Местные поборы

Запах вареной картошки, присыпанной укропом и политой сливочным маслом, вызывал обильную слюну.

- И вот когда его нарезаешь тонкими пластиками, и весь жир сочится на газету, - Лешкины слова еще больше придают аппетит и уже с трудом удерживаешь свою руку, готовую ухватиться за огромный кусок оранжевого мяса вяленного язя, подпирающего бочок желтого картофеля.

- Но, стой, стой, - поднимает ладонь Алексей и подвигает к тебе бокал с чайного цвета водою. – А начинать нужно с него, с вина из-под шиповника. Я его готовил почти без сахара. Слабенькое, немножко терпкое, а вкус его потихонечку передается хмельком. Вот после него и нужно укусить язя, пожевать его, пососать, распробовать, а после, сверху, как на бутерброд, положить картофелину.

Повторяю за ним и...

Рыбий солоноватый жир тут же сбивает языка и неба тягучий вкус вина, вместе с его тонким ароматом. И ты причмокивая, прищуриваясь, повторяя совет своего товарища, посасывая, медленно разжевываешь рыбу, кладя в рот небольшой кусочек рассыпчатой картофелины, которая и ставит точку, отправляя тебя в сказочный мир вкусовых наслаждений.

Новый глоток вина уже кажется ненужным, так как хмелеешь не столько от его небольших градусов, сколько от солоноватого жирного вяленного язя с приятным контрастом картофеля, политого  сливочным маслом .

Смакуешь все это. А когда под конец вместо чаю, перед сном пробуешь нектар сладковатого прохладного малинового вина, чувствуешь, что в раю.

Утром с удивлением щупаю под собою и на себе мокрую материю простыни от пота.

А Лешка, заметив это, в ответ смеется:

- Так все и должно быть, после малинового. Оно и простуду гонит, и всю лишнюю воду из тебя выталкивает. А сейчас торопись, Галя крынку молока после утренней дойки оставила тебе на столе. Вкусное, не напьешься. Давай, давай поднимайся, умывайся и поехали рыбачить. А сейчас нам срочно в магазин нужно, хлеб вот-вот завезут со сгущенным молоком. Не успеем, их тут же разберут и без язя останемся.

И все пошло бегом. Несколько глотков молока, умывание студеной колодезной водой, и на посошок залпом допиваю в литровой крынке остатки жирного деревенского молока и бегу к выехавшему из двора и ждущему меня на улице «УАЗику».

Гоним в центр деревни, жду, поеживаясь Лешку, счастливо выбегающего из магазина, и несущего пакет доверху набитых хлебом.

Аромат с него наполняет рот слюной. Но Лешка вместо того, чтобы угостить его хрустящей корочкой, резко тормозит у встречного УАЗа.

- Пять их? – громко удивляется он словам улыбающегося водителя из соседней машины, и вопросительно смотрит на меня. – А ладно, погнали. Как повезет, - и его машина, сделав резкий рывок, устремляется вперед.

Шоссейная дорога, зажатая с обеих сторон вышедшими на ее обочину высокими соснами с березами, под песню Аллы Пугачевой о «миллионе роз», успокаивают, усыпляют.

Резкий тормоз бросает меня вперед, но спасибо ремню безопасности, удержал мое лицо у лобового стекла. А впереди, невдалеке от корпуса УАЗа стоит огромный медведь.

- Ох ты! вскрикнул я. И тут же сон пропал. - Лешка, давай назад! - кричу товарищу. И с испугом наблюдаю, как он, и не думая этого делать, достает с заднего сиденья булку хлеба, ломает ее напополам, и – открыв форточку, бросает ее на обочину.

Медведь, присев, нюхает своим огромным носом воздух, но и шагу к ней не делает.

- Вот же, прикормили на свою голову, а! - в голосе Алексея злость.

Он достает банку со сгущенным молоком, хватает нож, протыкает ее, и чертыхаясь, вылизывая пальцы, испачканные им, бросает банку на обочину, к хлебу.

- Во, наконец-то, - вздохнул он.

А я, не отрываясь, смотрю как медведь, одним прыжком оказался на обочине возле угощения. Но Лешка, так и не дал мне досмотреть, как лесной исполин всем этим закусит.

«УАЗ» несется дальше, но недолго: до медведицы с двумя малышами с метр ростом каждый. Полторы булки с банкой сгущенки их привлекли к себе, и «ворота открыты», до следующей мамаши с одним медвежонком, потом к следующей.

- Половина булки еще осталось и две сгущенки, - подвожу итог я оставшемуся магазинному скарбу.

- Оставим, мало ли что, вдруг без рыбы останемся, не дадут же они нам выехать из леса, - прищурившись, насаживая толстую гусеницу на крючок, говорит Лешка. – Вчера на гусеницу язь хорошо шел, позавчера – на червя, а сегодня, может на хлеб.

И бывает же, а?! Не зря рыбак сомневается, первая поклевка произошла только через несколько часов - в полдень, и не на гусеницу, не на червя с хлебом, а на опарыши. Хорошо жена Лешкина это предусмотрела и сунула ему банку с ними.

Темно-серебристый язь забился в густой траве, с килограмма полтора весом, не меньше.

С трясущимися пальцами снимаю червя со своей удочки, насаживаю на крючок горсть опарышей, и аккуратно опускаю удочку под куст рябины, полощущей свою листву в воде. Но поплавок на полудонке как висел без движения, так и оставался. И я невольно заметил, как испуганный кузнечик спрыгнул с травы в воду, заполошился в ней и тут же исчез в водяном буруне.

Поймал такого же, насадил на крючок, и по совету Лешки, обрезав грузило, пустил насекомое по поверхности воды. И – удача. Второй серебристый красавец бьется на берегу.

За моим примером последовал и Лешка. И теперь у него удача, третий язь в подсаке, а за ним и – четвертый.

- Покажешь как его солишь? – спрашиваю у товарища.

- Боюсь, что нет.

- Как так? – удивляюсь я. - Обещал же?

- Солнце уже вниз катится. Нет сегодня клева. А они, мишки, нас с пустыми руками к пропустят.

- Кто? – не понял я.

- Так косолапые, - ухмыляется Лешка. – Утром соседа при тебе же на машине встретил. Он четырех язей поймал до вечера, и поэтому всю ночь просидел, пока пятого не вытащил. Так вот всех их мишки забрали у него, каждый по одному. Сюда пускают нас с хлебом, а назад - с язем. Вот такой оброк здесь у нас от них, без угощения не пропустят.

И к счастью, перед самым закатом красного солнышка в лесную чащу, удача на нас с Алексеем свалилась, по язю вытащили.

...И если бы не шестой мишка на дорогу не вышел, то бы ушицы свежей перед сном бы поел. Но, не удалось в этот раз, и варенной картошке был рад. И во сне пришлось косолапым всю пойманную рыбу раздавать, а то бы не выпустили из него. Оброк есть оброк.