Количество жизни

По общему, так сказать, «состоянию внешнего вида» Алексею давали лет пятьдесят – пятьдесят пять. На самом деле, ему стукнуло целых шестьдесят два годочка. Самый, что ни на есть, возраст мужского стечения сил.
Однако, именно в последнее время Алексей стал примечать за собой неладное.
Например, странная неловкость в руках. Алексей никогда не испытывал ни малейшей проблемы с координацией. А тут, то чайная ложечка, как кузнечик, прыгнет с ладони под стол и закатится в самую даль, то чашка в руке дрогнет и ошпарит горячим кипятком пальцы. А вокруг, как назло, ни стола, ни стула, хоть бросай чашку на пол. 
Между прочим, так однажды и пришлось сделать. Алексей нёс налитый на кухне чай в комнату. О чём-то размышляя, он не вписался в проём двери. От общего телесного содрогания кипяток выплеснулся из чашки и ошпарил пальцы, сама же чашка спорхнула с ладони, как птенец из гнезда. Алексей попытался подхватить её левой рукой, но сделал это неловко и ошпарил вторую руку. Чашка, падая, задела выступ батареи и вдребезги разбилась.
Тогда-то впервые Алексей обратил внимание на неловкость совершаемых им движений, ещё не ведая причин. Позже, анализируя собственную немощь, он понял, что та разбитая чашка была на самом деле первым, информационным звоночком приближающейся старости.

Наступило первое декабря две тысячи шестнадцатого года. Алексей ждал этот день всю последнюю неделю. Дело в том, что уже год, как он занимался на литературных курсах, с каждым днём всё более погружаясь в омут высокой всевластной литературы. Наконец, страсть к сочинительству овладела им совершенно. Любимое художество, которому Алексей посвятил многолетие своей полувековой жизни, почтительно отступило на второй план. За годы «совместной работы» оно научилось ценить и уважать решения своего патрона. Как патронажная сестра, художество готово было исполнять не только желания возлюбленного бонзы, но и любой его каприз.
Кстати, наши капризы сами по себе не рождаются. Каприз - это логическое завершение неприметной с  виду цепочки житейских потребностей. Он таится до поры и вдруг является вельможно и всевластно. Нет смысла ему противоречить, потому что суть каприза и есть наше тайное до поры желание. Если бы мы не были способны на капризы, внутренняя  неразбериха превратила бы всех нас в неврастеников.
Слава Богу, мы можем «опростаться» от мучительного наваждения предельно простым способом – закапризничать. И пока окружающие даются диву: «Экий благонамеренный человек, а оказался совершенным капризулей!», мы победоносно оглядываем мир и тайно про себя повторяем: «С облегченьицем!»
 
Первое декабря, как известно, считается первым календарным днём зимы. Увы, с самого утра первый зимний день у Алексея не заладился. Померил давление – сто на двести, Пошёл умываться – споткнулся на ровном месте. Претерпев ещё несколько неудачных столкновений с реалиями наступающего дня, Лёша вернулся на кровать, запахнулся в остывшее одеяло и призадумался.
«Что скажешь, дружок, может быть, наступил не твой день? – он пытался распутать Гордиев узел объявших тело отрицательных обстоятельств. « Да-нет, день как день, - ответил он сам себе, - значит,.. не твой год? И вообще, может, ты уже того, проснулся не в своей жизни?..»
Он поглядел в окошко. Дворник Кузьма отчаянно материл собственную метлу. Копна стёртых об асфальт ивовых прутьев выпадала из его рук и демонстративно отказывалась трудиться. А бабки, облепившие, несмотря на ранний час, единственную во дворе лавочку, корили Кузьму, беззлобно распевая, как рождественскую колядку: « Эх, Кузьма-буян, ты напился пьян. Погляди: разор – не ухожен двор!»
«Это не рай, - резюмировал Алексей, - значит, моя тяжба при мне. Что ж, хочешь жить – вставай и иди».

Он оделся и вышел из дома. На трамвайной остановке, желая скрасить долгое ожидание, Алексей решил полюбопытствовать об интервалах в расписании. Он подсел к молодой девушке, на станционную лавочку и вежливо заговорил: «Милочка, будьте любезны…». Однако, девушка, не дослушав его, брезгливо отслонилась и поспешила покинуть трамвайную остановку. Алексей неловко улыбнулся ей вслед и смущённо отошёл в сторону.   
« Не огорчайся, дружок, - успокаивал он себя, - не твой день, не твой год, но надо жить. Что ж тут такого…»

В переходе станции метро Октябрьская Алексей задержался у слепого музыканта. Парень выводил на флейте старые советские мелодии. Играл он плохо, но волшебные ноты детства бередили душу, и Алексею захотелось отблагодарить музыканта. Он достал кошелёк и положил несколько монет. Услышав звон мелочи, парень отложил флейту и сказал «Я могу вас попросить вывести меня отсюда?» Было утро, до открытия Центрального Дома Художника, где разместилась литературная выставка, ещё оставалось часа полтора.
- Конечно! – с готовностью ответил Алексей и предложил свою руку. Парень упаковал флейту в футляр и опёрся на руку Алексея.
Они прошли по переходу, пересекли вестибюль станции и вышли на Октябрьскую площадь.
- Вон туда, - парень умоляюще посмотрел на Алексея и махнул рукой в сторону Ленинского проспекта, - пойдёмте же, меня там ждут.
Что оставалось делать Алексею? Не бросать же слепца вот так, в толпе. Время было раннее, и к метро стекалась плотная человеческая река. Идти против течения и зрячему-то нелегко, а тут...
Когда они прошли ряд торговых павильонов, парень остановился.
- Здеся! – почти крикнул он и, театрально разводя руки в стороны, подошёл к припаркованной у тротуара машине. Это была старая «буханка». Для тех, кто по возрасту не знает этого слова, поясню: буханкой называлась в советское время модель УАЗа с цельнометаллическим кузовом. Ульяновский завод давно перестал выпускать эту разновидность автопрома, но надёжные, проверенные временем реликты ещё исправно бегали по российскому асфальтовому бездорожью.
- Помогите, пожалуйста, - парень обернулся к Алексею, неловко отыскивая ручку боковой дверцы.
- Конечно, конечно, - Алексей взялся за ручку. Дверца оказалась не заперта. Только Алексей подсадил музыканта на подножку машины, как с двух сторон к ним подбежали крепкие парни и обоих буквально кинули друг на друга в металлический кузов машины.
- Эй, вы, полегче! – захохотал флейтист, стаскивая «перевязь слепца» с головы и устраиваясь поудобней на дальнем сидении.
- Не базарь, музыкант. Ты - существо духовное, тебя, хрен, сковырнёшь! – ответил ему, улыбаясь, один из молодчиков.
- Мужики, в чём дело?! – возмутился было Алексей, но тут же получил пинок под ребро, - Э-э, вы чего, мужики!..
Машина тронулась. Алексей понял, что докричаться до кого-нибудь из этой цельнометаллической «буханки» невозможно. Потирая бок, он затих, съёжился и с ужасом приготовился к худшему.

- Эй, халявщик, вылазь! – яркий свет от распахнутой дверцы ударил Алексея по глазам. Он кое-как выбрался из кузова и огляделся. Вокруг жались к простеньким деревянным оградкам неказистые дачные домики. Первый снег кое-как прикрывал неухоженные бугорки всклокоченной земли после недавнего строительства. Возле него в кружок стояли человек семь крепких молодых ребят. Среди них выделялся особой развязностью музыкальный псевдо слепец, которого Алексей пожалел час назад в переходе станции Октябрьская.
- Ну, чё, отец, сам башлять будешь, или уговаривать придётся? – насмешливо прогнусавил рябой парень, сплёвывая окурок.
- Ребята, у меня нет денег, - тихо ответил Алексей, понимая, что за этим последует, отнюдь, не мирное продолжение диалога.
- Ах, ты… - рябой размахнулся, но в этот миг вкруг машины замкнул кольцо бравый отряд ОМОНа. Порядка десяти бойцов застыли с калашами от плеча, взяв на прицел всех из окружения Алексея.
- Лицом к земле! Руки за голову! – скомандовал появившийся перед строем капитан. Братва попадала на снежок, остались стоять только музыкант и растерянный Алексей. Офицер прошёл мимо Алексея, будто не видя его, и подошёл к музыканту.
- Благодарю за службу, Георгий!
- Служу России! – ответил тот.
Затем капитан обратился к Алексею:
- Прошу простить, что вовлекли вас в историю. Готовы ответить на все ваши претензии. Слово офицера.
- Какие уж претензии, - щурясь, буркнул Алексей, - спасибо, что живой!..

Уже смеркалось, когда нашего "героя" после предварительной беседы со следователем доставили в город и высадили, минуя  все  ограждения, прямо у главного входа в ЦДХ.
Поглядев на огромные очереди в билетные кассы, Алексей с грустью констатировал:
- Похоже, сегодня я остался без билета.
- Вот уж нет! – засмеялся капитан.
Подхватив Алексея под руку, он вежливо протаранил толпу у касс и вошёл, минуя охрану, в искрящийся огнями холл Дома Художника.
- Честь имею! – капитан пожал Алексею руку и направился к выходу.

Людской поток увлёк Алексея в экспозиционные лабиринты литературной выставки. Бродя между книжных развалов сотен российских издательств, он всё время ловил себя на мысли, что никак не может сосредоточиться на литературе. Утреннее происшествие, чуть не стоившее ему жизни, предстоящие встречи со следователем, а главное, роль свидетеля и потерпевшего в этой неприятной истории были неожиданны и непривычны его добропорядочному существованию. Оттого, потолкавшись всего полчаса по выставке, он покинул уютные залы ЦДХ и по декабрьскому талому снежку поплёлся домой, в надежде поскорее лечь спать и закончить этот несуразный день.

«Господи, как же  тяжело стало жить! – сокрушался по дороге Алексей, - Может, хватит? Если раньше мне казалось, что самое трудное - это научиться преодолевать окружающих тебя людей и всевозможные обстоятельства, то теперь я вынужден преодолевать самого себя, преодолевать ежедневно. Наверное, гарцующая госпожа жизнь стряхнула меня, как дорожную пыль времени, и исчезла за ближайшим поворотом вечности. И теперь новая волна времени заплеснула брошенный на дороге скарб моих человеческих немощей. Но она не принесла радости, просто ударила в лицо. Так старый кусок прибрежного гранита теряет с очередным ударом волны толику оставшейся в его расщелинах силы. Эх, Лёша, милый мой собеседник, - обратился Алексей к собственному "я", - пойми же, наконец, твоё время окончилось раньше, чем закончилась твоя жизнь…»

Часа через полтора, выговорив всего себя наизнанку, Алексей подошёл к родной пятиэтажке. Совершенно пустой, как в забытьи, он поднялся в лифте на пятый этаж, с минуту искал по карманам ключи, наконец, нашёл, долго не мог попасть в замочную скважину, потом и вовсе выронил. Ключи ударились о кафель лестничной площадки и скатились по ступеням лестницы вниз к дверям лифта. Алексей вернулся к лифту, подобрал ключи и хотел было вновь подняться на лестничную площадку, но тут силы оставили его. Он присел на ступеньку лестницы, привалился спиной к ограждению и… заплакал.

Алексей взял себя в руки, и пока его немощь не обнаружили соседи, поднялся наверх. «Почему говорят: «Не имеешь старика – купи!»? - подумал он, открывая дверь в свою крохотную однокомнатную хижину, - С годами мы накапливаем житейскую мудрость. Зачем? Чтобы вот так, нелепо спотыкаясь о пустяки, превратиться в бедняков, уходящих из этого мира с несметными богатствами за плечами? Взрослея на собственных ошибках, мы движемся сквозь плотную череду потерь, а став взрослыми, неразумно расточаем даже то малое, что имеем, как говорят, «в сухом остатке» - здоровье и время. Когда же кукушка и вовсе теряет к нам свой пророческий интерес, мы, носители мудрости века, исполняем заглавную роль в трагедии о собственной жизни, более того, трагедии, как правило, нескладной. Ведь складная смерть бывает разве что в бою. Мы же становимся героями, увы, только своего романа, и наша бытовая героика исчезает вместе с нами неприметно, как фарс старомодного анекдота». Он улыбнулся, заметив, что его внутренняя речь приобрела высокопарный оттенок.

"Вот так, мой милый литератор!" - Алексей сбросил пальто и тяжело опустился на покатый, широкий край старого дедовского комода, занимающего добрую половину его крохотной прихожей. «Был дед, не стало деда, а может, и вовсе не было, – он провёл ладонью по засиженной велюровой обивке семейного реликта. Впереди был долгий вечер, ещё не тронутый ни звонками заботливых родственников, ни мелкими житейскими необходимостями.
«Всё позади, - произнёс Алексей вслух нарочито громко, - Благодарю!..