Шмотки с историей

Мы обе упулились в зеркало, в котором я при помощи рук и мимики лица изображала очередной пришедший мне в голову накануне вечером фасончик. Разрисовав его очень мастерски, как я это умею, я уверенно сделала шаг назад от зеркала, будто художник, решивший внезапно полюбоваться своим творением чуть издали и заодно оценить фурор, который показанное, по моему мнению, должно было произвести на Верку.
- Ну, допустим! - Ответила та со свойственным ей ледяным спокойствием и, зная меня, как облупленную, уже много лет, посмотрела мне прямо в глаза. - Из чего будем шить?

Не знаю по какой такой причине, но я питала необъяснимую слабость к перешиванию одних шмоток в другие и, пока было что в них урезать и ушивать, я просто патологически не могла позволить себе выкинуть старую одежду на помойку или хотя бы временно оставить ее в покое, закинув на верхние полки шкафа. Мне непременно надо было вдохнуть в неё новую жизнь!

Верка, будучи портнихой и переименованная нами за это в честь известного сериала не иначе как в Верку - модистку, само собой предпочитала ваять из новой глыбы, то есть свеже купленного отреза материи, нежели тупо переделывать чьи-то предыдущие шедевры. Об этом она мне неоднократно ставила на вид и даже в достаточно жёсткой форме, глядя в пол, тяжело вздыхая, а иногда и спрашивая напрямую:
- Из этого мы будем шить???

Тогда мне приходилось, невзирая на её поджатые губы, как будто бы в первый раз поражаясь услышанному, сладким голосом начинать чирикать:
- Вера! Ты знаешь, что это было раньше? Ты знаешь, кто это носил?

И мы погружались в очередную мою историю. Верке, честно, было плевать на послужной список очередной принесенной мною на переделку тряпки, но выбор клиента ей приходилось уважать, поэтому засчитав себе очко за то, что она хоть попыталась, она все-таки бралась, правда, демонстративно и без удовольствия.

Сейчас, оторвавшись от зеркала, мы обе переходили к традиционной, но от этого не менее неприятной стадии нашей беседы, мне предстояло переубедить её, ей - меня.
- Вообрази! - Интригующе начала я, доставая из пакета бледно- голубое нечто. - Когда-то это был плащ брата моего бывшего мужа. Он сам его шил!
Я выдержала театральную паузу, давая, как всегда, Верке время на реплики типа « Не может быть!», «Вы только посмотрите!»
Она молчала, учащённо дыша через нос.
- Откуда ты их берёшь? Их там ещё много?
Я пропустила мимо ушей её колкость и, расстилая на столе эти дары моего шкафа, затрещала про брата - художника, дождливый Питер, в котором шли съёмки фильма, где он участвовал, про нас, гостящих там же, про этот самый плащ, задаренный им мужу после съёмок, про меня, пытающуюся безрезультатно нарядить в него мужа по возвращении домой, а затем за невостребованностью припрятавшую плащ к себе в шкаф до лучших времён.
- Я пыталась обойтись без переделок! - Честно призналась я в завершении. - Но ты же видишь, он пятидесятого размера при моем-то сорок четвёртом.
- Можно отложить ещё на время, пока не дойдёшь до кондиции. - Съязвила Верка. Затем встала, заканчивая тем самым аудиенцию, и, по традиции всем своим видом выказывая полную неприязнь к самопальному плащу, процедила:
- Примерка к концу недели.

Когда-то, ещё до Верки, я шила сама. Тогда мне не нужно было никого ни в чем уговаривать и, пожалуй, единственной моей проблемой той поры являлось отсутствие достаточных навыков кройки, из- за чего, едва моя очередная модель отклонялась от проторённой колеи, мне приходилось брать в руки все, что было и идти к Наде.

Надя была моим авторитетом в области шитья, особенно по части перешиваний. Ее муж относился к нашему общему с ней хобби стоически и обычно храбро оставлял нас одних наедине с их совместным обширным гардеробом, кидая на прощание:
- Мое кожаное пальто не режьте! Остальное можете.
Мы в ответ хихикали, но обе при этом кровожадно поглядывали на плотно закрытую в гардеробную дверь.

Иногда мы менялись содержимым наших шкафов. Я могла задарить ей, к примеру, платье, цвет которого меня давно смущал и не давал из-за этого хода делу, Надя дар принимала и в ближайший же понедельник появлялась на пороге офиса в непостижимой и совершенно неузнаваемой обновке, чем естественно вгоняла меня в благоговейный ступор и я восхищённо склоняла голову перед мастером.

Поскольку остальные члены моей семьи в те времена обшивались в ателье, любезно отнекиваясь от моих сомнительных предложений, я поэтому отслеживала ту сторону медали тоже. Там, на мой взгляд, все было скучно, однообразно, без огонька, со стандартным покроем, одинаковой длиной, рукавчиками, валанчиками, а, главное, из новых материалов, начисто лишенных истории и корней. Поэтому я их, ясное дело, молчаливо презирала издалека, каждый раз обходя ателье за километр. Лишь однажды, бросив к слову, что там собираются выкинуть на помойку списанный от старости манекен, меня поймали на крючок и уже через полчаса я была там лично, сверкая глазами в сторону приготовленного к выбрасыванию манекена.
- Но он сорок восьмого размера! - Оглядев меня и сразу профессионально оценив мой сорок четвёртый, предупредила заведующая.
Заверив ее, что это не имеет значения, я потащила добычу домой. Совсем скоро, правда, при первой же кройке, выяснилось, что значение это имеет, ещё и какое! Поэтому манекен был задвинут мною в угол за невозможностью его использования в планируемых изначально целях и начал с тех пор выполнять роль вешалки. Выкинуть его было жалко, поэтому после того его официального списания, он прожил у нас ещё долгую и счастливую жизнь.

Верка, несмотря на весь ее немногословный и грозный вид, иногда в ответ на мои длинные истории тоже пускалась в откровения, чему я всячески способствовала, усаживаясь по- удобнее и широко открывая рот. Так однажды, разгромив меня сначала по поводу робко извлеченного мною из пакета клетчатого кусочка ткани, из которого я предполагала сделать топ, Верка традиционно насупила брови:
- Оооо! Узнаю! - Зловеще начала она. - Неужели это платье ещё живо? Это сколько ж ему лет?
- Это давно не платье! - Подхватила я. - Я же его сто лет, как перешила в юбку. Теперь сделаем топ.
- Новую ткань купить не вариант?

Я хлопала глазами, я задыхалась, я не понимала, как можно так недооценивать родословную клетчатого куска ткани.
Верка, видя, что меня сейчас хватит удар, миролюбиво проговорила:
- Ладно! Но если треснет от времени, пеняй на себя.
Я закивала головой.
Она принялась распарывать.
- Я скоро тоже выйду на работу!
- Неожиданно заявила она в тот день.
- Зачем? - Искренне изумилась я.
- Мне надоело сидеть дома! Хочу, как вы все, где-нибудь работать.

Новость меня потрясла.
- Вера, мы все где-нибудь работаем, потому что не умеем шить, как ты.
- Хочу одеваться красиво! Куда-нибудь ходить! - Эмоционально продолжила она и я поняла, что это у неё прямо наболело.
- Куда-нибудь ходить и ходить на работу это не одно и тоже. - Робко вставила я, не решаясь задать основной вопрос « А как же мы?»
Верка молча порола.
- А как же мы?- Все-таки рискнула я.
- Новую одежду будете покупать! По магазинам ходить начнёте.

С тех пор « страшная» тема висела в воздухе, но Веркой больше не поднималась и никто из нас ее, понятное дело, тоже не касался в разговорах. Она по- прежнему сидела дома, шила, ругалась, словом, жизнь текла по проторенному руслу.

И вот теперь, стоя на примерке платья, собранного по частям из бледно-синего плаща с крашенными в тон материала пуговицами, я услышала то, о чем уже забыли и думать.
- Это последнее платье. Выхожу на работу. - Наметывая на мне бока сообщила Верка.
- Смотри, пуговицы под цвет ткани, он сам красил. Красиво, правда? - Не глядя на нее, отозвалась я.
- Выхожу на работу! - Грозно повторила она.

Было грустно. Менялась эпоха. На смену произведениям Веркиного искусства шли модели без прошлого, новые безликие майки и штаны, про которые нечего будет рассказать. Себе в утешение я говорила, правда, что любые истории, если подумать, кто-то и когда-то начинал! Поэтому я должна запастись терпением и после отставки очередного своего наряда прятать его, как и раньше, подальше в шкаф. Придёт его время! Будет тогда что вспомнить!
Я залезу, как и раньше, в недра своего шкафа, вытяну на свет божий очередное нечто и, скатываясь в неповторимый Веркин стиль, наморщив лоб и скорчив недовольную гримасу, пробурчу что-нибудь примерно следующее:
- Боже мой! Оно ещё живо? Когда же это я его покупала?