Сэмюэль и королевская сойка

В последнее время старику Сэмюэлю всё чаще стали сниться картины его
детства. Особенно яркими и осязаемыми они были в дождливую ветреную
погоду, ближе к полуночи, когда он, завернувшись в плед и обложившись
подушками, устраивался в гамаке на мансарде. Сад за окном всякий раз
шумел, вздыхал и хлестал мокрыми ветками по железной крыше, а
невидимое сонное веретено крутилось и жужжало, сковывая дрёмой всё
вокруг.
 
В такие минуты Сэмюэль вновь становился ребёнком и, словно ловец
жемчуга, нырял в бездну воспоминаний, чтобы найти тех, кого давно
потерял. Эфирные встречи наполняли его жизнь особым смыслом, хотя ему
казалось, что таким образом небытие попросту приручает, дабы однажды
легко увести и его на самое-самое дно.

Сегодня старику снилась тихая тёплая осень, пахнущая тыквой, кострами и
прелыми листьями. Он разгребал колтуны поседевшей травы и восторженно
восклицал каждый раз, нащупав грецкий орех – сухой и светлый,
прогретый солнцем, или наоборот – влажно-чёрный, недавно
вылупившийся из материнской кожуры. Длинноухий пятнистый щенок
Юкки носился рядом, поднимая вихрями опавшую листву и роя подкопы то
тут, то там.

«Хоть бы найти, хоть бы найти», - шептал маленький Сэм, ползая на
коленках под деревьями в надежде отыскать дар королевской Сойки. По
преданию, это должен быть орешек с дуплом, в которое вместо
выклеванного ядра, птица прячет сюрприз - пёрышко, камушек, маковую
коробочку... Каждая из этих находок - подсказка, которая обязательно
приведёт к невероятным, волшебным, сказочным переменам! Нужно только
верно истолковать её и тогда... тогда все детские беды останутся позади.

Старик ворочался и неровно дышал во сне, наслаждаясь шелестом
листопада и вкусом кукурузных лепёшек, что по воскресным дням пекла
его ворчливая тётка Грета. Аромат немудрёной выпечки сочился из всех
щелей деревянного дома и растворялся в сумерках, а тётя, высунув
взлохмаченную голову в махонькое окно, оглушительно кричала:
- Сэ-эээм! Марш дом-ооой – ночь на дворе! Твои родители на небесах всё
видят, не огорчай их!

Сэм мигом распихал по карманам скудный урожай и напоследок запустил
руку в заросли пырея. Какая радость – коснуться твёрдой, изрезанной
бороздочками, округлой скорлупы! Затаив дыхание, он разжал кулак и
увидел… дырку в орехе! Она оказалась такой маленькой, что рассмотреть
содержимое было невозможно. Сэм добежал до крыльца и, плюхнувшись на
пыльную ступеньку, стал трясти находку у самого уха, гадая, что бы
там могло быть. Дверь распахнулась, и в ореоле качающейся лампочки
выросла необъятная тень с ремешком в руке.
- Ой, чума-аазые! Как же вас в чистый дом пустить? И где же набраться
мыла, чтобы отмыть вас, паршивцы?! - гаркнула она. - Спать будете в
сарае, и еды сегодня больше не получите!

Мальчик и щенок уселись на циновке среди досок, тряпок и латаных
мешков с овсом. Оплывший огарок потрескивал и чадил, шуршали мыши,
скрипела на ветру покосившаяся ставня. Сэм дубовой чуркой расколол орех
и увидел внутри блестящий рыболовный крючок. «Наверное, я должен
поймать рыбу!» - пронеслось в его голове. Он схватил ивовую удочку,
жменю овсяных зёрен для наживки и, тихонечко выбравшись со двора,
вместе с развесёлым Юкки, помчался через лес - к реке.

Пробираясь сквозь заросли орешника, он видел, как белые ласочки
заплетают лошадям гривы в косички и как светятся голубизной гнилушки-
пни, он слышал, как птенцы бородатого филина кричат из гнезда: «чииб…
чииб», и как звенят цикады, напоминая тиканье старинных часов на
городской ратуше…

Луна поднималась всё выше, и Сэм понял, почему не может оторвать от неё
взгляд. Она была, словно кукурузная лепёшка – жёлто-оранжевая,
поджаристо-масляная, желанная и абсолютно недосягаемая!

Он отыскал в камышах облупленную плоскодонку и, немного отплыв от
берега, закинул удочку. Какое-то время речная гладь пульсировала
кругами, а потом забурлила, вспенилась и стала кидать лодку из стороны в
сторону. «Щука!» - обрадовался Сэм и в тот же миг полетел за борт.
Ледяные течения потянули его за собой, любопытные мальки стали
тыкаться в его ладошки, а колючие водоросли плетками повисли на ногах.

Сквозь зеленоватую толщу воды мелькали лунные брызги, в месиве
тягучего ила кренилась дырявая лодка, а над скользящими по глянцу реки
листьями, белело лицо незнакомца в широкополой шляпе. Он поддел
тростью ворот детской рубахи и одной рукой вытащил из воды еле живого
Сэма, а другой - поникшего мокрого Юкки.

Потом они сидели у костра, закутанные в одеяла, ели горячую рассыпчатую
картошку и восхищённо переглядывались, наблюдая, как карлики
жонглируют бумажными цветами, как однорукий фокусник выуживает из
кармана вереницу шёлковых платков, а румяный великан держит на
ладони крошечную девочку с лиловыми волосами. Но самым удивительным
был клоун в широкополой шляпе. Он взмахивал узорчатой тростью, и его
шляпа превращалась то в чихающий чемодан, то в поющую курицу, то в
хохочущий куст чертополоха.

- Можно мне остаться с вами? - робко спросил Сэм.
- Конечно, малыш! Но знай – даже время здесь крутит сальто! Находясь в
нашей сказке, ты с каждым часом будешь взрослеть на год... но ведь ты сам
этого пожелал! - клоун улыбнулся и раздвинул тростью густой ивовый
занавес.
Оттуда, осторожно ступая по шуршащей листве, вышла женщина неземной
красоты – в мантии из сиренево-бирюзового оперения и с алмазной
короной на голове. Её пепельные волосы развевались, словно струи густого
дыма, на ногах красовались сапожки в форме птичьих лап, а на запястьях
щёлкали кастаньеты из ореховой скорлупы.

Она протянула Сэму зеркало, и он с ужасом отшатнулся: из зазеркалья на
него смотрел горбатый уродливый старикашка - с баклажанным носом,
раскосыми глазками и ртом на пол-лица.
- Мои благодарности, королева! – клоун с почтением поклонился и,
взмахнув тростью, превратил диву в обыкновенную лесную сойку.
- Дчээ-дчээ – пиррь! - прокричала та и, вспорхнув, исчезла в темноте.

* * *

Грета сняла засаленный фартук, протёрла стол и поставила на него
праздничное блюдо с горой кукурузных лепёшек. Все они были щедро
сдобрены маслом и посыпаны сахаром – чем не именинный торт?
Она взбила перину на детской кровати и застелила её новой крахмальной
простынкой, которую долгими вечерами, тайком от Сэма вышивала гладью.

- Ох, погорячилась я, отправив этих поганцев в сарай, - вздохнула она,
наливая в таз горячей воды и кладя рядом кусок душистого мыла. – Сейчас
выкупаю обоих, а потом уж праздновать будем, как ни как - шесть лет
сорванцу!
Заглянув в сарай, тётка нахмурила густые брови и упёрла руки в бока –
свеча ещё дымила, мешки с овсом смирно стояли вдоль стены, а на
скомканной циновке никого не было.

- М-ммм, - недовольно промычала она, разглядывая осколки ореховой
скорлупы и задумчиво почёсывая путаные кудри на затылке.
Она вышла во двор, пошаркала к калитке и обнаружила в осыпавшейся
листве протоптанную тропинку, бегущую к реке.
Прихватив, на всякий случай, садовые грабли и ритмично, словно дирижёр
шотландских волынщиков, взмахивая ими, тётя Грета тяжёлой поступью
направилась в лес.

Пробираясь сквозь заросли орешника и тёрна, она видела, как резвятся
кобылы с нелепыми косичками вместо грив и как гнилые пни норовят
преградить ей дорогу, слышала, как бородатый филин устрашающе ухает
«уу-гуу», и как противно звенят цикады, напоминая монотонный звон
дождя по медному корыту.

Луна поднималась всё выше, и Грета поняла, почему не может оторвать от
неё взгляд. Она была, словно детское лицо – круглое, бледное, одинокое и
абсолютно потерянное!

Тётя Грета пошурудила граблями в остывающем костре и привычно
прошлась ими по поляне, словно по своему огороду. Она выудила из
вороха листвы - шёлковый платок, пучок разноцветных перьев и серую
пуговку с детских штанов, которую пришивала всего пару дней назад.
- О Боже! Неужто утопли?!! - заголосила она, скрестив руки на груди. - Моя
вина! Глаз нужно было не спускать, а я всё - погуляй, не путайся под
ногами, не надоедай вопросами.

Она разрыдалась и с сопением стала раздеваться - сбросила
бесформенную кофту, переступила через мешковатую юбку, забросила в
кусты майку и рейтузы и, оставшись лишь в растянутых панталонах и
цветастом лифчике, бросилась в воду. Грета надеялась разыскать и
вытащить со дна почти бездыханных малышей, которых любила всей
душой, но никогда даже самой себе не признавалась в этом. Она отчётливо
представляла, как будет их трясти, оживлять и согревать в своих
объятиях, но сама – стремительно шла на дно, подобно неповоротливому
валуну.

Ледяные течения с трудом потянули её за собой, любопытный сом ткнулся
в её пышную грудь, а колючие водоросли запутались на её
колоннообразных ногах.
Сквозь зеленоватую толщу воды мелькали лунные брызги, в месиве
тягучего ила покоилась разбитая лодка, а над скользящими по глянцу реки
листьями, белело лицо незнакомца в широкополой шляпе. Он поддел
тростью резинку надувшихся панталон и одной рукой вытащил из воды
тётю Грету.

Потом она сидела у костра, закутанная в одеяло, давилась горячей
рассыпчатой картошкой, и брезгливо морщась, наблюдала, как лилипуты
танцуют с голубями, как одноглазый иллюзионист извлекает из цилиндра
морскую свинку, а горбатый старикашка - с баклажанным носом, раскосыми
глазками и ртом на пол-лица, держит на ладони длинноухого пятнистого
щенка…

- Минуточку, - воскликнула тётя Грета, приметив на уродце рубашку Сэма и
узнав Юкки.
Сбросив с себя одеяло, она встала в полный рост и добавила:
- Можно поговорить с ними?
Артисты Цирка Уродов замерли и затаили дыхание.
- Конечно, - как ни в чём не бывало, улыбнулся Клоун и раздвинул тростью
густой ивовый занавес.
Оттуда, осторожно ступая по шуршащей листве, вышла женщина неземной
красоты – в накидке из сиренево-бирюзового оперения и с алмазной
короной на голове. Её пепельные волосы развевались, напоминая струи
густого дыма, на ногах красовались сапожки в форме птичьих лап, а на
запястьях, щёлкали кастаньеты из ореховой скорлупы.

Она протянула тёте зеркало, но та только хмыкнула:
- Вот ещё! Хотите сказать, что я не больно красивая? Так мне это ни к чему!
- она отмахнулась, многозначительно стукнув по земле ржавыми граблями,
отчего дива, к всеобщему недоумению, вздрогнула и превратилась в
обыкновенную лесную сойку.
- Дчээ-дчээ – пиррь! - прокричала она и, вспорхнув, исчезла в темноте.

Клоун, тем временем, прислонился к дереву и, потирая подбородок, стал
исподлобья рассматривать необычную гостью. Он откидывал голову назад,
щурился и, держа в вытянутой руке хворостинку, изучал пропорции её
фигуры, качал головой и что-то прикидывал в уме. Он долго потирал руки,
а потом снял шляпу и вынул из неё невесомую мантию, расшитую синими и
розовато-дымчатыми перьями.

- Оденьтесь, мадам, - хрипло попросил он и накинул Грете на плечи
восхитительный наряд. - Вы умудрились отвернуться от зеркала и избежать
уготованной вам участи, а также умудрились навечно расколдовать нашу
королеву. Что же, теперь вы займёте её место. Хочу прояснить ситуацию: я,
всего-навсего, - шут своего Господина. Моё призвание – развлекать его и
устраивать весёлые зрелища. Через три дня состоится Осенний Бал и вы,
по известной причине, станете его королевой.

Впервые в жизни Грета не нашлась, что ответить. Она неподвижно стояла,
сопела и под воздействием неведомых чар преображалась. Чудесное
оперение, словно тонкий шёлк, обвило её расплывчатые телеса - подняло
грудь, сузило талию, удлинило шею. Вечно всклокоченные блеклые кудри
упорядочились и приобрели насыщенный чайный оттенок, кисти рук
укутались в широкие пуховые манжеты, а на изящных щиколотках
отливали золотом сапожки в форме птичьих лап.

От внезапных перемен тётя даже на миг потеряла равновесие. Она
ойкнула, покачнулась, и собралась было опереться на грабли, но те каким-
то чудом взлетели и, обернувшись гребешком, увенчали её голову.
- Хорошо, - сказала она, – я согласна! Но при одном условии: потом все
примут свой прежний вид, разойдутся по домам и ни-ког-да больше не
вспомнят об этом клоунском балагане!

* * *

Старик Сэмюэль, покончив с завтраком, заглянул под стол:
- Дружище, ты со мной?
Юкки зевнул, потянулся, снял с гвоздика поводок и, зажав его в зубах, сел
у двери.
- Завтра большое Представление! Чую, это будет мой последний
выход - стар я уже для весёлых мизансцен.
- Гав!
- Да-да, а ты, как и прежде, - мой маленький щенок. Время здесь летит по-
разному: для одного - вскачь, для другого - вспять, а для меня вот – встарь.

На витринах лавки циркового реквизита сверкали потрясающие вещи -
веера для канатоходцев, бутафорные кинжалы и рапиры, серебряные
клетки, нелепые велосипеды, пушки для летающих гимнастов и даже
коллекция шапок-невидимок! Старик выбрал драконью маску, диаболо, две
дюжины салютов и ещё много всякой всячины. Разложив покупки на чудо-
коврике, он скрутил его в трубочку и ласково погладил. Темнокожий факир
сверкнул глазами, заиграл на флейте протяжную мелодию и… ковёр
шевельнулся. Напоминая танцующую змею, он стал извиваться и
раскачиваться, и как только мелодия стихла - юркнул за порог.

- До чего шустрый курьер! Адрес - зелёный дом с мансардой! – крикнул
вдогонку Сэмюэль, зная, что всё будет доставлено в целости и сохранности.
Сунув за щёку леденец, он взял под мышку щенка и не спеша
пошёл бродить по хрупким улочкам стеклянного шара, давно ставшего для
таких, как он - и мини-планетой, и мини-тюрьмой.

К вечеру поднялся ветер, стал накрапывать дождь и, ближе к полуночи,
старик отправился в гамак. Он, конечно, завернулся в плед и нагородил в
изголовье уйму подушек. Сад за окном, как обычно, хлестал мокрыми
ветками по железной крыше, а сонное веретено всё потрескивало и
жужжало, жужжало…

На этот раз Сэмюэлю снился Осенний Бал – жёлтый, алый, багряный,
освещённый факелами и огненными обручами, разрывающий ночную
тишину взрывами хохота и аплодисментов, пахнущий карамелью, сладкой
ватой и дорогими духами.

Цирковая арена под открытым небом была застелена роскошными коврами,
амфитеатр до отказа заполнен зрителями, а в полумраке гостевой ложи
темнел силуэт Господина в маске.
И вот задребезжали фанфары, зарделись софиты, задрожала барабанная
дробь и к публике вышла ослепительная королевская Сойка!
- Представле-еение начина-ается! - провозгласила она и сделала пируэт.

По кругу, с топотом и ржанием понеслись кобылы с косами вместо грив,
закружились и заухали филины, зашлёпал светящимися корнями хоровод
пней-гнилушек, и оглушительной какофонией обрушилось полчище
стрекочущих цикад.
- О-ооо! – воскликнула публика, а с неба уже спускались воздушные
гимнасты, летели надувные мячи, сыпались звёзды, искры, пуговицы,
овсяные зёрна и ломтики кукурузных лепёшек…
Потом на фоне звёздного неба кувыркались карлики, великаны запускали
воздушных змеев, а фокусники и иллюзионисты пилили друг друга в
чёрных ящиках и выуживали из зрительских карманов носовые платки,
часы и купюры.
Лилипуты в восточных одеждах восседали на белых слонах, пудели
танцевали канкан, голуби прыгали на батуте, а Клоун разыгрывал
уморительные буффонады со своей волшебной шляпой. Зал ликовал, дети
хлопали в ладоши, а Господин, не снимая маски, неподвижно сидел в своей
ложе, иногда издавая подобие смеха – кха-кха-ка-аа…

После антракта фанфары завизжали ещё громче, разлетелись в стороны
края бархатного форганга, и на арене вновь появилась красавица-Сойка.
На этот раз она крутила педали высокого моноцикла и загадочно напевала
«Дчээ-дчээ… дчээ…» Виртуозно затормозив, она взлетела в небо и,
приземлившись уже на двухметровых ходулях, стала прыгать, кружиться
и вальсировать.

Маленький Сэм сидел в первом ряду. Он увидел, как чудо-мантия начала
потихоньку сползать с неё, как мелькнули знакомые панталоны тёти Греты
и… горько заплакал от отчаяния и обиды за неё. Он выбежал на манеж и,
вынув из кармана диаболо, принялся отвлекать внимание публики.
- Какой смешной горбун! Смотрите, у него нос - как баклажан, а глазки -
как у поросёнка! – раздавалось со всех сторон, но Сэм, не обращал на это
внимания. Он, один за другим, запускал в небо салюты – мерцающие,
ослепительные, радужные!
Крошка Юкки, в драконьей маске, тоже выскочил и стал ходить на задних
лапках, а тётя Грета – уже без оперения, растрёпанная и в одном белье,
вытащила из волос гребень и со всей злости запустила им в ложу.

Грабли вгрызлись зубьями в спинку мгновенно опустевшего
кресла. Откуда ни возьмись, налетела лавина жухлой листвы, арена
завертелась каруселью, а фантомные зрители и декорации рассыпались
комьями мха, древесной коры и лесного дёрна.

В одно мгновение всё стихло, лесная поляна опустела и погрузилась во
тьму, и только большой Чёрный Ворон остался сидеть на ясене, размышляя,
где бы ему отыскать для забавы новых простофиль. Вскоре к нему
присоединился и Сыч в широкополой шляпе, который как умел, - хохотал,
развлекая своего Господина.

На ясеневых ветвях догорали блёстки сказочной феерии, а на самой его
верхушке, на фоне далёких планет, крутился опустевший стеклянный шар,
исчерченный ломкими трещинами и непонятными символами.

* * *

Наутро не осталось и следа от ночных злоключений. Окна были открыты
настежь, и лёгкие занавески взлетали волнами, полными солнца.
Коротышка Юкки весело носился по двору за мухами и стрекозами, Сэм
сладко спал в новой белоснежной постели, а тётя Грета – добрая,
стройная, с новой причёской и окрылённая мечтами, сидела рядом и
шила мальчику тёплую куртку.

- Вставай, соня, - ласково приговаривала она. – Сегодня на площади, возле
ратуши – ярмарка! Пойдём-ка, книжку тебе купим, и карандаши, и леденец
на палочке. Для себя я тоже кое-что хочу, - она смутилась и немного
помедлив, добавила: - Как думаешь, двухметровых ходулей мне хватит?
Ну, чтоб крышу иногда тряпочкой протереть, или там кота соседского с ёлки
снять...
Она отложила шитьё и пристально уставилась на вереницу лёгких кучевых
облаков за окном. Те клубились и, обгоняя друг друга, летели за горизонт,
превращаясь то в цирковых пони и лилипутов на белых слонах, то в
бумажные цветы и танцующих голубей... промелькнуло даже лицо
человека в широкополой шляпе и белесый силуэт огромного ворона.

Грета зажмурилась и замахала руками, прогоняя видение и оно,
подхваченное ветром, помчалось быстрее, наполнилось чернильной
синевой, потемнело, и где-то вдали пролилось грозовым ливнем.

На дворе стояла тихая тёплая осень - кружились листья, цвели астры, а под
облетевшим орехом маячило огородное пугало - в бесформенной кофте,
мешковатой юбке и с колтунами из поседевшей травы на тряпичной
голове...