Переполох в Мусино
Балалайка была казенная, стоила дорого, у меня не было лишних средств ее оплачивать, в случае, если я ее потеряю, поэтому, я спокойно взялась помочь женщинам убрать в избе и поискать ее, не привлекая внимание местных. Мы уже почти все прибрали, когда в избу вошел дед Макей с моей балалайкой. Он, хитро сощурив свои глаза в щелочки, спросил меня:
- Гля, сюда. Это не твоя балалайка? А то я смотрю, один малец сидит и играет на ей, там, в сенцах, а ты наверно обыскалась?
- Ой, слава Богу, нашлась, а я ее долго найти не могла, хотела идти к нашим мужчинам, спросить, может кто из них забрал, когда инструменты собирали.
- А это наш малец, решил поучиться на ей играть – виновато отвел глаза в сторону, и как – то неуверенно, проговорил дед Макей.
- Вот, большущее спасибо Вам, Макей, что принесли, а то я уже начала волноваться, куда она могла деться. Все наши уже ушли, ждать меня не стали. Мне пора тоже идти. Наши, как рассветет, решили выходить. Собраться надо и немного поспать – как – то неуверенно и тихо, вторя Макею, говорила я….
- И чё? Чё, дуреха, волнуешься зря. Я тебя сейчас отведу до места. Собирайся, а наши сами все закончат и соберут. Не привыкать. Ужо, днем выспятся. Айда? Готова? – глядя мне прямо в глаза, и все больше щурясь, спросил Макей.
Женщины, заулыбались и поспешно начали прощаться. Сердце моё екало и частило. В избе, стало тихо и какая – то неприятная повисла пауза, но тут Макей её решительно оборвал:
- Ну, и чё? Пора. Собралась? Пошли, доведу.
- Да, собралась, пошли – не глядя на Макея, ответила я.
Мы вышли в темень ночи. Когда дверь за мной захлопнулась, я остановилась на крыльце. Стояла кромешная черная ночь. Не видно было ничего. Я, в нерешительности, стояла на крыльце и, даже, ног своих разглядеть не могла.
- Ну, чего, встала? Давай руку, спущу на землю, а то расшибешься, а скоро надо идти будеть обратно – взял меня за руку дед Макей.
Меня словно бы током ударило, я дернулась и вырвала руку.
- Ну, чего? Не съем же? – хохотнул дед Макей.
-Да, что вы. Я просто от неожиданности. Сейчас глаза привыкнут, и пойдем – сказала я, беря его за руку.
- Ну, вот так – то лучше. Пошли. Не торопись. Успеется. В городах такой ночи нет. Там фонари всю красоту портят. Смотри, звезды, какие, глазастые…. Как на ниточках висять, а все равно темень. Вся деревня уже спить, и ваши сплят. А пошли я тебя к себе в гости позову. Да, ты не тушуйся, просто поговорить охота. Здеся не с кем. Ааа? – как – то просительно протянул это своё Аааа дед Макей.
- А, пошли. Все равно спать уже не хочется, да и будить спящих тоже. Скоро вставать – в тон деду Макею, нерешительно ответила я.
- Ну, и хорошо. У меня, там, в печи, чай есть и преснушки. Почаевничаем и поговорим – повеселел он.
И мы пошли.
Дом Макея был на другом конце деревни, и его особняк был последним в ряду. Стоял он как бы поперек улицы, перекрывая выход и или вход в деревню своим частоколом забора. Все в деревне было продумано до мелочей. Даже план постройки усадеб и особняков. Особняком - назвали вятское подворье, со всеми постройками, расположенное под одной большой крышей. Это очень удобно, особенно в студёные вятские зимы. Снег не попадает и намного теплее скотине и живности в закрытом дворе живется, что и говорить о людях. Особняки – это целый мир со своими укладом, правилами и порядком. Вот в таком особняке и жил дед Макей, на краю села.
- Ну, вот и пришли – тихо сказал дед Макей.
Он просунул руку в небольшое отверстие в заборе у ворот и что – то потянул там. Где - то в темноте что – то звякнуло и маленькая дверка в воротах, скрипнув, отворилась, почти, на половину раствора. И эту щель сначала протиснулась большая белая голова с горящими зеленью глазами, а затем и сама большущая лайка – хаска. Она, молча, подошла к хозяину, встала рядом и внимательно посмотрела на меня. От её настороженного взгляда у меня по спине побежали мурашки. Я знаю эту породу и знаю, как они могут напасть без предупреждения и, как преданы своим хозяевам.
- Ну, чего сказилась? Чего? Свои же? Пускай, давай нас в дом, заморозим гостью… - сказал дед Макей, поглаживая собаку по здоровенному загривку.
Лайка подошла ко мне, понюхала меня, потерлась мордой о мои колени и пошла во двор.
-Ну, вот, так - то. Все хозяин разрешил. Заходи. Он у меня серьезный. Одному плохо. Вот и живу с собаками. Их у меня три. Все лайки. Не люблю брехунов. А эти с норовом, зря не лають и обучены на охоту. Да, ты не бойся, проходи. Не тронут - пропуская меня вперед, в маленькие воротица, говорил дед Макей.
- Да я и не боюсь, у меня всегда жили собаки, и сейчас сторожевая овчарка из колонии живет. Его еще щенком, совсем маленьким, случайно, к нам на склад с подтоварниками из колонии привезли. В колонии нам запчасти к сеялкам точили заключенные. Там, этих больших сторожевых овчарок, специально, выводят, не продают никому щенков даже, а этот как-то попал в подтоварник и приехал. Я бы его отправила обратно, но он хитер оказался. Два дня просидел в подтоварнике, молча, а потом, проголодался, тявкать начал, так и нашли его. Долго достать не могли. Он рычал, кусался, сопротивлялся. А когда достали, то увидели, что ему всего от силы недели три, а он уже умеет защищаться. Я живу в частном доме, и
решила, взять себе его. Мои дети очень довольны были, правда, когда он перерос обычную овчарку и стал ростом с теленка, хлопот с ним стало много. Но ничего, справились. Так и живем - вчетвером – я, двое моих детей и Байкал, так мы назвали собаку, из-за рыжего пятна на груди, похожего на чайку.
- То – то и оно…. Вижу, схожи мы с тобой. Энто сразу видно. Ну, да чего стоять, пошли в дом. Сейчас фонарь зажгу, и пойдем – сказал дед Макей, ища фонарь и спички в темноте.
Не прошло и минуты, как в крытом дворе стало светло и я, смогла немного оглядеться.
Двор был большой. Заезжий. В углу стояла кошевка, приготовленная на зиму, в углу телега. На телеге стоял свежий стожок сена. Еще я увидела баню, два небольших крытых, с плотно пригнанными дверьми, хлева. Над ними возвышалась большая лестница, ведущая на огромный сеновал. С другой стороны я увидела ступеньки, ведущие на крыльцо и дальше в сени. Карнизы и наличники были резными, словно их связала искусная кружевница и выкрашены светло – голубой краской. Крыльцо было выкрашено светлой краской, от чего двор казался нарядным. Под крыльцом жили собаки. Они все вышли нам навстречу. Степенно и без шума и визга, они обошли меня вокруг, и подошли к хозяину, глядя ему в глаза.
- Ну и чего? Ить, на место…. Потом дам есть. Потом. Сейчас прилажу фонарь на место, на столб и пойдем в избу – доложил дед Макей, поднимаясь по маленькой лесенке, приставленной к центральному столбу, на который, словно веер, опирались бревна – опора для крыши.
Я стояла и смотрела, как у деда Макея все получалось уверенно и ловко, и даже не могла представить, что ему уже девятый десяток идет. Дед Макей быстро поднялся по лесенке, и поставил керосиновый фонарь в железную люльку под самым потолком и, плотно, накрыл его специальным стеклянным колпаком. Во дворе сразу стало совсем светло, как с фонарем в городском парке.
- Да, вот, как, оказывается, как появились городские фонари, все в этом мире просто… - подумала я.
-Ну, и чего любуешься? Нравится? Ничего, хорошо живем, не хуже ваших городских. Ладно, пошли в избу - сказал дед Макей, открывая, двери сеней.
Продолжение следует...
Свидетельство о публикации №219102301159