Садко и Софьюшка

Волна выкатилась из моря и поползла, как раздувшаяся от гнева кобра к ногам человека.
- Ух ты, - встрепенулся человек, робея перед набегающей горизонтальной  массой. 
- Не боись! – выдохнула волна, не дотянув до человеческих пят каких-то полтора метра.

О взаимоотношениях трёх разумных стихий, человека, моря и берега, можно говорить и писать бесконечно...
 
Вот огромная волна вспенилась над "седой равниной моря". Она грузно перекатывается через пороги и, кажется, остановить её невозможно. Но минуту спустя, раздавленная столпом атмосферного воздуха, волна покорно приплёскивает песчаную отмель нежнее пенки утреннего кофе:
- Эх-х-х-не-выш-ш-шло… - выдыхает она и пятится назад в море.
(Кстати, вы замечали, как вслед за убегающей волной пятится по песку её мокрая тень?)

Берег торжествует победу, искрясь на солнце миллиардами песчинок, которые "едва" не превратились в морское дно. Но торжество берега не долгое. Вот уже следующая волна клокочет бурунами «У-у-у-меня-получится!» и стремится отвоевать полоску прибрежной отмели. Но и её ждёт разочарование. Снова ненадолго торжествует берег.
Хозяин моря поглядывает из коралловых глубин на одиозные усилия волнистой ряби и хранит олимпийское спокойствие. Он знает: вода по капле точит всякий камень, а волн в Его "сундуках" достаточно!
 
...Набегает волна, играючи, на узкую полоску прибрежной отмели, но обжигая пенистые бока о раскалённый песок и задыхаясь от горячего солнечного света, отступает прочь в тишину и прохладу водянистого тела матери. 
Так маленький карапуз ползёт прочь, перебирая под собой четыре пухленькие лапки, а мать, натянув полозки, с улыбкой возвращает его обратно.
Море всегда возвращает волну, чтобы не случилось беды. Оно знает: стоит волне заглядеться на берег секундой дольше, миллионы крохотных песчинок, как стая голодных пираний набрасываются на пенистую шалунью и безжалостно её поедают. А потом, сытые и довольные, они, искрясь на солнце, смыкают  мокрые животики так плотно, что хоть бегай, хоть катайся на велосипеде – не провалишься!
 
Помните картину Айвазовского «9-ый вал»? О, это резвятся уже не милые карапузы, а «детишки» постарше. Они обучены всем премудростям морской охоты и своё не упустят. Даже мать порой волнуется, глядя на потешные игры своих высоколобых умников. А шуму-то сколько! Бедный кораблик, как мячик для пляжного волейбола, то взлетает вверх к небу, то стремительно падает вниз, и кажется, вот-вот  больно ударится о дно. Нет! Кто-то в затяжном прыжке вытаскивает верную свечу. И игра продолжается.

Но вот Ветер-отец раскатисто, как гром небесный, трубит «Довольно!» И вскоре с неба на горячие пенные головы разыгравшейся "детворы" проливаются водопадом материнские слёзы умиления.
Вы когда-нибудь видели, как выглядит  море в грозу?
Штормовое брожение масс успокаивается, огромные валы мерно покачивают линию горизонта. А капитан чудом уцелевшего кораблика уже не читает молитву о спасении на водах, а раскуривает трубку и велит юнге поднести ковш лучшего рома из кладовых корабля. «Джорж! – кричит он юнге, - Мы уцелели, три тысячи ...!»

Игры завершены. «Детишки» большие и малые дружно рассаживаются вкруг родительского стола. По всему видно, аппетит нагуляли на славу!
На столе разносолов - от души: три корабля с полным корабельным обмундированием, штук сорок шлюпок, яхт рыбацких и всевозможных вельботов, а по мелочам – не сосчитать!

На почётных коралловых сидалищах во главе стола сидят два брата: оракул Ветер-ветрило, да царь Окиян. Сидят они, на детишек поглядывают, трапезу не начинают, видать, ждут кого.
И точно. Ползёт, переваливается по дну ком чудищ морских. Тут и осьминожки, и рачки всякие, и коньки морские, кого только нет.
- Ну что, обнаружили? – спрашивает царь Окиян сошку морскую.
- Повсюду искали, отец наш, ох, повсюду. Старались, как могли! – отвечает челядь истошно и пискляво.
- Так обнаружили, али не обнаружили?! – царь, «сверкнув» водянистыми очами, привстаёт, да так, что глубь морская сотрясается.
- Обнаружили, отец наш, обнаружили, не гневайся, получай приданое! – склоняется перед братьями стоящий впереди других осьминожка.

Расступились чудища и вынесли наперёд ряженого в кафтан человека.

- Играй, Садко! – крикнул брат Ветер, - Не привык я без движения столовничать!
Садко оглядел пирующих, взмахнул рукой и ударил по струнам. Да так крепко ударил, что порвал все четыре разом.
- Эх ты, неумеха поганый! – Окиян нахмурил брови и залпом осушил кубок с водой из Красного моря. Оттого его щёки раздулись и стали пунцовые, -  Как смеешь ты, смерд человеческий, нам с братом трапЕзу печалить?!
- Виноват, владыко, отпусти на час, вернусь и струны новые принесу.
- А коли не вернёшься, что тогда?
- А тогда - не пить мне воды вовек и от жажды умереть, коли слово нарушу.
Переглянулись братья, да отпустили Садко.

…Сидит Садко на берегу, смотрит на волны. Струны отыскал, да знает, не отпустят его братья второй раз, при себе оставят. А коли плохо сыграет, не потешит "публику", так на съедение морским чудищам отдадут. Вот ведь задача: и живым остаться, и на свет Божий вернуться?
Эх, не поплывИ он второго дня на корабле, послушай жену Софьюшку – не сидел бы сейчас у врат морских, да слёз горьких не лил!
И тут пришла ему в голову мысль...

- Вернулся? – басовито хохотнул царь Окиян.
- Как обещал, великий царь, вернулся, чтоб потешить тебя и брата игрой да танцами, - Садко молодецки топнул сапожком и как бы невзначай наступил на плюгавую каракатицу. Та взвизгнула, выпустила облако пепельно-чёрного дыма и обиженно отползла в сторону.
- Вот это по-нашему! Играй! – брат Ветер выпорхнул из-за стола и молодецки пошёл по кругу.
Садко, подхватив ритм его шагов, заиграл Камаринскую, да так ладно, что и царь Окиян, и дети, и прислуга царская, все повскакали со своих мест и закружились, переплясывая друг друга.

А Садко только того и надо. Стал он играть ещё быстрее, ещё громче.
Первым повалился на дно мормкое гигантский осьминог, запутав щупальцы в клешнях огромного краба. Краб никак не хотел падать и переворачиваться на спину. От испуга он сжал клешни, как при охоте. От нестерпимой боли осьминог совершенно вышел из себя и стал свободными от плена щупальцами хлестать всех вокруг. Сочные удары осьминоговых конечностей с ядовитыми присосками навели ужас на танцующих дельфинов, касаток и невиданных глубоководных чудищ. Началась паника. Ломая столы с дорогими угощениями, морская братия кинулась врассыпную. Музыка стала не слышна за визгом, бульканьем, ударами хвостов и плавников друг о друга.

- Стойте! – вскипел царь Окиян, оглядывая бегущих. Но в этот самый миг хмельная красная вода повалила и его под лавину панцирей, убегающих моллюсков. Брат Ветер, растоптанный прямо на «танцплощадке», старался выдохнуть из себя бурю и остановить вакханалию страха. Но вместо ураганного ветра из его помятых щёк вырывался только немощный борей, способный разве что обеспокоить мам, созерцающих из-под пляжных зонтиков купающуюся детвору.

Садко перебросил гусли за спину, изловчился и обхватил руками набирающего скорость дельфина. Дельфин, без того напуганный происходящим, метнулся в сторону, но Садко вжался в его скользкую спину и чудом сохранил равновесие.
- К людям! – крикнул он, наклоняясь вперёд, - Скорей!
В испуганных зрачках дельфина вспыхнул на мгновение свет канувших в Лету тысячелетий. Этого бесконечно малого интервала времени оказалось достаточно, чтобы он понял, вернее, ощутил то, что хочет от него человек. Дельфин унял страх и, как верный конь, помчался к берегу.

- Отченька наш, помози! – шептал Садко, из последних сил стараясь не расцепить онемевшие пальцы рук. Дельфин ещё прибавил скорость. Через двадцать минут он, как торпеда, взлетел на волнами. Садко успел вдохнуть всей грудью воздух, пропитанный сладким ощущением прежней солнечной жизни.
Дельфин сбавил скорость и мягко шелестя плавниками подплыл к берегу.

- Софьюшка, да как же ты здесь оказалась? – воскликнул Садко, выходя на берег.
София поклонилась мужу в пояс, потом подошла к дельфину, застывшему, как огромный валун, на мелководье и погладила его скользкий нос:
- Спасибо тебе, дружок. Возвращайся с миром, Бог с тобою!
Что-то очень знакомое сквозь калейдоскоп тысячелетий ещё раз окликнуло память дельфина. Он внимательно посмотрел Софьюшке в глаза и, отталкиваясь плавниками от мелководья, попятился в море.