Инга

   Монитор опустел. Евгения Николаевна сидела с застывшим взглядом и одеревеневшей шеей. Ощутив, что всё ещё продолжает улыбаться, она резко и коротко помотала головой, будто бы смахивая неуместное выражение лица. В голове непрерывно звучали собственные слова: «что ты – что ты,  конечно - конечно…»
Заныла левая рука. Евгения Николаевна тяжело поднялась с кресла, перебралась на диван…

   Инга. Сколько же лет они знакомы? Не менее тридцати. С того дня, как переехала Женя с семьёй в этот город и начала преподавать математику в старших классах.
    В одном из них училась Инга, высокая тонкая блондинка с породистым лицом. Что-то странное было в её внешности: лёгкая асимметрия заставляла вглядываться и пытаться разгадать тайну, но ощущение неправильности черт и слишком пристальный взгляд светло-серых глаз настораживали.
Математические способности её оказались выше средних.
   Незадолго до выпускных экзаменов девочка спросила, не стоит ли ей попытаться в Московский вуз какой-нибудь. Евгения Николаевна не только ответила однозначно, но и дала свои МГУшные сборники конкурсных задач. И консультировала, и даже немного понатаскивала. Хорошо натаскала.

   В студенческие Ингины годы и началась их переписка. Дружба? Нет, наверное. Наставничество? Ничего подобного. И слова-то не придумано.  Разве что «филия»? Именно, что-то вроде «расположения», «притяжения»…
   Приятно было ощутить восторг первокурсницы  от прикосновения к волшебному миру высшей математики. Девочка смаковала термины, с удовольствием рассказывала, как лёгко ей даётся решение дифференциальных уравнений…
   С одинаковой дотошностью Инга описывала свои успехи в учёбе, подруг по общежитию, спектакли в «Современнике», куда её приглашал аспирант-физик. И самого аспиранта. В какой-то момент сообщила: она приняла решение в ближайшие выходные остаться у него на всю ночь. С припиской «только, пожалуйста, не говорите моей маме».
   Ситуация становилась в высшей степени неловкой. Евгения Николаевна срочно вызвала девочку на переговорный пункт, занялась увещеваниями и уговорами хорошо подумать о последствиях… Ответом стали холодное молчание и повторная просьба не сообщать родителям.   

   Очень кстати наступил перерыв в переписке: Евгения Николаевна уехала с мужем-гидротехником в маленькую африканскую страну. И длился перерыв ещё несколько лет уже после их возвращения.
   Как оказалось впоследствии, Инга именно тогда уехала со своим капитаном в Североморск.
   Кап-два. Капитан второго ранга и второй муж. Фирменная шуточка. К сожалению, повторяющаяся.
А потом Инга сумела её разыскать.

   Сначала пошли письма бумажные. Длинные, на четыре-пять тетрадных страниц. Недавно Евгения Николаевна взяла толстую пачку и начала перелистывать. Чтение оказалось неожиданно интересным: менялись времена, менялись мнения. O, tempora...
   Сама Евгения Николаевна отвечала на письма не сразу. Но подробно. Обдумывание иногда затягивалось и мешало заснуть. Комментировала каждую мысль.
   Советов старалась не давать, не считая свой жизненный опыт эталоном построения счастья в отдельно взятой семье. Разве что изредка, в виде намёков.
   Письма в конвертах сменились мейлами. Лёгкость редактирования сделали рассказы ещё более обстоятельными. Инга подробно рассказывала о погоде, о сослуживцах, о недомоганиях своих, дочери, родни…

    Евгения Николаевна же, предполагая, что её ответы могут попасть на глаза неизвестно кому, ещё сильнее закрылась. Она сформулировала принцип «только то, что можно объявить по всемирному радио» и свято его придерживалась.

   Когда появился скайп и вэб-камеры, стиль общения неожиданно изменился. Зрелая красавица Инга получила преимущество перед постаревшей Евгенией Николаевной. В тоне появились покровительственные нотки. Но они не раздражали, напротив, казались милыми и трогательными.
    Инга светским тоном справлялась о здоровье Светланочки, дочери Евгении Николаевны; напоминала, что в девять надо будет принять таблеточки, и начинала рассказ о том, какие неблагодарные, чёрствые люди окружают её на новой (опять новой) работе. И что если бы не её собственая дочь со своими проблемами, она бы давно уехала куда-нибудь. Да вот хоть в родной город, поближе к Евгении Николаевне. Частая эта фраза всегда сопровождалась смешком…

   Ингины заботы воспринимались совершенно как свои. Бухгалтерские курсы, к примеру, они «закончили» вместе: Евгения подбирала дополнительные материалы, по правовой части курса консультировалась у своего брата.
Оказалось очень вовремя: в тяжёлые времена безмужняя (в очередной раз) Инга не бедствовала.
   Иногда подружка ловилась на противоречиях. Причина второго развода варьировалась в большом диапазоне, от несходства характеров до предательства «изменщика». Но Евгения Николаевна не настаивала на уточнении. Пусть рассказывает, что хочет и как хочет.

Только пусть рассказывает.

Но вот на горизонте появился Христиан Ларсен, и отчётливо зазвучала тема Дании.

***

   Муж недавно тоже вышел на пенсию, но, как всегда, с утра до вечера пропадает в родном КБ: помогает, вводит в курс… Евгения Николаевна подозревает, что он просто боится резко изменить стиль жизни. Ну и ладно, постепенно привыкнет.
  Светка – хорошая дочь, но она так занята собой и своим растущим семейством, так ревниво оберегает жизнь от вмешательств и посягательств…

   Конечно, свободного времени у Евгении Николаевны не очень много: репетиторство, подготовка к экзаменам, да и заказы на картины из бисера не иссякают; может быть, даже стоит подумать о выставке. Руки заняты. Но голова-то свободна.
   Приходит вечер, глаза устали. Остаётся поправить причёску, чуть-чуть подкрасить губы, надеть приличную кофточку и включить скайп. Через пять минут позвонит Инга.

***

   Евгения Николаевна услышала, как открылась входная дверь.
— Мам, ты дома? Я с базара!
   В комнату заглянула дочь:
— Розовых яблок твоих почему-то не нашла, представляешь? Взяла зелёные… Что случилось? Ты что такая вся потерянная какая-то?
   Светлана бросила пакеты на пол и, снимая на ходу босоножки, быстро подошла к матери. Мельком взглянула на монитор: открыто окно скайпа, видео выключено.
— Всё нормально, — сказала Евгения Николаевна, – Не суетись. С Ингой  разговаривали. И супруг присутствовал, правда, молча.
— Днём? С чего вдруг? Давай подробности. Только погоди минутку, я там всё побросала. Ты меня напугала: сидишь такая… — Дочь выпучила глаза, помотала «отвалившейся» нижней челюстью, помахала растопыренными пальцами возле ушей. —  Чаю хочу. Я своё вчерашнее печево прихватила. Что успела заныкать.

   Через четверть часа на столике оказался поднос с двумя чашками свежезаваренного чая и тарелкой плюшек старого, ещё бабушкиного, рецепта.
   Евгения Николаевна откинулась на диванную подушку и сказала:
— Всё, что имеет начало, имеет конец. Да не кривись ты! Ясно, банальность. Но какая неожиданная! Мы переписывались всегда. Вот просто – всегда. Инга любит повторять, что я для неё отдушина в мерзости жизни. Святой уголок в сердце. И ещё всякие красивости и благодарности.
— Мам, давай к делу. Мне же скоро из садика забирать! – поторопила дочь.
— Извини. Так вот, Инга только что заявила, что с сегодняшнего дня наши контакты прекращаются. Она, конечно, извиняется, страшно переживает, но свекровь категорически против. Они там вовсю стремятся поскорее сделать её датчанкой во всех проявлениях. А я навязываю свою ментальность и торможу процесс. Отвлекаю от вживания в языковую среду. Ну а главное — у них не принято делиться душевными переживаниями даже со своими, а уж с посторонними… Это я-то посторонняя!

    Евгения Николаевна резко отодвинула чашку. Потёрла под левой грудью.
Светлана перелила выплеснувшийся чай с маминого блюдца в свою чашку. Машинально взяла булочку. Положила обратно. И заговорила тихо и напряжённо, не поднимая глаз от столика:
— Не перегибай. Я давно заметила: для тебя Инга стала ну не то, чтобы дочерью, но кем-то очень близким. Ты подключаешься, приносишь ей пользу, а себе наносишь ущерб, сама того не замечая. Ослабевают твои защитные силы. Ты расходуешь энергию, а могла бы употребить её…  Да хоть на меня и мальчишек!
— Несерьёзно. – Евгения Николаевна пожала плечами. – Ничего я не расходую! Глупости не говори, пожалуйста. Мне все эти твои эзотерические дела о материальности мысли претят, ты прекрасно знаешь. Но продолжаешь!
 — Вот-вот! Стоит заговорить о твоей разлюбезной Инге, ты тут же раздражаешься. Не знаю я, что там материально, что нет. Но если ты молишься, — ладно-ладно, не молишься, — если хотя бы по-своему просишь за кого-то, результат бывает всегда. Вот я и говорю, может быть, теперь, когда тебя выпроводили вон, ты будешь больше…
   Светлана подняла глаза на мать и вздрогнула:
— Мам, ты что?!

   Евгения Николаевна вытирала слёзы короткими рукавами домашнего платья:
— Вот это точно. Выпроводили. Я с трудом, но могу понять свекровь Ингину, мужа этого новоиспечённого. Но она сама так легко мне преподнесла решение! Ни на секунду не задумалась, каково мне вычеркнуть целый жизненный пласт…
— Что-то мы перпендикулярно разговариваем, — дочь бросила взгляд на часы. — Я тебе об одном… По-моему, ты слишком переживаешь за неё. И тебе это вредит. Сколько у тебя вообще корреспондентов? С десяток? И почти все плачутся в плечико. Да ради бога! Ты у нас крупный специалист-душевед и что важнее —  с братом-адвокатом… Ой, да не спорь ты! Но валидол-то пьёшь из-за одной Инги. Вот что мне не нравится! Короче, если у тебя теперь прекратятся бессонницы, значит, Инга твоя – всю жизнь вампириха! Как я много лет назад и определила.

    Светлана перевела дух, пересела на диван, привалилась к маминому плечу и продолжала, помахивая рукой:

— Дания-Шмания… А вообще-то… Слушай, я-то с какого перепуга пошла у тебя на поводу?! Подумай рационально: всё у Инги твоей получилось, нашла наконец  "прынца" да ещё прынц этот оказался иностранно-подданный. В семью приняли? Приняли. А могли бы и послать. Какими-то требованиями сопроводили, я бы сказала, справедливыми: она дверь закрыла, так нечего в форточку высовываться. Всё правильно. С их датской колокольни, конечно. У тебя совершенно нет причин сокрушаться. В конце концов, ты ей не родня.
Ну привыкла. Ясное дело, она тебе здорово нравится при всей своей безалаберности. А может, именно поэтому? Яркая она. Интересная. А что легко согласилась отрубить связь... Давай думать, что и впрямь страшно переживает! В общем, — как там она тебя обзывает, Женечка Николаевна? — всё к лучшему. Ой, опаздываю. Закроешь за мной? И очень-то не мучайся: на живом заживёт. Нашла причину для рыданий — Инга...
Светлана чмокнула мать, схватила плюшку и умчалась. 

   Евгения Николаевна заперла дверь, вымыла чашки и вернулась к компьютеру.
Да, «Женечка Николаевна». Так и не удалось отучить Ингу от коробящего и злящего обращения. Казалось бы, такая мелочь! А нет, не прислушалась. Да какая теперь разница…
   Евгения Николаевна выключила скайп. Закрыла почту. Ждать нечего.
Светка позвонит вечером по телефону, доложит, как прошёл день у каждого члена ЕЁ семьи. Поинтересуется планами на завтра. В этот момент супруг о чём-нибудь её попросит. Дочь протараторит извинение и положит трубку.

   А Инга больше не позвонит и не напишет.  Дверь-то закрывала, чтобы новую открыть.
   «Если подумать рационально… Из-за чего вообще-то я так расстроилась?! До слёз. Вот дура старая. У подружки моей наконец всё складывается. Я сто раз желала удачи и счастья. Искренне совершенно!
   Сегодня ей кажется — мечты сбылись. И почему же я не радуюсь?! Как-то нехорошо это.
   У девочки начинается новая жизнь. И мне там места не оказалось. А кто сказал, что должно быть?! Гордыня, мать, заедает, опять твоя гордыня. И эгоизм… Ничего, на живом заживёт» — подумала Евгения Николаевна, вздохнула и откусила кусочек плюшки.
   Она прикрыла глаза. На тёмном фоне возникли сияющая физиономия молодой фру и немного смущённая «принца датского».

Надо бы Инге рецепт этих плюшек переслать…