сквозил глубокий разлад в душе автора.
      На страницах стали появляться первые слезки — синкопами: кап-кап-кап-кап-кап-кап, которые перешли в стаккато размывающие буквы, затем уже в легато  слез, охватывающие строчки. В них слышалось отчаяние, после которого осталось многоточие...