Мы знаем это имя

    В шестидесятые годы прошлого столетия большой популярностью пользовались, я даже скажу по-другому - вошли в моду, встречи  с известными деятелями литературы и искусства, науки и спорта, в общем, с разнообразнейшими интересными людьми. В различных организациях множились "клубы интересных встреч", вот и у нас в Центральном институте переливания крови одна весьма энергичная дама средних лет, которая в науке уже сказала свое слово, защитив кандидатскую диссертацию и получив звание старшего научного сотрудника, тоже решила сыграть в эту игру. В вестибюле появилось соответствующее объявление, а у меня зазвонил телефон:

       - Володя, ты обязан обеспечить явку комсомольцев на первое заседание клуба, ну и сам, конечно, должен быть обязательно, - услышал я голос нашего секретаря партийной организации.
 
       Тут придется пояснить, что хотя я работал к тому моменту в институте всего около года, но был уже избран в комитет  комсомола, где занимался организационными вопросами, так что обращение Ларисы Ивановны было по адресу, надо было организовать, а я ведь именно за это и отвечал в нашей комсомольской организации. Сразу признаюсь, это поручение не вызвало у меня никакого энтузиазма по самой простой причине: не верил я, что что-то путное выйдет из этой затеи.
   
       Дело в том, что в Менделеевском институте, в котором я к тому времени буквально только что завершил свое обучение, тоже был Клуб интересных встреч, и это был один из лучших подобных клубов в Москве, его популярность вышла за пределы института, толпы людей пытались прорваться, и, разумеется, прорывались на организуемые клубом встречи. Злые языки говорили, что все это благодаря "агромаднейшему" административному ресурсу, используемому при приглашении гостей, ведь ректором в институте был Сергей Васильевич Кафтанов, до недавнего времени поработавший и первым заместителем министра культуры СССР, самой Фурцевой, между прочим,  и министром  высшего образования, и председателем Государственного комитета по радиовещанию и телевидению страны. Возможно,  это действительно имело какое-то значение, но скорее всего подобная популярность являлась заслугой организаторов клуба, а там, конечно, кто знает.

       Но я же не в Менделеевке в клуб интересных встреч народ должен был  собрать.  Здесь это было весьма сложно. Как только слышали, что придет никому не известный молодой юморист, сразу же у всех находились неотложные дела - то идет важнейший опыт и нельзя ни на секунду выйти из лаборатории, ну, если только по неотложной необходимости, то срочная внеплановая операция. Какие только отмазки не использовались при этом, благо это не обязательное мероприятие, а так, не пойми что.
 
      Наступил час Х, я заглянул в зал заседаний Ученого совета, и даже удивился: свободных мест практически  не было, а все первые ряды заняли ведущие ученые института, по крайней мере, Ученый совет, во главе с его председателем, он же директор института, был в полном составе. Интересно, их тоже весьма настойчиво попросили прийти, или так сами  добровольно вызвались посмотреть и послушать? Не знаю. Стол президиума был отодвинут в сторону, трибуну вообще задвинули в угол, все было готово к началу представления.

       На сцену степенно поднялась организаторша и начала рассказывать нам о том, с каким замечательным артистом мы будем сейчас удостоены чести познакомиться, какое у него большое будущее, а самое главное, какое мы при этом испытаем удовольствие. Единственно, что она забыла, так это представить нам самого артиста, до самого конца мы пребывали в некоем недоумении, правда, слышались голоса, что на объявлении внизу эта фамилия написана, но никто вспомнить ее так и не смог.
 
     И вот под вежливые аплодисменты на сцену выбежал молодой человек, "смотрите-ка, да он совсем еще мальчик", раздался даже чей-то женский голос.  Артист, не будем называть его мальчиком, чтобы не задеть  артистические чувства, был совсем небольшого роста, темная шевелюра и очертания лица которого сразу же выдавали в нем представителя одной из закавказских республик, или как теперь принято говорить "лицо кавказской национальности".

     Началось что-то невообразимое, с десяток минут, если не больше,  артист не закрывал рта, шутки и остроты лились широким потоком, улыбка, как приклеенная, сияла на его округлом лице, по всему видно, что ему очень и очень даже весело и вполне комфортно. Я оглядывал зал, улыбки появлялись и гасли, иногда раздавался приглушенный смех, но в основном зал сидел плотно сплоченный и никак не желавший развеселиться. Осознав бесполезность своих потуг, артист решил достать нас с другой стороны – он предложил задавать нам любые, даже самые глупые и несуразные вопросы, на которые он и попытается остроумно ответить. Именно такая нам была дана установка. И вновь молчание зала. Тут ситуацию решил каким-либо образом сдвинуть с места один из ведущих наших профессоров, заведующий хирургическим отделением Дмитрий Михайлович Гроздов. Начав со своего коронного: "Мы – хирурги, полагаем, что…", он в вопросительной интонации  выложил какую-то такую чушь, что зал впервые буквально грохнул от смеха.  К чести нашего гостя он нисколько не растерялся и не стушевался, а наоборот, моментально, даже ни секундочки не подумав, выдал ответ в манере вопроса, да еще такой, что зрители некоторое время не могли избавиться от  смеха, который, вновь возникая в одном из концов зала, тут же перекатывался в другой. Люди повытирали слезы, и взялись за дело всерьез – вопросы и ответы летали туда-сюда, мы не могли еще разобраться в сути вопроса, как следовал ошеломительный ответ, заставляющий всех держаться за животики. Было и весело и интересно, но вот, то ли вопросы иссякли, то ли усталость подкатила, но эта часть подошла к концу, и автор предложил нам сыграть в некую, в общем-то, известную литературную игру под названием "буриме". Задание было такое: придумать с десяток рифм, желательно необычных и относящихся к несовместимым понятиям, используя которые прямо тут на наших глазах, артист создаст нетленный стихотворный шедевр. Правила были приняты и моментально кем-то из маститых ученых нарушены предложением такой рифмы как "кровь-любовь". Не только артист, но и вся аудитория заволновалась от легковесности подобной рифмы, но маститые они тем и отличаются от  рядовых армии ученых, что всегда могут, а самое главное, любят отстаивать свое мнение. Профессор быстренько все расставил по своим местам, заявив, что для кого-то может эта рифма и обычна, но для профессионалов службы крови не может быть ничего обычного в этом словосочетании, да и вообще темой стиха должна быть роль крови в здоровье нации, и никоим образом не иначе.  Поправка была принята.

        Для написания предложенных рифм открыли святая святых - грифельную доску, скрывающуюся как всегда за плотно задернутыми шторками, и на которой в эпоху до появления диаскопов и подобных устройств,  могущих демонстрировать научные достижения, они  писались обычным мелом. Поскольку доской никто не пользовался, на ней, наверное, до тех времен, о которых идет речь, сохранялись отпечатки пальцев великих ученых прошлых лет, возможно,  именно поэтому ее и закрывали от любопытных глаз и шаловливых ручонок.  А тут вдруг все запреты были сняты и на доске появились две колонки, которые быстро начали расти вниз, скоро рубеж десяти был преодолен, в зале послышались возгласы о закрытия списка, но наш гость, не обращая на это никакого внимания, бодренько так продолжал писать, пока энтузиазм зала не сошел на нет.
 
      Отойдя в сторону, артист полюбовался на труды рук своих, одновременно давая нам возможность вчитаться в написанное, и, выждав  несколько секунд, начал декламировать весьма логичный по смыслу стихоподобный текст, который не выходил за рамки заданной маститым ученым темы "Кровь и здоровье нации". При этом он зачеркивал одну пару рифм за другой, чтобы всем было все ясно. Пока шло сочинение с одновременным оглашением текста, народ безмолвствовал, иногда только одобрительно гукая при точном попадании стихоплета в цель, зато после завершения процесса раздался такой гром аплодисментов, какого, думается, эта аудитория никогда до тех пор не слышала.

      - Концерт окончен, -  возвестила ведущая, и все уже зашевелились, пытаясь подняться из низких кресел, как послышался голос со сцены:

     - Еще одну минуточку, посмотрите, пожалуйста, на меня, - это взывал к нам, своим зрителям, усталый артист.

        Все обернулись и в замешательстве застыли: артист начал раздеваться прямо на сцене – по крайней мере, у нас успело возникнуть такое предположение.  Вот уже снят пиджак, но нет, он начал его выворачивать наизнанку, и снова надел, повернулся к залу спиной и застыл на некоторое время.

         На спинке пиджака большими буквами было написано два слова, мы поняли, что одно, первое – это местоимение, а вот второе – скорее всего фамилия. Там было написано ясно и четко, так что смогли рассмотреть даже подслеповатые глаза:

     Я - ПЕТРОСЯН, - вот что там было написано.

    - Прочитали? – это опять артист нас спрашивает.

    - Запомните! Теперь эту фамилию вы будете слышать очень часто и очень, очень долго.

    Не знаю, не специально ли ведущая не сказала нам фамилию этого артиста-юмориста, ведь заключительная сцена была апофеозом его выступления, сейчас бы сказали, что это был гениальный маркетинговый ход, но в те времена мы таких слов еще совсем и знать не знали, и ведать не ведали. 

      Прошло более сорока лет, уж к пятидесяти приближается, и вот тут на днях я услышал, что в ближайшее время на нас надвигается немаленький юбилей – пятьдесят лет, оказывается, на нашей сцене с успехом работает народный артист Евгений Ваганович Петросян, -  ведь прав оказался тот парень, ох, как прав!