Ода осеннему золоту

                                 Осенние листья нравились всегда. И ярко-желтые, усыпавшие землю рядом с окном моей детской спальни в Сокирянах, и оранжево-золотые  по дороге в одиннадцатую тираспольскую школу, и красно-бордовые с небольшой фиолетинкой.

                                 Их  можно было насобирать вдоволь только  у студенческой общаги на  Петриканском холме, что рядом с Дойной - знаменитым Кишиневским кладбищем.

                                 Настоящим раем, до краев наполненным осенним золотом, была и старая Московская Тимирязевка - парк, раскинувшийся между улицей Восьмое Марта, Проездом Соломенной Сторожки и  кинотеатром Байкал на Большой Академической.

                                 В Сокирянском детсаду монополию на доставку терпкого червонного золота для воспитательниц жёстко удерживали девчонки. Конечно, трудились, собирая красивые резные листочки, и они... Однако, чаще всего, дамы милостиво обирали нас - глупых мальчишек, несущих им самые красивые экземпляры, самые дорогие букеты.

                                 Хвастаясь драгоценной добычей, эти светские львицы  сначала детально обсуждали наши подношения... Затем,  доставляли волшебные листики на высший уровень иерархии , задабривая строгую Анну Николаевну и поднимая настроение прекрасной Людмилы Афанасьевны, которую все обожали.

                                 Хорошо помню, как размазывая горючие слёзы обиды, стал очередной жертвой  интриги  этого Мадридского Двора.

                                 Эллочка Коренфельд и Людочка Серебрянская - наши первые красавицы в группе трехлеток, сдали меня строгой воспиталке будто бы за сбор листьев в дальней запретной зоне... Эта территория располагалась  у самого забора, отделявшего детсад от огромного больничного двора.

                                 Подставили  из элементарной ревности. Несколько очаровательных листиков  я  с дуру умудрился подарить не только главным красоткам, но и синеглазой Наташке. Нравилась она не только мечтательно-грустным взором, но и милым нежным голоском, которым произносила мое имя.

                               - Изменщик!,- Пригвоздив-припечатав малознакомым словом, они отправились с жалобой к Анне Николаевне... Она , тут же, на месте, поставила меня в угол небольшой крытой веранды... И все это -  к мстительной радости жестоких ревнивиц.

                                 Золотые убранства Тирасполя, насыщавшие воздух терпким ароматом осени, ждала иная Судьба. Рядом с тротуарами и тропинками строгие дворники  поджигали многочисленные костры.

                                 Ярко-синим дымом, медленно поднимавшимся в голубеющую высь, в очередное бесконечное плавание отправлялись многочисленные роскошные одежды скверов, парков и улиц.

                                 Волновал особый запах этих горьковатых дымов, наполнявший тревогой, грустью и легкой тоской по уходящему. Днестр становился прозрачным и медленным. Только слабый свежий ветерок гонял себе по пустынному пляжу стайки золотых танцовщиц, закручивая листики в замысловатые вальсирующие круговерти.

                                 В Кишинёвской общаге темно-красные бархатные красавцы, расставленные в вазах, графинах и стаканах на столе и подоконниках моей комнаты, ярко расцвечивали серые зимние будни и радовали глаз до самой Весны.

                                 Она наступала внезапно, после  бессонных зимних ночей преферанса и напряженных январско-февральских экзаменов. Врывалась в наши распахнутые души и окна вслед за шумным мартовским Мэрцишором - праздником, когда все улыбались, прикрепляя к одеждам  радостные символы весенних первоцветов.

                                 Самые мягкие роскошные ковры из осенних листьев встречали в Нескучном Саду.  Завалившись спиной в их горьковатый аромат, я вперивался взглядом в бесконечно голубое небо, захватившее все пределы от Парка Горького до Воробьёвых гор. Вместе с багряным золотом оно щедро наполняло Пионерский, Голицинский, Лесной и Андреевские пруды.

                                 Терпкий сырой запах дубовых аллей старого Тимирязевского лесопарка очаровывал совсем по-другому, резко оттеняя  обостренную тревогу по часто хворавшим родителям, общую минорную симфонию  быстро пролетевшего лета и неумолимо приближающейся долгой, холодной московской зимы.

                                 Оптимизма добавляли только многочисленные ярко-веселые  одежды деревьев, багрянец кустов и свечение ягод Лиственничной Аллеи, бегущей от Тимирязевки до Дмитровского шоссе.

                                 Она  щедро блестела на осеннем солнышке тысячами листиков, приветствующих  несущихся  студентов, аспирантов, дряхлеющих  доцентов и неунывающих профессоров.

                                 Неспешный осенний променад по Листве, как нежно зовётся  этот чудный  уголок Вселенной, и сейчас остаётся одним из самых изысканных, самых дорогих деликатесов, бережно сохраненных Судьбой специально для нас.

                                 А, Зима? - Зима, как всегда, не за горами...