Ящерка

   Моё детство прошло в маленьком городке Средней России. Теперь, по сравнению с Петербургом, в моих воспоминаниях он кажется совсем крошечным.

   Крошечные узенькие дороги были тогда, а быть может и сейчас, покрыты не асфальтом, а серой шёлковой пылью, и ноги утопали в ней по щиколотку.
   Вдоль дорог и тропинок, вместо бордюрного камня, топорщилась густая тёмно-зеленая травка с крошечными белыми цветочками; в низинках её сменяли прутики и круглые листочки подорожника; а на сухих взгорках – полынь. Низенькая белёсая полынь источала пряный дурманящий запах, который снится мне порой и сейчас, наполняя сердце сладкой тоской и горечью о потерянном детстве.

   В памяти всплывают крошечные одноэтажные домики. Они, вместе с пёстрыми своими крышами, утопают в купах деревьев.
   Сады столь густы, а ветви раскидисты, что порой кажется, сливы и груши зреют на одной ветке; а прильнувшая к яблоку вишня своим соком красит его бочёк. Даже казённые «многоэтажки», в четыре этажа, окружены корявыми яблонями, кустами духмяной смородины и колючего крыжовника, раскидистыми сиренями и медовой акацией.
   Цветы, подобные тем, что в столичных городах растут на клумбах и лишь в центральных районах; здесь как сорняк, растут вдоль дорог и тропинок, в запущенных садах и в ухоженных палисадниках,  у порога и под окнами домов, на навозных кучах и возле выгребных ям.

   Крошечная и медлительная, по сравнению с Невой, безымянная речка, с ивами и осокой по берегам, плавно извивается через весь городок. Ложе реки прорезало Среднерусскую равнину с севера на юг и стало границей лесов и степей.
   Восточная сторона – это  широколиственные и сосновые чащобы, с зарослями ореха и ежевики, с высокой травой, где среди ярких цветов хоронятся рослые грибы и крупная земляника.
   Западная сторона – ровная, как стол до самого горизонта, степь; укрытая золотистой пшеницей, зеленоватыми овсами, розовой пеной гречихи и редкими струнками лесопосадок, не позволяющими суховеям сдуть и труд земледельца, и саму почву.
   Городок прильнул к реке, и потому дли-и-нён и узок. В него легко вползает утром – медвяный запах полей, вечером – смолистый аромат леса. В полдень, когда в кобальтовом небе повисает белёсое пятнышко солнца, знойный ветерок закручивает в низенькие смерчи пыль и пушинки, травинки и лепестки цветов.  На зубах скрипит вездесущий песок. Всё вокруг, до ближайшего дождя, покрывается серой пылью чернозёма.

   Но вот солнце клонится к полям, и из-за кромки леса спешат пухлые одеяла и подушки кучевых облаков, розовато-белых с сизым подбоем.
   Лиловый сумрак стирает тени…
   Упругий сквозняк… захлопывает двери! ставни!
   Вспышка!.. Мёртвенный свет молнии выхватывает из потёмок странные, невиданные днём, фигуры людей, животных, фантастических чудовищ...
   Удар-р-р!.. Раскат грома заставляет втянуть голову в плечи…
   И вот... седое небо опрокидывает дождь!!! 

   Ливень глушит все звуки и запахи, превращает пыль дорог и дорожек, троп и тропинок в чёрное масло. По нему, раскорячившись, понуро бредут мокрые собаки; скользя и взмахивая руками, торопятся босые люди, обувь засасывает – не выдернуть; машины наматывают на колёса пуды липкой грязи и тонут в лужах с крупными пузырями.
   Сырость расползается по всем закоулкам и заставляет дышать полной грудью.    Кажется, что пора строить Ковчег…
   Но в полночь гроза, устав от своего буйства и бросив листву, ветки и сорванное с верёвок бельё, прекращается также… вдруг!

   Небо глухо погр-р-ромыхивает, тускло вспыхивает! дальними зарницами и виновато моргает множеством звёздных глаз. Умытые звёзды столь ярки и крупны, что страшно подпрыгнуть! Опалишь о них волосы или пробьёшь затылком низкий бархат чёрного полога…

   Восход!
   Ещё прохладные лучи невидимого солнца слизывают с крыш и дорог влагу, искрятся на листах и травах, заставляют цветы источать дурманящий аромат, а птиц бешеными трелями заглушать звуки просыпающегося города. Шар солнца неспешно выплывает из-за щётки леса и озаряет уже сухой, умытый и свежий городок с деловито снующими жителями.

   Таким свежим  утром мы  с бабушкой пришли в лес за маслятами.
   Грибов было так много, что собирать их мне надоело очень быстро: не «тихая охота», а поход в магазин-самообслуживания! Пока бабушка, ворча и поглядывая на меня искоса, срезала и укладывала в плетёную корзинку шоколадные кругляши грибных шляпок, я увлеклась наблюдением за маленькой ящеркой.

   Обычно юркая, ящерица чуть больше моей ладошки, лежала на толстом корне и грелась на солнышке. Я потыкала её травинкой, и ящерка неохотно перебралась на плоский камешек. Было ещё прохладно и ей, после ночной грозы, явно не хотелось шевелиться.
   Гладкую спинку ящерки покрывали коричневые пятнышки и чёрные полоски, а брюшко было лимонно-жёлтым. Вместо ушей на голове – маленькие дырочки, а глаза – бусинки, прикрытые пеленой третьего века.
   Зверёк явно хотел спать. Я разглядывала лапки, пальчики с маленькими присосочками, и соображала: как ухватить дикарку, чтобы не остаться с её хвостом, как «с носом»…
   Ящерка совсем разомлела, в солнечном луче на уже просохшем камушке, и перестала меня замечать. И тут я её ловко схватила за голову поближе к шее.
   Удивительно, но ящерица почти не сопротивлялась и дала засунуть себя в коробку из-под бутербродов.
   Никакие уговоры и увещевания бабушки не смогли заставить меня выпустить такого чУдного и покорного зверька. Я непоколебимо решила взять ящерку домой и сделать её своим питомцем!

   Свою любимицу я поселила на балконе среди горшков с цветами, и во время дождя она пряталась под резные листья алой герани. Бабушка сушила на балконе стручки гороха и фасоли; ящерица грелась на них в жаркий полдень и ловко хватала беззубым ртом пролетавших мух. А вот мух, которых дарила я, и есть и замечать отказывалась.
   С удивительным упорством пленница старалась забраться по кирпичам стены куда-то вверх! но срывалась и шлёпалась вниз! Несколько секунд лежала на спинке, раскинув лапки, оживала и вновь! бросалась на вертикальную стену.
   Я старалась не беспокоить своего питомца и даже перестала выходить на балкон, а лишь наблюдала с порога и всё чаще задумывалась над словами бабушки «Каково бы тебе жилось среди ящериц, без родных и друзей?».

   Наступил банный день, а за ним день большой стирки, и бабушка развесила бельё на балконе.
   Большие белые простыни хлопнули! на ветру – ящерка от страха прыгнула!..
   Никто не ожидал, что крошечный зверёк спрыгнет вниз с третьего этажа, но случилось именно это. Я испугалась, что ящерка разбилась! Не замечая ступенек, буквально слетела вниз! Ящерица была жива, но дышала открытым ртом и шевелилась еле-еле…

   …Уже в сумерках я, зарёванная от жалости, и бабушка, рассерженная моим упрямством, добрались до леса.
   Мы не нашли того места, где я так опрометчиво поймала ящерицу, но нашли похожее: песок, утыканный острыми травинками, гладкие, словно галька, камешки и толстые корни сосны.
   Я вытащила свою любимицу из бутербродной коробки и осторожно положила на сухой листок, стараясь не задеть хвост: от страха ящерица может хвост откинуть и будет болеть долго-долго, пока не отрастёт новый.

   Ящерка лежала, не шевелясь, и слёзы раскаянья, стыда и горя стали душить меня.
   Я задыхалась, но боялась расплакаться в голос и напугать своё сокровище.
   Зажмурилась, чтобы сморгнуть слёзы, застлавшие глаза… и не заметила, как ящерица юркнула куда-то в траву!...

   Я была счастлива! Рада её побегу больше, чем её поимке! Мой любимый зверёк жив-здоров и побежал к своим родным и друзьям!
   Больше она не будет бросаться на стену. Больше не будет одинока. Больше не будет зависеть от глупой девочки.
   Впервые я осознала себя как ГЛУПУЮ девочку…

   …Прошло много-много лет, а я не забыла ящерку.
   Прежде, чем принять серьёзное решение, задумываюсь: порадуют ли «дарёные мухи» и не станет ли человек от моей заботы бросаться на стену или с балкона…