Боевая фамилия

                              

     Всем известно, что учебный год делится на четыре четверти. Это мудро. Конец каждой приходится на праздничные дни – Октябрьскую революцию (речь идёт о минувших годах, что из того, что её отменили! Жизнь ведь не отменить. А что было, то было), Новый год, а третий праздник никогда не афишировался, но де факто существовал. Я бы назвал его «Скворцы прилетели». Была и песня: «Скворцы прилетели, скворцы прилетели, на крыльях весну принесли!» По сути, это был, конечно, не только скворцовый праздник, а всеобщий птичий. Для птиц и дома готовили – скворешни! Теперь-то скворцы никуда не улетают. Зачем улетать, если еды полно в каждом дворе, успевай только соперничать со знаменитой вороной, которой бог всегда посылает вожделенный кусочек. Впрочем, чем ближе эти большие птицы к нам, тем дальше мы от них. Мы перестали отличать одну породу от другой, любая большая птица – ворона, и всё тут! Тогда же прилёт скорцов и грачей, чаще всего это бывало двадцать третьего марта, означал приход весны.

     Кончалась весна света (М.Пришвин) и начиналась настоящая: таяние снега, ручьи, парок над буграми, которые первые показывали солнышку свои лысины, и, самое главное - весенние каникулы! Ну, про двадцатое мая и говорить не приходится: сплошное ожидание и беззаботное ЛЕТО!

     Понятно, что предпраздничное настроение подпитывалось этим самым важным событием – временем абсолютной свободы. Однако, ожидание её всегда бывало подпорчено тревогой за оценку в табели – три или четыре, четыре или пять? И, не дай бог – два! Отыщите картину Решетникова «Опять двойка», и вам всё станет понятно. И значит – суматоха во всех классах: исправить три на четыре, четыре на пять, два на три! И просьбы, и слёзы. А учителя, они, что ж, палачи? Да ради бога! И хорошо вроде, а сколько несправедливо обиженных, всегда несправедливо для детей, что тут поделаешь? Вот плачет ангел небесный Алла Бухарова, ей одиннадцать, или двенадцать лет, все её дома любят и обожают, а тут – три! И слёзы по щекам величиной с фасолину!

     Пока не закостенело моё ещё не вполне профессиональное сердце, придумал я одну штуку. И вмиг разнеслось по коридору, Бонжур (это, понятно, я) сказал, что если все исправят всё до последнего урока, то французского совсем не будет, будут беседы и интересные истории. Обронил я что-то вроде этого пятиклассникам, шустрому народцу, который непременно окружит тебя после звонка на перемену:
- Илья Александрович! А…, а …?

     Пришлось соответствовать. Шустрый, но простодушный народ, и не только пятиклассники, а хоть бы и усатые парни из одиннадцатого, никто из них не сообразил, что это на них я переложил часть своей ответственности. И, слава богу, и замечательно!

     Теперь главное: а что всем интересно? Но это пустяки. Девицам на выходе… к аттестату зрелости, естественно, про любовь. Они ведь и про Тристана с Изольдой не слыхивали, хотя в каждом классе, это совершенно точно, уже есть по паре Ромео с Джульеттой. А пятиклассникам, ведь им тоже надо про них самих, как же иначе, про революцию они и так всё знают, и про Чапаева…

     Я принёс в класс «Неделю». Она только что напечатала один из «Денискиных рассказов» Драгунского. Была поздняя осень, а то бы шальная муха, залетевшая под сей час в класс, сдохла бы от тоски, так было тихо. Но когда Дениска, или кто другой, сказал вместо Миссисипи Мисиписи, Гомер бы позавидовал хохоту и визгу, которого не смогли бы произвести его знаменитые герои. На следующее утро не Драгунский, а я проснулся знаменитым. Пока я шёл по коридору к учительской, сто пацанов, прервав свой бег выпаливали:
- А нам про Мисиписи?

     В другом классе я рассказывал разные истории о происхождении разных русских фамилий. Ну, уж понятно, Петров, Иванов, Сидоров, что тут спросишь? А вот Игошкина? Чего я не знал, а ведь всего не знаешь, а учитель, хоть он не японец, не должен терять лица никогда. Врать, конечно, не надо, а воображение и фантазия на что? А подключить класс, а как вам кажется? Есть интерес, будет и дискуссия. И так славно мы поговорили, и так всем стало хорошо от того, что вот не знали, а теперь знаем, и что «Ёрш» это древнее русское имя, и «Окунь» – тоже. И вдруг тонкий голосок: «А моё?» - и вроде как бы с некоторой обидой, если не со слезой.

     Батюшки! Да это Лядункин. Самый маленький в классе, самый тихий, тщедушный. Всякому приятно толкнуть его, дать пинка, щёлкнуть по лбу, что уж тут: дети – не ангелы! Да он не сопротивляется, но – мужик! Ни одной слезинки!

     Я даже обрадовался его голоску. Как не возвысить его в глазах одноклассников!
- А у тебя, Лядункин, – самая боевая фамилия в классе.
Класс затих в изумлении.
- Лядунка – это сумочка через плечо, в которой сто пятьдесят лет тому назад солдаты носили порох, чтобы заряжать ружья, видишь она ещё древнее всех наших фамилий. Кто-то из твоих предков был отважным солдатом, и потому у тебя славная фамилия!

     Все следующие дни вплоть до летних каникул Лядункин поджидал меня у школьных ворот. Оказалось нам по пути. Мальчонка не тратил времени даром, вопросы сыпались из него, как горох из дырявого мешка. Я, как мог, удовлетворял его любопытство. Но однажды он сказал:
- Папа велел передать вам большое спасибо, его тоже теперь не дразнят на работе.

     Папа Лядункина работал шофёром в одной из автоколонн города. А уж что могут придумать шофера, пояснять не стоит…