Сережка с зеленым редким янтарем

Когда Валик просыпался- над ним всегда нависала голова. Голова эта даже улыбалась, губы, ядовито - красные, в трещинах, разъезжались, и прядь, толстая, как куски проволоки, свешивалась и царапала Валика за щеку;  потом была шея, как у курицы, и платье, вернее, вырез его, и там яма, темная и таинственная, из которой пахло сладким, и Валик понимал, что из-за этой ямы папа и живёт с Зинаидой.
 А в другую яму, чёрную и глубокую, кидали землю, Валик помнит - было очень ярко, слепило солнце, он не хотел идти без нового велика со звонком, и бабушка взяла, и Валик звонил, и звонок переливался на солнце, а чужие ладони гладили его голову.

- Валик, куушать! - кричала мама, как обычно, из кухни, он помнит мамину ладошку.. Она тёплая,  и он прикрывал глаза, прижавшись к ней..

У Зинаиды были прозрачные глаза, с чёрной точкой внутри, казалось, можно было сквозь них просунуть палец, и ещё пахло этим сладко - вязким, похожим на  мёд на даче, который, попив чай, оставили в саду, и в котором завязли мухи; Валик наблюдал за ними, за их попытками выбраться из янтарного- нектарного  плена: мёд все глубже засасывал сотни мушиных ножек, и становился черным, как та яма, а бабушка отгребала сверху ложкой, как лопатой по земле, и смеялась - Ну, что, цокотухи, накушались?

                                                      *****

У Валика под подушкой спичечный коробок, а там мамина серьга, с янтарём, зелёным, как мамины глаза. Валик открывал её наполовину, и клал под подушку, вспоминая мамины волосы, и мамино ушко, тёплое, с дырочкой для сережки..
Когда собирались гости, мама показывала ухо и говорила: "Зелёный янтарь, очень редкий", и почему- то подмигивала папе, и все смеялись!

- Пропала серьга.. - бродила Зинаида в кружевной комбинации, не стесняясь папы..
- Это мамина! - хотел кричать Валик, но молчал, упрятав в коробок.

Когда утром Зинаида НАВИСАЛА, Валик закрывал глаза, прижимаясь к подушке, вдавливаясь в неё, как- будто охраняя сережку, но ресницы дрожали, тогда он набирал воздуха, и не дышал, но воздух тоже предательски кончался, и тогда слезинка ползла по щеке, скатывалась в ухо, горячая, и было щекотно..
Бабушка говорила, что мама уронила сережку, и потому нагнулась, очень низко.. НАВИСЛА. Валик понимал это, и иногда даже вставал на цыпочки и смотрел вниз, где маленькие человечки- люди, шли в разные стороны..
Там, внизу, среди одуванчиков, лежала мамина сережка..

- Уйди с балкона! -  бежала бабушка, большая, гремучая, как дровосек из сказки, хлопала дверьми, и уводила Валика.

Он хотел искать во дворе, но его не отпускали и увозили на дачу.
                                                *******

Валентин Владимирович был в растерянности. Лида, жена,  месяц назад, ушла от него,  ушла первая, вникуда, лишь обмолвившись об обмене, почти равнодушно, это огорчало Валентина Владимировича даже больше, как если бы она ушла к другому мужчине. Было тревожно..
Валентин Владимирович приятной наружности человек, но тихий, и какой-то "неживой", как Лида говорила, как будто кровь медленно бежала по положенному маршруту, не кипела, не бурлила, не встречались у неё на пути убийцы-тромбы, а  стояла на месте, и запекалась с удовольствием, как Лидин пирог. Валентин Владимирович страдал тихо, спокойно, глядя в потолок, тот был выбелен идеально, как был всегда идеально выбрит Валентин Владимирович, и это приносило хоть какое-то, но умиротворение..
Обмен сделали тихо, Лида в однокомнатную, Валентин Владимирович - в полуторку..

                                              *******

Переехав, Валик совсем обмяк, лишенный опеки, расставлял мебель, (точнее, гонял по периметру), сидел в кресле, часами, и кажется, даже впечатался в него, и был частью гобеленового узора.. Правда, ему нравился балкон, и этаж, девятый, (выше не бывает), и он слушал, прислушивался, и очень хорошо было слышно, как за стеной говорила женщина.. Она вообще очень много говорила, и телефон звонил целый день, Вадик слышал..

- Девяносто процентов женщин сталкиваются с этим.. Вы не одиноки.. - убеждала кого- то соседка..

А Валик мучился, с чем сталкиваются девяносто процентов женщин?
Входит ли в эти девяносто мама? Зинаида? Лида?
Однажды  они столкнулись, налету, она рылась в сумке, наверное, искала ключи, и рассыпались груши, катились по лестнице, и Вадик собирал их, добежав до шестого этажа.  Груши были зеленые и твёрдые, как камни..
Она приняла их, подняв кверху брови.
Наверное, она была рассеянна, потому, что (Валик видел) находу закалывала волосы заколкой, которая не слушалась, и с щелчком выпрыгивала из волос на пол, а однажды из ее сумочки выпали два листка, изящных и тонких, они летели долго, и красиво приземлились. Вадик не передал их незнакомке, читал, перечитывал вечерами, всматривался в почерк, круглый и мелкий, как пшенка, в фамилии женщин, написанные столбиком,  и, казалось, вот они, все девяносто процентов - у него на ладошке, разные, с серёжками и без,  пахнущие сладким, и ничем не пахнущие, но объединённые общей, для него, Валика, неведомой, тайной..
Он доставал коробок, открывал наполовину, но сережку не трогал, просто видел маму, сережка качается, когда мама чуть поворачивает голову и смотрит на него..

- Нет никакой тайны, сынок.. - И яркое солнце слепило, Валик щурился..
                                                    ******

Последнее время как- то все сразу обрушилось на Валика, сначала НИИ разваливался, потихоньку, увольняли сотрудников, потом сокращали, отдел за отделом. И сидел без работы, без схем и графиков. Скучал.. Потом, вот, Лида.. Собственный график представлял собою падающую прямую.  Валик вообще всю жизнь свою отображал на графике, людей на улице обозначал точками, выхватывал, совмещал, без линейки, на глаз, даже Зинаиду он разложил на  фрагменты, обозначив главные точки, и соединил грубо, без единой плавной линии, срезав все выпуклости, сгибы...
Сослуживцы подшучивали над ним, и просили составить график- шарж
на коллег, и даже начальников.. Но, в общем, любили..
                                                      
                                              *******

Она выходила к вечеру, в пять. Рылась в сумкочке, тонкая, перехваченная в талии, в шумном плаще.. И удалялась по лестнице, шурша, прицокивая каблуками, уменьшаясь в пролёте, вместе со своими процентами..
Вадик смотрел сверху, затаив дыхание, затем бежал на балкон, и смотрел ещё, пока плащ не становился точкой..
А по пятницам звонила Лида. Спрашивала, что с работой, есть ли деньги, что в холодильнике.. Он представлял Лиду, порывистую, и тут же переводил в график, множество прямых линий, стремящихся к бесконечности - Лида была полной ему противоположностью.. Он скучал.. Безнадега, женщина в старом плаще, проникала внутрь него, холодила фалдами, но, не достучавшись, уходила. Тогда Вадик изучал имена на листке, отчества, фамилии.. Ему нравились  заглавные, с изящной, петлей, и окончания, с лаконичной "А"... Кстати, в этом дурманящем списке- цветнике был Гена, единственный мужчина, записанный отдельно, немного сбоку, и совсем просто, как - будто набегу..

                                                      *****

В среду Валик узнал имя соседки- Валерия.. Её окликнула старшая по подъезду. Он даже остановился, не ожидал такой красоты..
Ва- Ле- ри- я.
Она спускалась, тонкая, все более красивая, с шевелюрой рыжих волос, он смотрел как она ставит ноги, как благодарно принимает грязный пол стук её каблучков, как берет она тонкой рукой, прозрачными пальцами ручку двери, и ручка эта приникает, льнёт, обвивает ладонь..
И вечерами опять стоял на балконе, ждал, слушал..
Кажется, кровь побежала по жилкам чуть быстрее, Валик радовался, услышав уже знакомый хлопок дверью.. Валерия его волновала!
Однажды она вышла на балкон, с большим, круглым значком на груди - "Спроси меня!", и Валик хотел спросить, но вопроса не подготовил, и растерялся...
Как-то вечером, простояв на балконе, один, уже в темноте, весь сжавшись, скукожившись от одиночества, Валик взял трубку, и позвонил.. Ему хотелось слышать голос мужчины, который нравится его загадочной соседке..
Но ответила женщина.. Валик испугался, и хотел нажать рычаг, но почувствовал дыхание, какое-то волнение с другой стороны..

- ... Кто это? - спросили на том конце провода, горячий запах чужих духов коснулся щёк..

Валик напрягся, и вдруг сказал..

- Девяносто процентов женщин сталкиваются с этим.. Вы не одиноки..

И что- то случилось, горячая трубка, как - будто прилипла к уху, расплавилась, и  перевился , перекрутился, как змея, черный шнур..

                                                    ******

Валик затаился, ждал.
В субботу только стук каблуков по квартире, туда- сюда, туда- сюда..

- Но кто? Кто? - говорила она в трубку, совсем другим, новым, незнакомым Валику  голосом, каким- то вороватым, лишенным, от страха, обертонов.

А на следующий день вообще  курила, и было видно, что нервничает - даже вкрутила сигарету в цветочный горшок..
Валик смотрел на неё сквозь гипюровую шторку, а Валерия смотрела вниз, она нагнулась, вытянула шею, как- будто выгнулась вся, и  Валик видел её длинную талию, короткие ноги, шею..

- Высоко.!.- вдруг сказала ему Валерия..- и улыбнулась, как- то боком, краем рта, словно зацепив его, мазанув красным..

Большой вырез на груди, ямка, яма, у Валика закружилось в голове, имя Валерия вдруг стало вычурно- пугающим, высота зовущей, он увидел себя, маленького , с хлипкими ногами, отросшими ногтями, которые он никак не хочет стричь, и Зина, она ходит, везде, по квартире, гремит посудой, заправляет его, Валикову кровать, выворачивает пододеяльник, нюхает, выдергивает одним рывком ..
И Валик двигает ящик из-под посылки, встает на цыпочки, сжимает цветную, облезшую, от постоянного окрашивания, перилу..
- Ну?- сказала Валерия, играя маминой сережкой в ухе..

- Я тебя ненавижу- прошептал Валик....

- Тысячи мужчин делают это.. Давай! - рот разъехался, красная краска заполнила трещины..

Гаражи манили зелено- голубой патиной, лоскутными вставками ржавого железа..

- Отдай, это мамина-- говорит, как во сне, Валик.

Густой мёд тянет книзу, вяжет ноги..

- Мамина там... - показывает пальцем вниз соседка, и вытягивает, как курица, шею.. ..

Валик жмурится и сжимает коробок, почти переламывает его..
А Железный Дровосек уже гремит дверями..

- Уйди с балкона!

И он уходит, бежит, уже огибает белое тело девятиэтажки, он уже почти нашёл, стоит только протянуть руку, и раздвинуть желтые головки, уснувших к ночи, одуванчиков, он видит блеск редкого зеленого камня, уже разжимает ладошку, с коробком, примятым, мокрым от слез, готовым принять..

                                             ******

- Опять нараспашку! - стучит потертыми каблуками Лида.. - Холодно уже.- закрывает дверь, плотно, щёлкнув шпингалетом, по- мужски дёрнув- проверив..

- Ну, как ты..? - говорит она, окидывая комнату ловким взглядом..
Она положила большую ладонь на его лоб, влажный, и горячий, остановила пальцем слезинку, направившуюся в ухо, потом задёрнула шторы, словно защищала его от случайных людей, звонков, непрошенных лучей..

- На! -  протянула ему сочную, янтарную грушу, и отправилась в кухню, привычно гремя посудой.

- Я сделаю пирог..
                                                
                                 *******

- Валик, кушать.. - послышалось оттуда, несколько позже, и он пошёл, вырвавшись из гобеленового рая, уставший, но счастливый.