Платье
Ее, эту самую дружбу восстанавливать.
Водили нас по музеям, паркам, садам, встречались мы с эмигрантами, потомками казаков, плясали и пели в гигантских моллах, школах, колледжах, домах престарелых- и даже на Радиостанции "Голос Америки"( куда нас запустила чёрная бабуля в шляпке с вуалькой, сидящая на "вертушке", безо всякой охраны).
Американцы тихо слушали наше пение, в глазах у них стояли слезы, женщины всхлипывали. Наверное, снежная Сибирь, далёкая и страшная, стояла у них перед глазами. Да и девочки - певуньи не были в блескучей "Хохломе", а все в сарафанчиках, да платочках, с ленточками в косах, на разделённых одинаковым пробором, головках, и песни-то у них были все больше грустные, про дождик, и несчастливую жизнь у свекровушки, которая "раненько побудит и заставит хатоньку мести".
Женщины подходили, гладили их по головке, забирали в гости. Дарили подарки..
А в конце гастролей всем нам организованно подарили джинсы. Они искренне считали, что это было мечтой всякого русского человека, независимо от возраста.. Сейчас думаю, а может это и был лучший подарок, американский, джинсы , со всей ихней историей, ковбоями, Севером, Югом, Гражданской войной", и лавками " только для белых?
Как же из Штатов, да без "штанов"??
Жили мы с мужем в Америке у Джона, пожилого стоматолога, с тоненькой, веселой женой- одногодкой. У них был большой дом на берегу озера, а в доме не было этажей, так как-то все перетекало. Нас сажали в большое ДЖАКУЗИ, и подавали вино с виноградом, а вокруг непонятно откуда росли деревья, и яркие птицы летали по всему дому, а утром даже клевали у нас из тарелок блины с кленовым сиропом. Мы улыбались изо всех сил, пытаясь быть похожими на них, растерянные и счастливые...
В семье Джона- стоматолога нас показывали, на "нас" приходили, специально, лучшие люди небольшого городка, знакомиться, посмотреть на сибиряков, и они смотрели на нас- удивлённые, с открытым ртом. А мы на них.
А с утра - концерты и встречи...
На последнем концерте мы потеряли сарафан. Шелковый, старого покрою, с металлическими витыми пуговичками, с атласной лентой по подолу.
Его нашли уже после нашего отъезда, в маленьком городке, где русский эмигрант устроил нам большой детско- взрослый банкет, после которого мы должны были утром вылетать в Москву, и на котором мы съели все, опустошили годовой запас, как перед концом света, напоследок, перед возвращением в не очень сытую ещё, перестрающиваюся на европейский манер, Родину.
Но как- то связь потеряли, и наш сарафан канул в лету. Да и Бог с ним...
Последний день внимательные американцы водили нас по магазинам.
Шопинг, или тогда ещё, просто ходьба по магазинам, приводила в трепет.
Шок был тихий, обморочный.
И вот купил мне муж платье, красоты неописуемой, редкого покроя, из медного шёлка- тафты. Я надевала его по просьбе хозяев, спускалась с лестницы, которая шла откуда- то сверху, мне аплодировали. Цена ему была -200 долларов, и практичные американцы, были, честно сказать, удивлены, что сибирячка, которая не водит машину, не говорит по английски, покупает такое... дорогое платье. Женщины восхищались, крутили меня, хлопали в ладоши.
Три недели пролетели как одно мгновенье.
Родина встретила грязным тёмным Шереметьево, и мы, немножко поутихли, взгрустнули, после блестящего JFK в Нью- Йорке, и играющего в нем струнного квинтета. Неделю мы все рассказывали, сверкали глазами, пытаясь донести сибирякам что ж такое, эта Америка, но потом устали, и подзабыли, успокоились, и, со временем, отложили воспоминания подальше.
Платье стало моим фетишем, я думала о нем с утра до вечера, и ночью, если просыпалась. Прекрасная Америка, улыбчивая и сентиментальная, не отпускала. Я помнила хруст оберточной белой бумаги, нежные руки улыбающейся, и желающей мне хорошего дня, продавщицы, опускающей моё платье в специальный, красивый пакет.
Крошечные обтянутые той же тканью, что и платье, пуговички, складочки и защипы, изящные, сделанные, наверное, тоненькими пальчиками белокурых, синеглазых, с ярким румянцем, американских мастериц, какой- то необыкновенный изгиб рукава и манжетки , отделанной по изнанке так, как не видела и по лицевой, все это приводило в трепет. Платье повергало в шок подруг, соседей, они молчали, я слышала их дыхание, и я только ждала случая его надеть, и он наступил. Муж пригласил в дорогой и модный ресторан, и я с концерта, подогнув подол сарафана, мчалась к нему, с сумками и пакетами в руках, в одном из которых лежало ОНО.
В дамской комнате, я, готовая переодеться, наконец, раскрыла пакет- платья не было.
Пропущу три дня, (ревела), на четвёртый я решил дать объявление в газету. Газета написала, в той колонке , где теряли, искали досуга, и встречались "на час". Но телефон молчал. Я притворилась больной, взяла больничный, и три дня сидела у телефона. Никто не звонил.
Мне было плохо.
Платье пропало.
Уже набирала обороты перестройка, молодые банкирши щеголяли в лондонских нарядах, улицы старинного города заметно попестрели, но не было такого, как моё Платье. ...
Я надеялась.
Иногда я представляла, где оно может быть, кто его нечаянная обладательница, представляла, как ей завидуют, рассматривают, ощупывают платье её подруги, и он, единственный, кто это платье расстегивает, все 33 пуговки... Я даже иногда была уверена, что в какой- то момент я его встречу, мое Платье... И тогда я сочиняла речь, которую скажу, когда подойду, и все объясню - что моё, одно, единственное, эксклюзивное , купленное в вермонтском БУТИКЕ, и спутать его невозможно, и что меня обязательно поймут, даже прослезятся моей историей, и конечно, же, отдадут... Великодушно, с извинениями..
Но- не встречала.
"А годы идут!" - как говорит моя приятельница.
Прошло лет так 15. Конечно, я забыла о нем, хотя иногда все же вспоминала, но как эпизод из другой жизни...
Мы уже давно переехали в деревню, начали чудачить, завели декоративных петушков с курочками, которые декоративно ходили друг за дружкой, вместе с детками. Приезжали городские друзья, восхищались, умилялись. Мы завели уток, установили инкубатор, и слушали, трогали, гладили похожие на бильярдные шары, крепкие утиные яйца.
Как- то ехала я в своём деревенском автобусе с работы, смотрела в окно, как на одной из остановок ввалилась компания , и по одному виду на неё, я определила, куда они направлялись, ну не очень деревня, пьющая, одним словом, безработная, потому что все позакрывали ДО и все поразорились ПОСЛЕ. Пили зашедшие пиво, гоняли по кругу полторашку, видать, догуливали. Неряшливые, нетрезвые, и поэтому все пассажиры, отвернувшись, смотрели в окно, я же тихонько рассматривала, любопытство- мой порок.
И вдруг.. Стоп, стоп, стоп..
- Стоооооооп!!!
Тут сердце моё оборвалось- глаза округлились: Я увидела мое платье, вернее, юбку, низ его, верхняя часть была варварски обрезана, подол подшит белыми нитками, и вшита белая молния, которая торчала , распоровшись, кверху... Я узнала бы его из миллиона!
Пластиковая бутылка , пена на губах и , все это было ОТДЕЛЬНО, моё платьице, моя юбочка , вела себя достойно, сохранив даже в этой ситуации остатки приличия и молчаливого шика, даже потеряв потеряв цвет и жаккардовую фактуру.. Оно было отдельно, моё Платье, и как - будто говорило-" я не виновато, я не с ними, забери меня"! ...
"Только бы они не вышли"- , думала я, ничего, однако, не предпринимая, но вся кампания поехала дальше, развалившись по сиденьям, автобус же подъехал к моей деревне, и вышла я...
Я думала о приключении, выпавшем на моё Платье , на его страдания, представляла его, распоротое, униженное, спускавшееся когда-то с красивой парадной лестницы, видевшее аплодисменты и восхищение богатых людей...
Я вдруг вспомнила про сарафан, оставленный в Вермонте, у него ведь тоже интересная судьба, ведь тоже же кто-то его нашёл, резал, наверное, равнял, носил.. Может, он улетел в Новый Орлеан, может его носит чернокожая женщина и поёт в нем спиричуэлсы, о тяжёлой, нелегкой судьбе чёрной женщины.. И героини Бичер- Стоу, с младенцами на руках, униженные, с большими влажными глазами, выстраивались перед моим взором..
За окном мелькали берёзки, белели островки вылезших из под снега подснежников, в голове моей зазвучала знаменитая "Колыбельная", и я загрустила той прекрасной грустью, которая бывает ранней весной у женщины средних лет...
А дома ждали муж и собака, пахло жареной картошкой, дружно встречала у калитки декоративная семья.
Я переоделась в халат и успокоилась.
Такой вот русско- американский обмен получился.
Все же, я думаю, что Боженька забрал у меня его, и правильно сделал, - неча... убиваться...
Просто ведь платье..
Но какое!!!
Свидетельство о публикации №218031301942