Карлсон по имени Айвенго

Монолог с собеседником

Мальчик Боря ещё во чреве матери казался крупнее многих своих сверстников. Пухленькое телосложение, напоминающее нежную  стать мифологического купидона, немало омрачило годы его детства, отрочества и юности. Как только не дразнили Борю школьные товарищи, озлобленные собственным бездушным происхождением.
Увы, детская фантазия, ещё не утвердившаяся в добре, становится порой  реальной альтернативой заботливым навыкам родителей и умно-добро-вечным посевам школьных учителей.
Возрастная неустроенность, терзающая личность ребёнка и склоняющая его ко злу, мне всегда представлялась естественным этапом становления маленького человека. Я с грустной улыбкой вспоминаю биографию Бориной подростковой социализации.

И теперь, когда передо мной, как в зеркале, стоит такой же взрослый человек по имени Борис и с такой же грустной улыбкой разглядывает окружающий его мир, я начинаю понимать, сколь несправедлива оказалась сваха-судьба к моему возлюбленному собеседнику.
Я пишу этот текст и одновременно наблюдаю вас, взыскательный читатель. В моём представлении вы, как заправский литсерфингист,  скользите, перпендикулярно строфам сочинения, пытаясь догнать убегающего вглубь текста Борю. Читая и откликаясь на предлОженное вам сочинение, вы на самом деле скользите вдоль собственной прожитой жизни, являя присущие вам стереотипы. Более того, вы невольно ворошите собственную биографию и припоминаете в ней что-то подобное прочитанному. Это обстоятельство заставляет вас наполнять Борю собственными переживаниями.
Верно говорят: взаимопонимание бессмысленно, если нет взаимного интереса друг к другу. И вы, читая эти строки, соглашаетесь со мной, вы как бы даёте мне понять - Боря вам не безразличен. А это значит, герой моего текста стал и вашим героем. И порука в том - возникшее между нами взаимопонимание.

Вы - люди трепетные и литературно одарённые. Поэтому, сами того не желая, вы поместили смайлик моего Бори на рабочий стол и невольно начинаете додумывать его образ, да-да, додумывать и применять к Боре алгоритм собственных умопостроений. И я всё более замечаю, что литературная жизнь моего героя продолжается уже независимо от меня.
- Нет-нет, - скажете вы, - сейчас же перебинтуйте пулевое ранение в конце строки и на бинтах напишите «et cetera!..»
- Не-ет, – отвечу я вам, объединяя два ваших отрицания в одно положительное свойство, - теперь, милостивые господа, пишите сами. И будьте любезны!

Видишь, Боря, пришло время, ты стал героем не только моего отнюдь не героического текста. Переходя от строки к строке по мостику взаимопонимания, я расселил тебя в залах и благородных умах моих собеседников. И теперь в архетипе каждого персонажа, выходящего из-под их вдохновенного пера, будет прорастать деталь и твоего характера.

Боря, Боря, и зачем только я тебя создал! Почему, стоя в конце собственной строки, как на краю пропасти, я должен провожать глазами клин моих литературных соотечественников, улетающий вместе с тобой в далёкое литературное нечто? Согласитесь, странно наблюдать, как герой, которому было суждено явиться и исчезнуть в пределах одного текста, становится крылатым персонажем окружающей литературной действительности?

А что такое, если задуматься, литературное окружение? Это и есть литература… минус я, любимый.