Этажи времени. Глава 33

Начало http://www.proza.ru/2015/11/10/848
Февраль в Кракове – это уже почти весна, снега не было совсем, хотя ночью температура иногда опускалась ниже нуля. Юлия в сопровождении Марека ежедневно гуляла по центру города, над которым каждый час с башни Мариацкого костёла разносился хейнал – сигнал трубы, служащий для горожан сигналом точного времени. Невольно вспоминались строки из щемящего душу стихотворения Булата Окуджавы: «Когда трубач над Краковом возносится с трубою – хватаюсь я за саблю с надеждою в глазах». Пару этих строк Юлия выучила в переводе Агнешки Осецкой и вспоминала каждый раз, услышав звуки трубы:
– A kiedy nad Krakowem codzienny slych aс hejnal – po szable dlonia siegam, z nadzieja patrzac nan.

Польскую речь Юлия уже понимала практически свободно, разговоры на медицинские темы вообще не вызывали никаких трудностей. Единственной проблемой оставался русский акцент, поэтому Юлия пыталась либо объясняться жестами, либо, в крайнем случае, использовать короткие односложные слова. Марек, со своей стороны, объяснял всем, что после автокатастрофы у Юлии возникли проблемы с речью.

После приезда в Краков Мареку часто снилась Москва, механико-математический факультет университета. Каждый раз во сне он читал лекцию по теме «Определитель Вронского вектор-функций», где-то в середине лекции он с ужасом осознавал, что говорит на польском языке, оборачивался на сидящих за его спиной студентов, видел их изумленные и ничего не понимающие физиономии. Обычно в этом месте он просыпался и долго пытался понять, где он находится, потом опять засыпал и спал спокойно до утра.

Но однажды сон продолжился. Марек по-польски извинился перед студентами, прервал лекцию, затем вышел из аудитории. Он совершенно точно знал, что ему надо немедленно ехать в госпиталь к Михаилу Алексеевичу. Знакомые помещения госпиталя возникли сами собой из ниоткуда, вот и табличка «Кабинет магнитно-резонансной томографии». Нажал на ручку двери, прошел в лаборантскую комнату. На каталке лежал мужчина, его правая рука отсутствовала, все тело было обвешано какими-то приборами, приклеенными датчиками. Сначала Мареку показалось, что мужчина мертв. Но если это так, то зачем на него крепить датчики? Значит, он без сознания или спит. Вошел Семёныч, небрежно ткнул пальцем в живот лежащего:

– Всё готово, Михаил Алексеевич, можно начинать.

– Хорошо, Семёныч, спасибо. Ты давай иди, дальше я сам.

Только тут Марек увидел сидящего за компьютером Михаила Алексеевича и даже сначала не узнал его – так изменилась внешность начальника госпиталя. Дрожащая рука с видимым усилием легла на манипулятор.

На экране появилась шкала с медленно ползущими процентами выполнения программы. Однорукий мужчина лежал неподвижно, закрепленные на его голове приборы изредка мигали желто-зеленым светом. Время во сне тянулось очень медленно. Марек начал понимать, что он просыпается, лаборантская комната растворилась в остатках сна. На улице светало.

Пора подниматься, надо приготовить завтрак для Юлии. Марек решил ничего ей не рассказывать про свои ночные видения; не надо волновать жену, достаточно того, что от увиденного он сам испытывал неприятные тревожные чувства.

До родов, которые должны были пройти в очень хорошей Университетской клинике Кракова, расположенной в центре города на улице Николая Коперника, 36, оставалась одна-две недели. Направление в клинику было выдано гинекологом доктором Лукашем Оплавски, которого Юлия регулярно посещала с момента приезда в Краков.

Доктор Оплавски подготовил все необходимые справки и документы, причем сделано было все абсолютно бесплатно, исходя только из имевшихся у Шиманских обычных медицинских страховок, что вызвало очередное недовольство барышни Марыси из страховой компании.

Вся процедура подготовки к рождению ребенка была расписана с точностью до мелочей в виде многостраничного и многоэтапного документа с названием «План родов». Количество различных условий и дополнительных требований являлось настолько обширным, что только на заполнение всевозможных бланков требовалось несколько недель. Вероятно, это делалось не из каких-то бюрократических побуждений, а для того, чтобы незаметно в психологическом плане подготовить роженицу. Надо было написать согласие на присутствие при родах дополнительных людей, к которым относились студенты, родственники, а также целый перечень разных других лиц, указать на желание рожать в индивидуальном зале «для семейного рождения», согласие или отказ от кесарева сечения и использования окситоцина. Среди прочего было уведомление о том, что непосредственно во время родов в зале включается оранжево-красный свет для того, чтобы не травмировать глазки ребенка. Отдельным пунктом значилось даже пожелание положить ребенка на грудь сразу после рождения.

После бесконечной возни с планами и согласиями, в конце февраля, Юлия родила совершенно здоровую девочку весом в три с килограмма двести граммов и ростом пятьдесят два сантиметра. Марек почти все время находился рядом с Юлией, но в самый решающий момент все-таки понял, что это зрелище не для его нервной системы, и вышел в коридор, где через двадцать минут узнал, что Юлия родила дочку, которую ему тут же показали.

Выбор имени для дочки оказался задачей совсем простой. Марек предложил назвать ее Хеленой, на что Юлия сразу же согласилась. Правда, потом все-таки спросила, а почему именно такое имя. На что Марек, хихикнув, сказал, что имя он выбрал в честь его двух бабушек – Елены Ставской и Хелены Шиманской.

Рождение Хелены очень изменило образ жизни Шиманских. Почти все время они были вынуждены разрешать различные бытовые проблемы: как уместить детскую коляску в крошечной кабине лифта, где лучше гулять с дочкой, чтобы не дышать выхлопными газами, следить за расписанием прививок, посещать детского врача и многое другое. За всей этой возней незаметно прошло три месяца. Майским вечером Юлия готовила на кухне ужин, Хелена играла с цветными шариками, висящими на веревочках над ее кроваткой, а Марек читал книгу и одним глазом смотрел на экран телевизора, звук которого был выключен. Через спутник транслировался один из российских каналов. Боковым зрением Марек увидел на экране знакомое лицо. Ошибки быть не могло, показывали портрет Михаила Алексеевича в траурной рамке и с черно-красной ленточкой в нижнем правом углу. Пока Марек искал пульт, чтобы включить звук, сюжет сменился, начали показывать подтопленные села на Дальнем Востоке. Звук можно было не включать, и так все было совершенно понятно.
Марек позвал Юлию:

– Только что по российскому телевидению показывали некролог о Михаиле Алексеевиче.

Юлия беззвучно заплакала:

– Я знала, я знала, что мы больше не увидимся! Но вот что странно: обычно, когда умирает кто-нибудь из знакомых, я чувствую какую-то внутреннюю пустоту, а сегодня ничего такого нет. Как жаль, что Михаил Алексеевич ушел! Ученые с такой интуицией рождаются раз в сто лет. Нас связывала не просто работа. И я, и ты – мы во многом созданы этим человеком, мы его дети. А Хелена – его внучка.

– Я тебе не решался рассказать, но несколько месяцев назад, еще до Хеленкиного рождения, я видел странный сон. Совершенно больной и изнеможённый Михаил Алексеевич сидел за компьютером и колдовал над телом какого-то однорукого мужика, облепленного множеством каких-то проводов и устройств.

– Жаль, что ты мне не рассказал про свой сон, – Юлия перестала плакать, вся собралась, как когда-то это делала Екатерина Андреевна перед началом эксперимента. – Боюсь ошибиться, но, похоже, он не совсем умер.

– Что за чепуху ты несешь? Я же только что видел некролог!

– Некролог о ком или о чем?

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что по телику был зачитан некролог о старом больном человеческом теле, принадлежавшем когда-то великому ученому, а сам этот ученый, как мне кажется, просто поднялся этажом выше.
Переход к Главе 34. http://www.proza.ru/2016/01/05/1708