Четыре меча скульптора Вучетича

     Весной 1963 года по Менделеевскому институту поползли смутные слухи. Вроде бы ректора института недавно избранного действительным членом Большой академии наук собираются куда-то перевести. Нам студентам было просто любопытно, а вот профессорам стало слегка страшновато, кого-то пришлют ему на смену, и, что ждет институт, изменения неизбежно должны произойти. Не зря существует поговорка про  новую метлу – народ ведь ничего просто так не придумывает.

     Потихоньку слухи сползли "на нет", а может это только нам, студентам, казалось, но как только они совсем затихли, было вывешено объявление.  В БАЗ'е, что означает Большой актовый зал, а на тот момент это была самая большая аудитория в институте, где целый поток поместиться мог, лекции на такую-то дату отменяются, а вместо них состоится общее собрание профессорско-преподавательского состава с приглашением студентов, ну, тех, кто желает, конечно.    

     Я, разумеется, желал. Я вообще очень любопытный человек, пропустить какое-нибудь событие, даже не зная, что там можно увидеть, или услышать, никак не мог себе позволить. Зал был полностью заполнен, может только на самой галерке свободные места были, но с того места, где я сидел этого видно не было. А место мы с приятелем выбрали замечательное - стол президиума был прямо, как на ладошке. Полчаса, наверное, не меньше прошло, как все уселись, а на сцене, как не было никого, так никого и не прибавилось. Зал уж потихоньку волноваться начал, может ничего и не будет, все отменяется? Но, уйти никто не собирался, даже просто со стула встать и размяться немного и то желающих не находилось. Мне с моего места это все видно было.

     Наконец, внизу какое-то шевеление началось. Группа товарищей в количестве трех человек, по форме официальной одетых, с правой стороны на сцену подниматься начала.

     - Елютин, Елютин, - зашелестело внизу. 

     А наверху зазвучало немного по-другому:

    - Министр пожаловал.

    Я смог узнать только человека, который поднимался третьим. И то, узнал, поскольку в кабинете его уже пару раз побывал, да к моей судьбе студенческой он свою руку приложил, за что я до сих пор считаю себя его должником. Это был ректор института Николай Михайлович Жаворонков. Остальных я даже по фамилиям не знал, хотя обе они в разных концах зала, то в одном месте, то в другом, постоянно звучали:

     - Елютин и Кафтанов.

      Жаворонков с одним незнакомцем, крупным таким дядей, настоящим человеком-горой, за столом рядышком уселись, о чем-то переговариваясь, как хорошие знакомые, а второй незнакомец в это время на трибуну, к микрофону, поднялся. Дождался он, когда шум в зале затих и говорить начал:

      - Дорогие товарищи! В связи с тем, что Николай Михайлович Жаворонков избран академиком-секретарем отделения химии Академии наук СССР, он написал заявление об уходе с ранее занимаемой должности, а именно ректора вашего института. Я это заявление подписал. Но институт оставаться без руководства не может. Поэтому я издал приказ и назначил ректором МХТИ имени Д.И.Менделеева доктора химических наук профессора Кафтанова Сергея Васильевича. Прошу любить и жаловать, - и все. Развернулся и к столу направился.

      "Значит, это министр и есть, - решил я, - кто же еще может увольнять и назначать ректоров институтских".

     А на трибуну тут же поднялся, как всегда, подтянутый и элегантный, с благородной сединой на голове Николай Михайлович:

     - Дорогие друзья! Хочу поблагодарить вас всех за совместную работу и выразить надежду, что институт будет только прибавлять и прибавлять.

     И тоже все, развернулся и от трибуны в сторону стола направился.

     "Если они так быстро свои речи заканчивать будут, собрание завершится вот-вот" – подумал я.

     А к трибуне уже подходит второй незнакомец, тот который человека-гору мне напомнил. И тут откуда-то сверху раздалось:

     - Науку в институте прикроем, а вот культуру в нем насаждать примемся.

     Незнакомец начал говорить, еще до микрофона не добравшись. Но громко начал, все всё услышали:

     - Я не буду допытываться, кто это сказал. Если неизвестный оратор намекал на то, что я когда-то заместителем Екатерины Алексеевны Фурцевой был, то он, возможно, не знает, что я до недавнего времени еще и пост Председателя Гостелерадио занимал, то есть к культуре продолжал иметь самое непосредственное отношение. Но я кроме того еще и химией успевал заниматься. До сих пор Вячеслав Петрович меня от должности заведующего лабораторией в Карповском институте не отстранил. Так вот хочу сказать, что науку мы все вместе планомерно развивать будем, ну а, если культуре побольше внимания уделять станем, то это только на пользу общему делу пойдет. Сразу скажу, если у комсомола в этом деле, какие трудности будут, то пусть не стесняются, а ко мне идут. Чем смогу помогу.

     Ну, а дальше он о своих планах начал говорить и нам с Толькой Семибратовым, моим товарищем, который рядом сидел, стало скучно. Из БАЗ'а не замеченным не сбежишь, Хочешь, не хочешь, а мимо сцены пройти придется. Вот, чтобы время скоротать, мы и начали с ним в "морской бой" резаться, да так увлеклись, что в себя пришли только, когда народ зашевелился и вниз спускаться начал.

     Я и забыл бы об этом собрании, где о культуре разговор пошел, но тут объявления на дверях БАЗ'а запестрели, одно не успевает повисеть, как быстренько на другое меняется. И все они под одной и той же шапкой были - Клуб интересных встреч, и все время на встречи с разными знаменитостями приглашали.  Внизу каждого объявления приписка была интересная такая – вход по пригласительным билетам, но вот где найти, кто эти приглашения раздает, почему то указано не было.

     А на пятачке у БАЗ'а, где самая активная жизнь институтская кипела, и где я тоже время от времени крутился, все разговоры только про этот КИВ, то есть клуб интересных встреч, велись. И хотя все отзывы от посетивших то или иное заседания этого клуба, а они все пронумерованными были, самыми, что ни на есть положительными оказались, искать мне распространителей не хотелось. Так, наверное, и прошло бы это явление мимо меня, но тут мой хороший приятель Илюшка Рубин, меня одним билетиком осчастливил. Он в Литературном объединении подвизался, туда-то часть билетов и попадало. Вот он один для меня и припас.

     Человек, который к нам в гости должен был прийти, знаменитым был очень. Представьте себе, придет сам Вучетич, автор памятника Воину-освободителю, который незадолго то этого в Трептов-парке берлинском на постамент был водружен. Вучетича весь мир тогда узнал, да и мы им тоже восхищались. Советский солдат стоит там во весь свой немалый рост, свастику фашистскую сапогом попирая. На одной руке он держит спасенную немецкую девочку, а в  другой меч богатырский, который в землю нацелил, как бы символическую точку в той кровопролитной бойне ставя.    

      За час до начала БАЗ был забит под завязку, то ли билетов оказалось значительно больше, чем посадочных мест, то ли дежурные с красными повязками на руках, знакомых своих понапропускали много. Литобъединение разместилось компактно в самом центре. Они своего человечка отрядили заблаговременно, который им эти места и сумел удержать. Апофеоз наступил, когда профессура начала подходить, а сесть им оказалось некуда. Некоторые просили студентов уступить им места, вот когда мы порадовались, что далеко от проходов оказались, но были и, вспомнившие молодость, усевшиеся прямо на ступеньках, благо два широких прохода поднимались непрерывной лестницей до самого верха гигантского амфитеатра.

     Шум стоял оглушительный, казалось, все хотели перекричать всех, но он постепенно стал затихать и, наконец, смолк, когда в дверях показался мужчина невысокого, как нам виделось с высоты нашего места, роста, с четко просматриваемыми залысинами на начавшей седеть голове. Про такой высокий лоб в народе говорят, что это первый признак ума. К томе же у вошедшего на носу виднелся еще один признак того же  самого – большие очки в роговой оправе. Обычный темный костюм пришедшего ничем не выделялся, но вот пестрый галстук-бабочка, обхвативший его шею, вызвал у нас немалый интерес и даже споры. В руке человек держал футляр для чертежей, с какими первокурсники  у нас обычно на занятия по черчению ходят. Никто его не сопровождал, никто не представлял, но он уверенно поднялся на сцену, внимательно осмотрел зал, затем обернулся и поглядел на большой экран, который из-под потолка почти до самой сцены спускался, удовлетворенно кивнул головой и открыл футляр. Оттуда был извлечен немаленькой толщины рулон плотно смотанных ватманских листов. Тут же по невидимому для нас жесту на сцену поднялись два студента, вероятно, из активистов клуба, и нам еще несколько минут пришлось наблюдать, как гость им, что-то объяснял. Хотя в зале стояла тишина, слышно ничего не было, видно только, как губы у нашего гостя шевелятся. Наконец, он глубоко вздохнул и сел рядом с тем местом, где микрофон стоял. Пододвинул его поближе, да пару раз привычно ногтем пощелкал по нему, проверяя, включен или нет. Звук от щелчков хорошо слышался, поэтому гость, еще раз вздохнув, начал говорить. Выступление его я, разумеется, не стенографировал, но суть хорошо помню, поэтому и пересказать берусь, не опасаясь, что что-нибудь перепутаю. Некоторые даты, имена и фамилии, которые он называл, я позднее по литературным источникам уточнил, так что за точность происходившего ручаюсь.

     Представляться он не стал, посчитав, по-видимому, что все собравшиеся хорошо знают: куда и зачем пришли. А начал он неожиданно:

     - Большое спасибо друзья, что вы здесь собрались, да еще в таком количестве. Я недавно на президиуме ЦК КПСС свой проект защищал. Они мне там столько понаговорили, что я даже растерялся. А тут с вами встреча подоспела, вот я и хочу посоветоваться. Ведь мнение народа не всегда с доводами его руководителей совпадает, ну а мы для народа творим, а не на потребу вершителей его судеб.

     Говорил он негромко, и с каким-то трудом, так нам показалось. Очень короткими фразами он выражался, слова подбирал покороче, да такие, которые произносить попроще. Потом мы узнали, что это последствия давней фронтовой контузии.

     Демарш его собравшиеся встретили так, что долго успокоиться не могли. И все это время двое ребятишек под бдительным присмотром сидящего за столом человека развешивали по специально предназначенным для таких показов рейкам листы ватмана из того футляра. Перед нами представали наброски какого-то грандиозного сооружения, но никак мы не могли уловить, что же это такое будет, а может уже и сооружено где-нибудь, да когда-нибудь.   

     Когда шум затих, Вучетич начал неспешный рассказ о своем жизненном пути,  и начал он его со своих родителей. Оказалось, что русской крови в его жилах не так уж и много течет. Отец у него был из Черногории, во время гражданской войны офицером в Белой армии воевал, но после окончания боевых действий в Советской России остался, а мать – украинкой с французскими корнями была. Родился Евгений Викторович на берегах Днепра, еще задолго до Октября 1917 года. Он даже старше моего отца был, не намного, правда, всего на три года, хотя по внешнему виду этого сказать было нельзя. Скорее даже мой папа старше выглядел.

     Жила семья в Ростове-на-Дону. Рисовать мальчик начал с раннего детства, поэтому и закончил одно за другим несколько художественных учебных заведений. К 1937 году он был уже вполне сложившимся скульптором. Свидетельством чего стала золотая медаль на Парижской Всемирной художественно-промышленной выставке.

     Он подал сигнал, и на экране появилось изображение всадника на коне. "Ворошилов, похож то как", - мелькнуло в моей, да, наверное, не только моей, голове, поскольку никаких вопросов в зале не возникло.

     Поводья подобраны левой рукой, правая взметнулась вверх, лошадь приподняла левую переднюю ногу и готова во весь опор без устали скакать. Этот памятник Вучетич делал для Луганска, родины знаменитого полководца. Там он и стоит до настоящего времени.

     Это был первый диапозитив, возникший за спиной Евгения Викторовича, далее они следовали один за другим. В течение полутора часов, что длилась встреча, нам было показано бессчетное число работ прославленного скульптора, некоторые были нам  хорошо известны, хотя автора мы назвать не могли, и каждый раз зал в таком случае дружно ахал, а автор довольно улыбался.

     Построено его выступление было замечательно, логично и весьма аргументированно. Видно было, что над ним хорошо поработали опытные знающие люди. Мы столько узнали, что долгое время вспоминали эту встречу, и каждый раз пытались понять, как за такую короткую жизнь можно столько изваять, да спроектировать. Да, да, я не ошибся, именно спроектировать. Коротко перечислю, то, что мы узнали из его рассказа: участие в проектировании Драматического театра имени Максима Горького в Ростове-на-Дону, гостиницы "Москва" и Государственной библиотеки имени В.И.Ленина. Но вершиной его творчества в области проектирования зданий и сооружений, вне всякого сомнения, должна была стать работа в качестве руководителя художественно-экспериментальных мастерских Управления строительства Дворца Советов, куда он был назначен в 1940 году, но который так и не удалось построить. Скорее всего, так все шло и шло бы, но началась Великая Отечественная война.

      Почему-то, когда речь идет о начале войны, я сразу же вспоминаю знаменитый плакат Дмитрия Моора "А ты записался добровольцем?". Даже не знаю почему, ведь тот плакат был создан в 1920 году, да и призывал совсем на другую битву. Но вот в случае с Вучетичем все оказалось именно так. Он нам рассказывал, какую очередь ему пришлось отстоять в военкомате, чтобы записаться добровольцем и уйти на фронт рядовым пулеметчиком. Во время Любаньской наступательной операции весной 1942 года воинское звание у него уже было капитан, он был тяжело контужен и почти год лечился в госпитале. После выхода оттуда война для Вучетича была закончена, но из армии его не комиссовали, а зачислили художником в Студию  военных художников имени Грекова.

      На экране возникали одна за другой работы Евгения Викторовича, выполненные им в студии в 1943 году. Это были портретные бюсты четырех великих русских полководцев прошлого: Александра Васильевича Суворова, Михаила Илларионовича Кутузова, Дениса Васильевича Давыдова и, наконец, Петра Ивановича Багратиона. Судьба его была окончательно решена – он будет скульптором.

     Глядя в зал горящими глазами, безо всякого пафоса, Вучетич рассказывал, что еще в далекие двадцатые годы, когда их семья жила в Ростове-на-Дону, он заболел кавалерией, всадниками с их выправкой и умением подчинять себе грациозное, но не такое уж и покорное животное. Если бы на то была его воля, он и лепил бы лошадок, и не очень даже важно каких: под седлом или без, с всадником на спине или, летящих над степью, словно птицы.

    Но есть чувство долга перед Родиной, родителями, перед солдатами, погибшими, а, кому повезло, и выжившими в той страшной бойне. Поэтому надо, прежде всего этот долг было вернуть. Так вот, еще в госпитале у него возможно неосознанно, ведь исход войны в то время был еще непредсказуем, появилась потребность создать монументальный скульптурный триптих, посвященный богатырскому мечу Победы. Шло время, это желание усиливалось, он уже прекрасно представлял, что это будут за статуи, и даже эскизы их набросал.

     Опять какой-то невидимый нам знак и на экране возникли три карандашных наброска. На первом старый кузнец вручает богатырский меч молодому солдату. На втором – женщина вздымает этот меч над головой, а на третьем – солдат, втыкает меч в землю. Возможно, эти замыслы так и остались бы замыслами, но к 1948 году наши бывшие соратники, начали потихоньку перетягивать одеяло Победы на себя, пытаясь изо всех сил задвинуть Советский Союз в какой-то дальний угол. Да еще эта холодная, как принято говорить, война, которую они развязали. И он махнул рукой, посчитав, что тот замысел может остаться неосуществленным.

     А вот в Секретариате ЦК или может в другой организации, да это не важно, главное, что эта мысль возникла, увековечить память наших солдат, жизни свои отдавшие за Победу. Самое большое их захоронение было в Трептов-парке, там лежит свыше 7 тысяч советских воинов. Вот и решили, что лучше места для мемориала не найти. Этот комплекс очень торжественным должен был быть, а доминантой его должна большая, очень даже большая статуя стать.

     Клим Ворошилов, который этот проект от руководства страны курировал, настаивал, что это статуя Сталина должна быть. Вот с такой установкой и был конкурс объявлен. Всего 15 человек свои проекты представили, а Вучетич так целых два предложил. Один со статуей Иосифа Виссарионовича, ну, а другой вот этот. И на экране возникло  изображение, вроде бы знакомое, но в тоже время чем-то неуловимым отличающееся от того, который в Берлине водружен. Если бы их рядом поставить, отличия легко разглядеть было бы, но так…

    А Вучетича уже не остановить, разговорился окончательно, даже вроде побыстрее стал свои слова выговаривать. 

     Ворошилов проект с солдатом раскритиковал в пух и прах, и, как автор его не защищал, он на своем стоял, но под конец сдался, единственно, потребовав, чтобы вместо меча у солдата автомат на шее висел. Пришлось уступить напору маршала. Были внесены эти изменения, а набросок, который перед нами на экране появился, был в папочку положен, чтобы при случае конкурсной комиссии было что предъявить.
 
       Дождались авторы дня Х. Принарядились, как смогли, как будто это могло помочь, и начали комиссию ждать, а когда увидели, кто в зал вошел, чуть не поумирали со страха и волнения. Впереди шел Сталин. Много анекдотов ходило в народе о том конкурсе, но все они крутились вокруг того, что Сталин обошел все макеты, а там везде его статуя возвышается. Он трубкой попыхал, попыхал и спрашивает: "Не надоело вам усатого лепить?"

     Вучетич рассказал, что было все не совсем так. Сталин ходил, молча, все внимательно осмотрел, а затем остановился у его проекта и сказал, что в войне солдат победил, а вовсе не он. Поэтому там и должен солдат стоять, а то, что с девочкой немецкой на руках, так это только о его миролюбии говорит. Единственно, в его руках не автомат должен быть, а меч, - и добавил, - карающий меч.

     Тут Вучетич ему свой эскиз и показал. Сталин его в руки взял, внимательно рассмотрел, но ничего не сказал, только головой кивнул.

     Вот так и началось воплощение в жизнь задуманного триптиха, только так получилось, что с конца своего он на свет появился.

     А Вучетич продолжал рассказывать, как триптих в тетраптих превратился, после чего весь замысел законченным сразу же стал. Ну, действительно меч в землю воткнул. Он, что после этого мечом перестал быть? А вот, если его перековать, то этого меча больше уже не будет. Поэтому, когда поступил заказ на памятник, который перед зданием ООН должен стоять, Вучетич вначале задумался, а потом вот такую идею придумал, - и он на экран кивнул, где мускулистый кузнец с молотом в руке превращает меч в самое мирное орудие на земле, плуг. В 1957 году памятник этот был установлен, в качестве подарка советского народа американскому  в благодарность за помощь в борьбе против фашизма.

      Любопытно, что название прошло безо всяких проблем, а ведь это цитата из ветхозаветной книги пророка Исайи. Вучетич упомянул, что еще до революции он учился в школе или гимназии, я уж точно сказать не могу. А вот там он закон Божий учил. Мы сейчас и в школах, и в институтах только и делаем, что все  проходим, да проходим, поэтому, чуть экзамен сдали, так все забыли. Они же учили, да так хорошо, что на всю жизнь запоминали. Вот он и вспомнил эту цитату – "Перекуем мечи на орала", которая настолько к месту оказалась, что никто и возразить не посмел. В результате памятник так и стоит до сих пор, и будем надеяться, стоять там будет вечно, а автор пополнил свою коллекцию призов, завоевав гран-при на архитектурной выставке в Брюсселе и получив серебряную медаль Совета мира ООН.

     Эта статуя стала четвертой частью тетраптиха о богатырском мече Победы, и о тех богатырях русских, которую эту Победу добыли, рассказывал нам Вучетич. Наступало время второй части.

     Был объявлен конкурс на грандиозный ансамбль в честь Победы. Решили его на Мамаевом кургане в Сталинграде разместить. И правильно сделали. Ведь именно  там, в Сталинграде, в той грандиозной битве хребет фашистским полчищам сломан был.  Вучетич в том конкурсе победил, и проект этого ансамбля разработал.

    Именно он и был на ватмане изображен, да на листах на сцене развешан.
Правда, оказалось, что к тому времени он уже вовсю на кургане в жизнь воплощался. Тогда мы о многих, стройках лишь по окончании их строительства узнавали из газет или киножурнала "Новости дня".

    Однако, неожиданно для автора проблема возникла. На самой высокой точке кургана должна фигура стоять, которая сутью всего ансамбля является, чтобы объединить все разрозненные отдельные части в единое целое. Вучетич предложил ту статую, которую он нам уже показывал, когда идею своего триптиха объяснял - женскую фигуру, в порыве взметнувшую над головой меч. Она вновь на экране возникла. А Вучетич продолжал говорить, да интересные такие вещи рассказывал. Например, о плакате, который в самом начале войны был – "Родина Мать зовет" работы Ираклия Тоидзе, и  его на эту идею натолкнул. Я его до сих пор хорошо помню, на нем пожилая женщина с поднятой рукой всех в бой смертный призывает. Вот эту идею Вучетич и решил развить. Только женщину более молодой сделал, она же мать, а не бабушка, как он сказал, и снова прав был. Так более жизненно получилось.               

     А вот на президиуме ЦК КПСС Хрущев эту статую раскритиковал и на своей сумасшедшей идеи настаивать стал. Мол, надо статую Солдата-Освободителя, с Трептов-парка в размере увеличить, раз так в десять, да на Мамаев курган поставить. На чье-то робкое замечание из руководства партией, что, мол, весь мир с этой статуей уже хорошо знаком и так делать нельзя, Хрущев в свойственной ему безапеляционной форме заявил, что пройдут годы, и никто уже не вспомнит, где оригинал, а где копия. Все будут думать, что оригинал тот, который больше. Вучетич нам сказал, что он с этим не согласен и будет бороться до конца, даже вообще от авторства всего проекта готов отказаться, но на такое безобразие не пойдет. И в зал с надеждой посмотрел. Ну, мы его поддержали, разумеется. Встали все и начали аплодировать.

     В общем, на этом наша встреча и закончилась. Единственно, чем дополнить мои воспоминания хочется, так это о судьбе первой части тетраптиха рассказать.

     Уже после смерти Евгения Викторовича, его верный соавтор – архитектор, но о котором мы за величием Вучетича ничего и не знали, народный художник СССР Яков Борисович Белопольский  этот замысел осуществил.

       В 1979 году в Магнитогорске была поставлена последняя грандиозная статуя, придуманная и в жизнь воплощенная Евгением Викторовичем Вучетичем, вторым Микельанджело, как его не щедрые к советским авторам западные критики обозвали.

     С тех пор и возвышаются лицом к лицу на высоком берегу Урал-реки две 15-и метровые фигуры. Немолодой кузнец, выковавший богатырский меч на вытянутых руках, глядя на восток, на Уральские горы, за которыми на тысячи километров простирается наша страна, передает его на вытянутые руки молодого солдата, обращенного лицом на запад, туда, где вот-вот начнется, а может уже и началась самая страшная и жестокая война, которой до сих пор еще никогда не видывала Земля.

     Тыл – Фронту. Так назвал Вучетич это творение. Почему статую поставили в Магнитогорске очевидно. Ведь именно там был выплавлен каждый третий снаряд, выпущенный по врагу. Именно из листов прокатанной на Магнитке бронебойной стали был изготовлен каждый второй танк, бивший врага на поле боя. Сейчас многие их них стоят на высоких пьедесталах по всей стране, как намек тем, кто на нашу землю покуситься надумает, что стоит только Родине-Матери меч богатырский вверх взметнуть, как поднимутся чудо-богатыри и вновь агрессору мало не покажется. Ведь все должны навсегда  запомнить вещие слова: "Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет. На том стоит и стоять будет Русская земля".