Бывшая Москва. Глава 2

http://www.proza.ru/2016/02/02/1198

Конвейер двигался с пронзительным скрипом, от которого закладывало уши. Время от времени медленно ползущую ленту заедало, и тогда подходил ремонтник. Громко чертыхаясь, орудовал своими незатейливыми инструментами. Если ремонт затягивался, наступал самый приятный момент в течение всего рабочего дня, вернее, рабочих суток.
Вот и сейчас работницы расположились в углу цеха на груде старых картонных коробок и устроили перерыв. Можно было заморить червячка прихваченными из дома сухарями, поболтать с приятельницами, просто отдохнуть. В основном здесь были молодые девушки, но попадались и уже взрослые женщины — вечно усталые, с увядшими лицами и единственной мечтой избавиться от преследовавшего их столько лет шума конвейера. Маша закрыла глаза и задремала. Поскорее бы закончилась смена!.. Хотя идти домой тоже не особенно хотелось: за последнее время обстановка в осиротевшей семье стала невыносимой.

Нет, скандалов и криков, как у некоторых соседей, не было. Наоборот, стояла бесконечная тишина. Когда Маша в день гибели Сергея вошла в квартиру, родители уже все знали. Им на редкость оперативно сообщили о происшествии в метро: несчастный случай. Тело, по которому проехался поезд, семье не выдали. Кремация состоялась в одном из санитарных пунктов, согласно принятым нормам и правилам. Ножевая рана и предшествовавшие падению на рельсы обстоятельства даже не упоминались — когда в деле были замешаны странники, молчание считалось нормой, приходилось смириться. Следы насилия просто не фиксировались. Скворцовым выписали справку о смерти члена семьи и оставили эту самую семью в покое. Никаких разбирательств и последствий.

Если раньше молчала только мать, то теперь замолчал и отец. Прошло уже десять дней, а он все так же молча уходил на работу и вечером появлялся в квартире без единого слова.

Мать перестала наводить порядок в комнатах и высказывать Маше замечания по поводу не убранной обуви или оставленной на столе тарелки. Равнодушно смотрела сквозь дочь на покрытые бледно-желтыми обоями стены, на потертую мебель, на унылый городской пейзаж за окном. Перестала расчесывать свои густые каштановые волосы и «держать спину», ходила теперь, сутулясь.

Маша предпочла бы длинные нотации и придирки. Она специально «забывала» убирать на место свои вещи. Или хваталась за уборку, подметала полы, протирала окна, готовила еду на жестяной печке, стараясь производить как можно больше шума, однако все было бесполезно. На нее просто не обращали внимания. Сколько еще так будет продолжаться? Думать об этом не хотелось. Маша встряхнула головой, отгоняя от себя дремоту и мрачные мысли.
Конвейер ожил, перерыв закончился, и снова поползли нескончаемые пластиковые заготовки, которые надо было вынимать из картонных форм, слегка сглаживать грубые дефекты на поверхности напильником и снова опускать на ленту. Сегодня это были глубокие миски неопределенно-бурого цвета, обычного для изделий из переработанного пластика. Иногда на поверхности проступали следы не до конца растворившейся крышечки, фрагмент детской игрушки… В Городе постоянно не хватало обычных бытовых вещей. В отличие от Скворцовых, у которых сохранились изрядные запасы от старших поколений семьи, многие использовали картонную посуду и стремились разжиться хотя бы пластиковой. Поэтому время от времени важные государственные заказы на канцелярские принадлежности для учреждений и тому подобное, чередовались с такими вот простыми заказами.
Несколько ламп, кое-как освещавших середину цеха, одновременно моргнули и потухли, конвейер, по-особенному противно скрипнув, остановился. Наступила почти полная темнота, потому что свет из окон под самым потолком был совсем слабый.

— Что случилось? — спросила Маша у проходившего мимо ремонтника.
— Похоже, генератор сдох, — ответил он.
— Девочки, может нас отпустят? — предположила ближайшая Машина соседка.
— Как же, дожидайся, — откликнулась невидимая в темноте девушка с другой стороны конвейера.

Они стояли и ждали довольно долго, не решаясь что-либо предпринять, пока не послышался громкий голос начальника цеха:

— Сегодня генератор вряд ли починят. Можете расходиться по домам. Только не передавите друг друга в дверях. Смену всем закрою с вычетом трех часов. Доложу начальству, пусть сами решают, нужно потом отрабатывать или так сойдет.
— Все-таки Платонов нормальный мужик, — обрадовалась еще одна работница, которая стояла неподалеку от Маши, — не стал вредничать. А эти три часа, может, как-нибудь спишут или забудут.

Все потихоньку разобрали свою верхнюю одежду и сумки (по счастью, вещи складывали у той стены, где были окна, поэтому ничего не потерялось), начали подтягиваться к выходу, стараясь не толкаться, ведь многим уже довелось на себе испытать, каково оказаться в потерявшей разум толпе. Маша тоже выбралась из цеха, миновала пост на проходной и оказалась на улице.

Ее догнала рыжая Наташка, с которой Маша, можно сказать, дружила:

— Ты куда теперь? Давай прошвырнемся на склад? Вдруг что-то приличное завезли по цеховым карточкам?
— Нет, я домой… До послезавтра.
— Ну, удачи.

Маша нырнула в метро. Вообще-то она планировала идти домой попозже, а неожиданно появившиеся свободные часы провести в своем любимом парке. Разумеется, парк — это слишком пафосно сказано. Просто огороженная старинным каменным забором территория с аллеями, по краям которых там и сям торчали стволы засохших деревьев. Деревья по непонятным причинам шустрые граждане еще не успели распилить на дрова, хотя охраны не было. На первый взгляд, картина нарисовывалась безрадостная. Но все равно Маше нравилось сидеть в одиночестве на ветхой скамейке, наблюдать за тем, как на дне глубокой ямы с зацементированными стенками ветер перекатывает обрывки бумаги, мелкие веточки и прочий мусор. Там, где кончался асфальт, едва заметно пробивалась трава — зеленовато-сизая, вялая, но все-таки живая.
Дома было еще безрадостнее, тем более что у матери был сегодня выходной, а лишние три часа терпеть ее угрюмое молчание не хотелось.
Поднявшись на поверхность из метро, Маша прошагала два квартала, приблизилась к воротам в парк, уже поставила ногу на потрескавшуюся каменную ступеньку и остановилась. Нет, все-таки лучше сейчас пойти домой. В парк можно заглянуть и завтра, ведь завтра — совершенно свободный день после отработанной смены.
Она открыла дверь своим ключом. Мать не вышла встретить, так уже сложилось. Маша повесила на вешалку плащ, сняла сапожки, развязала платок. Теперь не помешало бы как следует отмыться от вечной цеховой пыли. Хоть бы вода в кране была… Пользоваться проточной водой гораздо приятнее, чем водой из бака, в котором быстро успевала скопиться ржавчина.

Вошла в ванную и от ужаса замерла. Мать сидела на табуретке, наклонившись к бортику ванны, погрузив обе руки в красную воду.

— Что ты делаешь?!

Бросилась к матери, попыталась приподнять ее, но та будто закоченела и срослась с ванной.

— Очнись, пожалуйста, очнись…

Маша рывком вытащила руки матери из воды, потом обхватила ее за ребра и резко поставила на ноги. Мать всей тяжестью навалилась на Машу. Неизвестно, откуда у той взялись силы, но она все-таки смогла вывести мать из ванной, почти волоком дотащить до комнаты. Там они обе не удержались и повалились на пол. Маша прислонила мать спиной к дивану, приподняла ее руки. Кровь из перерезанных запястий текла все медленнее, и мать, кажется, постепенно приходила в себя. Она уже сама удерживала руки на весу. Маша метнулась к шкафчику, где еще со времен работы матери в больнице хранилась коробка с бинтами, ватой и кое-какими лекарствами. Нашла то, что нужно, вернулась, присела на пол, начала бинтовать порезы. Все это делала инстинктивно, не отдавая себе отчета. Мать даже помогла завязать бинт на левой руке.

Только тут, когда стало ясно, что все обошлось, Маша заплакала. А потом заметила: мать тоже плачет, тихо-тихо… Они просидели на полу, обнявшись, перепачканные кровью, еще наверное долго. Во всяком случае, так их застал отец, когда вернулся с работы. Он моментально понял, что произошло.

— Надя, как ты могла?

Она виновато опустила голову.

— Ты хотела бросить нас с Машкой? Вот так вот бросить, и конец?

Он легко приподнял их обеих, усадил на диван.

— Девочки мои… Все наладится, все пройдет…
*****
Маша проснулась среди ночи, выглянула из своей комнаты. В кухне горела лампа. Отец сидел за столом и курил.

— Как мама? — спросила Маша.
— Спит. Первый раз за последнее время крепко спит.
Он загасил папиросу в блюдце.
— Иди сюда.

Посадил Машу на колени, как маленькую.

— Думаю о том, что было бы, не вернись ты пораньше…
— А ты не думай, — серьезно посоветовала Маша. — Думать вообще вредно. За нас всегда есть кому думать, это еще в школе говорили.
— Машуля, какая же ты глупенькая. Как я тебя упустил? Прости… Все некогда было, никакого просвета. Даже говорить нет сил иногда, так устаю. Считал, ты еще малышка. И потом, мне казалось: раз Сергея тогда забрали, может, не стоит тебе что-то лишнее знать? Так проще жить.

Он качал ее на коленях, словно она и в самом деле была маленькой девочкой.

— Не вешай нос, принцесса.
— Как ты меня назвал?
— Принцесса. Это значит — красивая и счастливая. А ты обязательно будешь счастливой, дочка. Хотя бы ты. Веришь мне?
— Конечно, верю!
— Ладно, спать пора. Кое у кого завтра выходной, а мне с утра на работу. Мама справку возьмет дня на три, ей знакомая врач поставит простуду или грипп, чтобы не было лишних вопросов. Все обойдется…
Когда Маша поздним утром открыла глаза, сразу почувствовала: в квартире что-то изменилось. И правда, до нее доносилась тихая песня. Не на шутку удивленная Маша вылезла из постели. В ванной мать что-то напевала, без слов, слышна была одна мелодия. Мать протирала опустевшую ванну мочалкой.

— Ты зачем? Я бы сама убрала.
— Вот еще, уже почти закончила. Видишь, повязки сверху пакетами замотала, инфекция не попадет. Столько воды пропало… Жалко.
— Ничего, новую наберем. Ты бы легла лучше.
— Нет, со мной хорошо все. Не хочу лежать. Теперь уже не лягу точно.

Маша удивилась еще больше. Конечно, мать выглядела не лучшим образом, бледная и изможденная, но все-таки гораздо лучше, чем в последнее время. Какое-то совсем другое выражение лица, и взгляд другой.
— Сейчас завтрак приготовлю, потом займусь уборкой. Антон по дороге должен к моей бывшей коллеге зайти, чтобы справку взять. Она не откажет. Так что несколько дней будет в запасе. Ранки быстро затянутся, а на работе я потом длинные перчатки буду надевать. Никто ничего не заметит.

После завтрака мать почти насильно выставила Машу на улицу.

— Иди погуляй, целый день сидишь в четырех стенах, то в цеху своем, то в квартире. Воздух сейчас нормальный, с утра ветер выл, значит, всякой гадости поменьше стало.

Маша медлила, ей казалось, что хоть мать и переменилась так неожиданно, это может оказаться притворством, а дальше, оставшись одна…

— Не бойся! Я вчерашнее уже никогда не повторю. Вчера, когда ты мне руки перевязывала, поняла, что жизнь не закончилась. У меня есть ты и Антон. Почему-то раньше об этом забывала. Заглянула за край и… нет, не стоит туда спешить.

Она осторожно погладила Машу по щеке.

— Если вдруг на меня опять накатит, просто напомни этот день, ладно? А сейчас иди, отдыхай и не беспокойся ни о чем.
Возле подъезда Маша сразу заметила знакомую фигуру на дворовой скамейке. Ян со скучающим видом рассматривал окна противоположного дома. Заметив Машу, улыбнулся и сказал так, будто они расстались только накануне и договорились встретиться сегодня:
— Привет. А я уже полчаса тут торчу.
— Как ты узнал, где я живу?
— Я ведь тебя провожал тогда, забыла?
— Да, точно.
— Сходим куда-нибудь?
— Куда? Если только в парк…
— Как хочешь, мне без разницы. Раньше не мог приехать, все время на работе торчал. Вкалывали почти без перерыва.

Они немного посидели в парке на любимой Машиной скамейке. Маша совершенно неожиданно для себя рассказала Яну, что стряслось у них дома вчера.

— Дааа, ты вовремя вернулась. Родители, они тоже иногда не выдерживают. Но ты особенно не переживай, бывает хуже. Может, ко мне поедем?
— Ну, давай, а то прохладно что-то стало.

Из-за вновь поднявшегося ветра действительно похолодало, и Маша в своем легком плаще продрогла. Зато воздух казался довольно свежим.
Они доехали до нужной станции, быстро миновали печально памятную платформу и вышли наружу.

— Твоя семья все время жила в Околотюремном секторе? — спросила Маша.
— Нет, когда-то жили в центре, потом перебрались сюда, уже давно. Ты не думай, здесь не слишком опасно, всё в основном слухи. Не опасней, чем в других секторах. Зато как-то посвободней, хоть и тюрьма рядом. Такой вот парадокс…
— Пара… чего?
— Как бы тебе объяснить… Противоречие, вот. Это, надеюсь, понятно?
— Правильно надеешься.
— Маш, хочу тебя спросить… ты с кем-нибудь встречаешься?
— Вот еще! Зачем мне это нужно? Своих проблем хватает, — отмахнулась она.
— И тебе никто не нравится?
— Нравится, конечно! Наш Лидер нравится. Он ведь кумир всех женщин.
— Ну, ты даешь! Серьезно, что ли?
— А что тут такого? У нас в цеху почти все девушки его обожают. Он же такой мужественный. И красивый.
— Правда? Вот он, этот самый?
Они как раз проходили мимо тумбы, на которой среди прочих плакатов висел изрядно выцветший плакат с изображением Лидера. Тот благожелательно улыбался, заложив левую руку за борт синего френча, а под мышкой удерживая толстый и, видимо, очень тяжелый том. Кажется, парадное издание Всеобщего Милосердного Закона или что-то в этом роде. Взгляд угольно-черных глаз буквально излучал мудрость и великодушие.
— Да, а что тут удивительного?
— Он же мелкий, да еще и лысый, как коленка.
— Во-первых, абсолютно лысая голова мужчину даже украшает, это давно признано. Ты же знаешь, он утратил волосы еще в молодые годы, когда спасал граждан из зараженных радиацией районов. В школе много раз объясняли. А во-вторых, Лидер — мощный и высокий. На всех групповых фотографиях выше всех, — оскорбленно заявила Маша.

— Просто окружение себе подбирает из карликов почти что. Я его близко видел, он на наш завод приезжал, на торжественное открытие новой линии. Зрелище так себе оказалось, не на высоте. И линия, и Лидер.
— Ты сам высокий, вот и смотришь свысока. А это несправедливо.
— Не такой уж я высокий, выше среднего роста, и все. Лидер, кстати, еще и пузатый. Ладно, не будем больше об этом красавце, а то ты меня прямо возненавидишь из-за него.
— Я не люблю, когда на него клевещут. Хорошо, закроем тему.
*****
Они вошли в квартиру Яна. На кухне кто-то гремел посудой.
— А кто у тебя дома?
— Мать, кто же еще. Она, как и ты работает сутки через сутки.

Сидели на чистенькой кухне за круглым столом и пили чай с пирогом, который только что достала из жестяной печки мать Яна, красивая стройная брюнетка в ярко-бордовом халате. Он был ей очень к лицу, смотрелся, как нарядное платье, и Маша даже залюбовалась. Сама давным-давно мечтала обзавестись чем-то ярким, вот только достать подобную материю не удавалось. Самым лучшим в ее скромном гардеробе было голубое платье, но оно уже износилось, хотя Маша старалась его беречь.
— Спасибо, очень вкусно было, — поблагодарила она. — Я так люблю сладкое!
Вместо ответа женщина спросила:
— А ты давно знакома с Павлом?
— С каким Павлом? Нет, я с ним вообще не знакома.
Мать Яна разочарованно отвернулась.
— Не обращай внимания, она со странностями, — негромко сказал Ян.
С ней наверняка и в самом деле было что-то не то, поскольку никак не среагировала на слова сына. Как будто говорили не о ней.
— Маш, пойдем ко мне в комнату…
— Может, я помогу со стола убрать?
— Не надо, что тут убирать-то…
В комнате Яна Маша все же поинтересовалась:
— Твоя мама меня с кем-то перепутала? Я, честно, не знаю никакого Павла.
— Конечно, не знаешь. Павел — мой отец. Его странники убили  двенадцать лет назад. Она с тех пор слегка помешалась. Но это не страшно, просто иногда заговаривается. А так с ней вполне нормально общаться… Она добрая и характер хороший.
— Она и молодая еще…
— Ну да. Родила меня в шестнадцать. Сейчас ей тридцать восемь всего.
— А моей маме сорок два. Отец на год старше. Но я ведь второй ребенок.
— То поколение старалось пораньше детей заводить, пока организм не ослаб. Они ведь росли, когда не так много времени прошло после Атаки, кошмар же был вокруг. И наследственность у них оказалась не позавидуешь — родились уже усталыми и больными. Нашим бабушкам и дедушкам и вовсе не повезло.
— Да. Моя бабушка Лера родилась в тридцать шестом. Я ее, конечно, не видела, она в тридцать лет умерла, хотя на фотографии почти вся седая. А прабабушка в шестнадцатом родилась, отец говорил, что тоже рано умерла. Ей только пять лет было во время Атаки. Семья, правда, долго в убежище пряталась, но потом ведь все равно пришлось выйти наружу.

— Хорошо, что сейчас живут дольше. Но ведь сорок, пятьдесят, даже шестьдесят лет — не предел. Раньше многие люди до восьмидесяти доживали.
— Мало ли, что было раньше! И зачем столько жить? Надоест…
— Даже не знаю, что тебе ответить. Наверно, просто для того, чтобы… жить. Смысл жизни — такая сложная штука… До Атаки его не успели найти, а потом не до философии стало. Но мне кажется, наши ровесники уже другие, не такие как родители и бабушки с дедушками. Те были слабыми, так уж сложилось.
— Мой отец сильный!
— Я не спорю. Но в целом мы сильнее предыдущих. При нас все-таки терпимая экология.
— Экология — это ведь воздух и вода?
— Примерно так.
— Ян, ты столько всего знаешь… Я себя чувствую настоящей дурочкой. Правильно отец говорит.
— Ты не дурочка, Маш. Просто наивная очень и веришь всему, что тебе по радио рассказывают.
— А кому еще верить?
— Мне, например. Можешь книжки старые читать, там полно полезного написано. Не на все вопросы есть ответы, но на многие.
— Да что эти старые книги знают о нашей жизни?

— Все уже когда-то было, а теперь повторяется на другом уровне.

Маша встала с дивана, нерешительно подошла к книжной полке. Наугад выбрала одну книжку в твердом переплете.

— Одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год… Такая старина! Надо же, как книжка хорошо сохранилась. Это про кошек?
На обложке был нарисован большой черный кот.
Ян усмехнулся.

— Нет. Это про любовь и магию, а еще про верность и предательство. Но про кошек там тоже есть, точнее, про кота. Возьми, почитай. Мне кажется, тебе понравится.
— Она точно разрешенная?
— Точно, не сомневайся.
— Хорошо, я попробую почитать. А это что такое?

Теперь у Маши в руках был маленький глянцевый томик с какими-то забавными зверушками на обложке.

— Ничего не понимаю. Буквы  совсем древние, что ли…
— Книжка на английском. А буквы — из латинского алфавита, был когда-то в древности такой язык, латынь…
— Ты говоришь удивительные вещи. Какая польза от таких букв? Это же не по-русски!
— Просто я выучил английский.
— Ты что — выучил ЧУЖОЙ язык?! Да ты знаешь, что за это бывает? А мне за недонесение?! Брату тогда пять лет дали, и это еще нижний предел!
— Если ты не донесешь, то кто узнает? Захочешь донести — тебе станет меня жалко, и сразу передумаешь. Ну, а если все-таки донесешь, всю оставшуюся жизнь будешь раскаиваться и жалеть меня, несчастного, — усмехнулся он.
— Но ведь кто-то другой может донести, Ян! Будь осторожнее, сейчас такие времена…
— Какие?
— Сам знаешь. Про кота я возьму, а эту, как ее, английскую, давай сожжем в печке, вот и все дела.
— С ума сошла? Кто тебе позволит книги жечь?! А это вообще классная история. «Ветер в ивах» называется. Сказка про Крыса, Выдра и Жаба.
— Сказка — это еще ничего, не так опасно, — слегка успокоилась Маша.
— Я тебе потом переведу, если захочешь.
— Посмотрим. Мне пора, пожалуй. Надо все-таки за мамой присмотреть. Да и вставать завтра в шесть часов.
Он тоже поднялся с дивана.
— Я провожу.
— Не обязательно совсем. Еще светло ведь.
— А мне сейчас заняться нечем.
— Ну, если нечем, пошли… Я еще в этом секторе не очень ориентируюсь.
На улице одинаковые серые дома выстроились в сплошной ряд, и Маша подумала о том, что вряд ли самостоятельно смогла бы найти дом Яна. Хотя нет, возле его дома бросались в глаза остатки детской площадки — все же особая примета. Полусгнившие пирамидки, качели… В песочнице лежал забытый мячик. В Машином секторе ничего похожего не наблюдалось, а малышей лишний раз во двор старались не выпускать.
— Зайдем по дороге к моим друзьям? — предложил Ян.
— Если только ненадолго…

Свернули на боковую улицу и оказались перед спрятавшимся за  забором с кованой решеткой двухэтажным каменным домом. Он выглядел совсем старым, гораздо старше домов, которыми в основном был застроен сектор, но еще вполне прочным.
Ян громко постучал в массивную дверь. Через пару минут она распахнулась, и на крыльцо выглянул белобрысый парень.

— А, это ты! Каким ветром занесло?
Такие слова не назовешь очень уж приветливыми, но по голосу было заметно, что парень рад появлению Яна.
— С кем это ты?
— С Машей. Маш, знакомься. Мой бывший одноклассник Захар. Он грубый,  зато не зануда. Не то, что я.

Маша хотела ответить, что вовсе не считает Яна занудой, скорее, слегка странным, однако запуталась в формулировках и промолчала.

— Проходите. Там все на месте.

Они зашли в тесный закуток у двери и поднялись на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице.

— «Все» — это тоже одноклассники твои? — шепнула Маша.
— В основном. Но тут разные люди бывают.
Просторная комната с высоким потолком была заставлена кусками фанеры, рулонами толстой бумаги, пустыми рамами. На полу валялись вперемешку листы картона, банки, тюбики с краской, кисточки и много чего еще.

— Творческий беспорядок, — пояснил Захар Маше. — Не обращай внимания. Но в краску наступать тоже не рекомендуется.

Он провел их с Яном в дальний конец комнаты, где за низкой перегородкой расположились четверо. Все были при деле: двое парней размалевывали огромный лист картона причудливыми узорами, третий с глубокомысленным видом курил, рыжеволосая девушка размешивала краску в банке.

— Кто к нам пришел! — радостно воскликнула девушка, поставила банку на пол и поднялась со своего места.

Приблизилась к Яну, встала на цыпочки, громко чмокнула губами. Вероятно, подразумевался поцелуй в щеку, однако девушка была очень миниатюрная, гораздо ниже Маши, и до щеки Яна не достала. Маша нахмурилась, ей не понравилась такая бесцеремонность.

— Это Геля, а это Маша, — как ни в чем не бывало сказал Ян. — Геля здесь главная по смешиванию красок.
— Обижаешь! Мне уже доверяют буковки обводить.
— Ого, ты растешь на глазах!

Геля совсем не обиделась из-за беззлобного намека на свой рост.

— Пусть я такая кроха, но зато скоро всех этих верзил обгоню по художественной части. Они же лентяи классические. Без конца сроки срывают, приходится их выручать и работать сверхурочно. Что бы они без меня делали…

— Ничего подобного, — откликнулся один из вышеупомянутых верзил, — У нас тут все путем, начальство довольно. Привет, Маша. Я — Макс. А это вот Димка.

Он кивнул на напарника, который уже бросил свое творческое занятие и вытирал руки тряпкой. Работали парни в майках и заляпанных краской штанах. Напарники на первый взгляд были похожи — одинакового роста, поджарые мускулистые шатены. Но у первого черты лица на редкость правильные, большие зеленые глаза с пушистыми ресницами, а у второго — глаза темные, чуть раскосые и нос слегка вздернутый. Почему-то именно второй, Димка, показался Маше особенно симпатичным. Наверно, потому что приветливо улыбался, и от улыбки на его щеках виднелись ямочки.
Еще один из приятелей Яна тоже обернулся к Маше.

— Я — Богдан. Добро пожаловать.

Этот тип точно бы выделился из толпы в метро или на улице. На его носу красовались круглые очки, а длинные волосы были схвачены в хвост. Такая прическа для мужчины считалась чересчур вызывающей. Маша вспомнила, как мальчика из ее школы, который учился на один класс старше, клеймили за отпущенные почти до плеч волосы. Разумеется, Богдан давно не был школьником, но и взрослым гражданам не рекомендовалось выбиваться из общей массы. Маша пристально посмотрела на него, ей редко доводилось встречаться с подобными экзотическими экземплярами.
— Я вскипячу чайник, — сказал Димка, — а вы пока на стол соберите.
Низкий столик на толстых ножках быстро освободили от всяческих рисовальных принадлежностей, накрыли чистым листом бумаги, расставили разнокалиберные чашки, блюдца с галетами, печеньем и какими-то нарезанными кольцами тушеными овощами.

Чай получился ароматный, с необычным, не знакомым Маше прохладным привкусом.
— Это мята, — пояснила Геля.
— Представляете, Гелька у нас целый огород на подоконниках развела. Мята, петрушка и все такое. Нормальные-то люди другие травки выращивают, а тут сплошное сено, — вмешался Захар.

— Вместо того, чтобы спасибо сказать, ты претензии предъявляешь, — парировала Геля. — Полезно ведь и вкусно. Я семена нашла в пакетиках, от прежних владельцев дома остались. Не знаю уж, сколько лет в шкафу пролежали, но проросли.
— А кто здесь раньше жил? — поинтересовалась Маша.
— Без понятия. Ребята сюда в прошлом году въехали, дом давно уже пустовал.
— Это нам работодатель помещение нашел. По-моему, отличное. У каждого по комнате, и не надо время на дорогу тратить. Рабочее место тут же. Маш, хочешь посмотреть, чем мы занимаемся?
— Конечно. Я еще никогда в художественной мастерской не была.
— Ну, вот, к примеру, наше творение.

Захар вытащил из-под дивана свернутый в трубку ватман, стряхнул пыль, расправил. На листе был самыми яркими красками изображен Лидер в окружении улыбающихся детей. По краям летали цветные зигзаги и звездочки, а внизу было начертано крупными оранжевыми буквами:
ДЕТИ — НАШЕ БУДУЩЕЕ И НАСТОЯЩЕЕ!
— Впечатляет?
— В общем, да, — вежливо ответила Маша.
— Видела такие плакаты на улице или где-нибудь в учреждениях?
— Мне кажется, нет. Я бы запомнила. Красиво нарисовано.
— Это первый наш плакат, который здесь нарисовали. Можно сказать, талисман. А тут еще всякие…
Он продемонстрировал зрительнице еще несколько творений. Почти везде был изображен Лидер в разных ракурсах и в разной обстановке — то улыбающийся, то серьезный, то встревоженный, то нахмуренный. И надписи, разумеется, тоже были разными:

ВНУТРЕННИЙ ВРАГ НЕ ПРОЙДЕТ
ПРИХОДИ НА РАБОТУ ВОВРЕМЯ
НИКТО НЕ ДОЛЖЕН ЗАКРЫВАТЬ ГЛАЗА НА НАРУШЕНИЯ
ТВОЯ СОВЕСТЬ НЕ СПИТ

И так далее.

— Ой, а вот такой плакат у нас на проходной висит! — воскликнула Маша.
ГОРОД СЛЕДИТ ЗА ТВОЕЙ РАБОТОЙ

На плакате был размашисто, без лишних подробностей нарисован заводской цех, где то ли токарные станки стояли, то ли шлифовальные, то ли еще какие. Точнее было нельзя разобрать из-за рассеянных по всему фону огненных искр. Рабочий в опрятном комбинезоне всматривался в висевший сбоку портрет Лидера, одновременно умудряясь осуществлять какие-то манипуляции на станке. Инструмент в руках рабочего тоже не поддавался четкому определению.

— Знакомый плакатик? Ну как, нравится?
— Да. Только немного не понятно, какие тут станки, и что рабочий делает.
— Это же не важно. Тут обобщенный образ, понимаешь? Копии по разным заводам и фабрикам распространили…
— Захар, не удивляйся, — вмешался Ян. — Маша всю эту ерунду всерьез воспринимает. Такая уж она серьезная девушка.
— Правда? Значит, не зря мы тут ночи не спим. Хоть один человек верит в эти лозунги.
— Такое впечатление, что не один, а почти весь Город. А вы этому помогаете.
— Не преувеличивай. Думаешь, мне самому приятно такие шедевры клепать? А что делать? Работа не пыльная, хоть и противная. Вкалывать на каком-нибудь заводе тоже не с руки. Если не я, обязательно найдется кто-нибудь еще в эту мастерскую.
— Ты всегда так рассуждал, сколько тебя помню: если не сделаю мерзость, найдется тот, кто ее сделает. Так ведь?
— Только не надо разводить дискуссию. Тем более при Маше. Ты давно ее знаешь? Думаешь, ей все эти рассуждения интересны?
— Думаю, да.
— Интересно, Маш? О всяких принципах и приспособленцах?
— Даже не знаю…
— Вы малюете эти плакатики, сами ржете, а люди верят, что жизнь вокруг не такая уж паршивая…
— Да никто не верит, Ян! И наш работодатель тоже. Все делают вид, но кому от этого хуже? Маш, давай я лучше твой портрет как-нибудь нарисую…
— А можно?
— Само собой, не все же время Лидера живописать для кабинетов.
— Погоди, Захар! Почему ты считаешь, что делать вид…
— Ян, хватит! Остальных всё устраивает, только тебе больше всех надо. В первый раз с красивой девушкой познакомился, а уже ей настроение портишь.
— Что значит: в первый раз? — насторожилась Геля. — А я что же, уродина?
— Ты не считаешься, потому что своя в доску.
— Отлично, Захарчик. Я тебе это припомню.

А Маша подумала о том, что Геля и правда очень хорошенькая. Когда-то в детстве отец рассказывал сказку о крошечной девочке, которая могла уместиться на цветочном лепестке. Подробности той истории Маша уже не помнила, но сейчас ей казалось, что Геля очень напоминает сказочную героиню. Маленькая, с точеной фигуркой и изящными тонкими руками, целой копной волнистых медных волос… И она слишком заинтересованно смотрела на Яна. Это было заметно, даже абсолютно неопытная в подобных отношениях Маша поняла. Хотя, какое ей, собственно, дело? Ян ведь не ее парень. Она видит его второй раз в жизни. Может, потом еще разок встретятся. Слишком уж они разные… Вот и друзья у него вроде не плохие, но тоже сильно отличаются от привычных Маше людей.
*****

— Ты не сердись, что я тебя в эту компанию притащил, — сказал Ян, когда они уже подходили к метро. — Ребята классные, просто любят спорить. Самые близкие мне люди. С Захаром и Димкой в одном классе учились. Геля — она какая-то невероятно добрая девчонка, хоть ей в жизни очень тяжело пришлось, в приюте для сирот росла. Макс ее подобрал буквально на улице, когда она уже совсем на грани была. А Богдан вообще, можно сказать гений. Ну, в этом сама убедишься. Зайдем к нему на днях, хорошо? Кое-что посмотришь. Ты послезавтра ведь не работаешь?
— Нет, если только  аврал не объявят. Иногда случается.

Мимо них протопали трое стражников. Они волокли за собой мужчину средних лет, в длинном плаще. Задержанный не сопротивлялся. Да и сопротивление было бы бессмысленным, ведь дубинки в руках стражников выглядели внушительно. Маша вздрогнула.

— Наверно, какой-то нарушитель.
— Наверно. Что-то давно в наш сектор стражники не заглядывали. Знаешь, есть сектора, в которые они вообще никогда не суются. Боятся.
— Не может быть. Они же представители власти. Разве они могут бояться?
— Такое тоже бывает. А вот мы как-нибудь туда смотаемся. Тебе будет интересно, обещаю.

В метро оказалось многолюдно, люди ехали с работы. Серые, озабоченные, усталые лица… Маше даже стало слегка стыдно, что она спокойно прогуляла целый день, и что у нее нет почти никаких забот. Даже в семье, кажется, начался какой-то другой, относительно спокойный период. На следующей станции в вагон хлынули новые пассажиры, притиснули их с Яном к стене. Маша обычно боялась толпы, боялась, что ее в любой момент сомнут и уронят на землю, потом она окажется под ногами людей и уже никогда не встанет.
А сейчас от толпы ее отделял Ян, она чувствовала его тепло, и было совсем не страшно…
                               http://www.proza.ru/2016/02/19/1844