Мальчик в богатырке

     Это была вторая его зима на новом месте. Раньше он только в гости к бабушке и дедушке сюда приходил, а теперь – и сам тут живёт! Костя помнит своё первое впечатление от их дома: такой же, как был на квартире, «тамбур» прихожей, узкая кухонька, одна комната, другая... Со двора показалось, что их будет больше, поэтому ногам хотелось бежать и бежать... Мальчик постоял у «тупикового» окна, глядя на занесённый снегом палисадник, где осенью краснеет лишь с виду вкусная калина, и вернулся к удивившему месту. Один угол занимала давно не белённая и совершенно холодная  печь! Жаль, топится газом и нет полатей для спанья. Такая же у папиных родителей (он иногда прятался вместе с пауками между тёплым печным боком и стенкой), а в переулке Северном, где снимали времянку, были скучные батареи. Первое время их дом числился под тем же номером, что и бабушкина квартира: довольные взрослые повторяли непонятное слово «расширились».

     За прошедший год в Костиной жизни много чего произошло. Младший брат у него родился, сам в первый класс пошёл, наконец, подружившись с Ванькой, пацанчиком местным, неожиданно для себя дворовым заводилой стал! Одним словом, его мир тоже расширился. Но летом было весело, а зимой, после школы, - тоска... Тем не менее, сделав уроки и повеселив Серёжку (братья садились на пол друг против друга и поочерёдно пускали по паласу машинку), он отпрашивался погулять. Детсадовца Ваньки днём, ясное дело, нет, взрослых тоже: кто на работе, кто у печки сидит. Мама, конечно, посматривала из окна, но у неё дела, непоседа сынок.

     Костя выходил из дому в стареньком клетчатом пальто, разношенных, годных только для двора сапожкАх, таща за собой пустые санки, и принимался нарезать круги на сравнительно небольшом пятачке. Он уже знал пушкинское «Вот бегает дворовый мальчик...» и, легко обходясь без Жучки, тоже воображал себя конём. Обильный, выпадавший с вечера снег был ему за друга и союзника: при малейшей опасности можно быстро слепить снежок и запустить им во врага. Под этим словом у Кости подразумевались «уличные» собаки и кошки. Последних он тоже не любил: Мурка бабушки Вали или Рыжик деда Ивана не в счёт, но прозванный Кабаном одноглазый котяра и другой, чёрный, с проплешиной лишая, его пугали.
 
     Когда пушистый недавно снег оказывался вытоптанным и неряшливо комковатым, словно через двор проскакал целый отряд кавалеристов (а Костина шапка сильно напоминала увенчанную помпоном буденовку), интерес к беготне пропадал. Бросив санки около входной двери, мальчик вспоминал о «своём» сугробе. Находился тот в интересном месте: летом туда сбегала по жёлобу дождевая вода с крыши и поддерживала вечную сырость в зарослях жёлтых лилий, она же, только талая, сочилась и зимой, наконец, взобравшись на подмороженный сугроб, Костя получал прямой доступ к загородке, обозначавшей границу между дворами! Этот импровизированный забор состоял из поставленных вертикально листов  шифера и решётки, однажды он вскарабкался по ней, как по шведской лестнице, до самого верха. Полы пальтишка неудобно болтались, носки сапожков плохо входили в мелкие ячейки, но главное, что там его не могла видеть мама. По другую сторону забора обнаружились крошечный отгороженный палисадник и уединённое окно домика из красного кирпича, который подставлял всем ветрам и любопытным взглядам свои глухие боковые стены и потому казался «избушкой без окон, без дверей».

     Костя помнил, что принадлежит домик семье Есауловых, все поколения которой почему-то ютились в квартирке с улицы. Его бабушка боязливо уважала их бабку, а мама, бывало, одалживала «невеликие суммы» шутнику дяде Валентину и жалела немногословную, курящую папиросы и работающую медсестрой в дурдоме тётю Аллу: вроде Есаулиха (так за глаза называли грозную соседку) когда-то  расстроила свадьбу дочери, а потом возложила на неё воспитание осиротевшей племянницы. Летом из открытого окна красного домика доносился стук пишущей машинки – это Юля, выросшая и окончившая уже институт «сиротка», сочиняла или «перебивала» набело стихи! Обе семьи выписывали местные газеты, но разные, и как-то она приходила к ним менять «Вечёрку» на «Ставрополку», где её впервые напечатали. Что случай такой был, Костя запомнил, а вот стихи слушать не захотел тогда и не знал, о чём они были.

     Каштанку он увидел со своего ледяного насеста, который сам по-военному называл  «наблюдательным пунктом»... Эта мелкая, серо-коричневая псина с бородкой являлась главным Костиным врагом. И кому только в голову пришло дать ей кличку из доброго и грустного рассказа Чехова! Других собак, даже крупных, он почти не боялся: смышлёная Динка лапу ему давала, а Джонни в благодарность за «сахарные косточки» маме руку лизал. Но только безобидная с виду Каштанка кусалась... Пока она Ваньку не цапнула и с тем ничего особенного не произошло, Костя вообще оборотнем или гномом заколдованным её считал. Сейчас он был совершенно один, сидел нахохлившимся воробушком  и никак не мог решить, что безопаснее: попробовать заскочить домой или снова вскарабкаться на решётку... Всё-таки полез вверх. Мама увидит – хорошо, пусть даже отругает, не увидит – придётся висеть, покуда псина не уйдёт... Мальчик, пожалуй, смог бы прогнать её снежками или палкой, но боялся связываться. Не заметил, как добрался до самого верха. Оглянулся - шавка смотрит на него, не издавая при этом ни звука.

     Очень захотелось пИсать, а шевелиться нельзя: носки ещё более разношенных и набухших от беготни по рыхлому снегу сапожков норовили застрять в «окошках» решётки, полы пальтишка цеплялись за торчащие прутья, да и вся конструкция могла не выдержать веса напуганного мальчика. Но упал он сам. Полетел не помня себя в глубокий снег соседского палисадника! Сначала даже обрадовался, что так ловко улизнул от дурной собачонки, потом, барахтаясь в сугробе, будто пловец-неумеха, снова забеспокоился: как отсюда выбраться? Калитка наверняка заперта, спасительной решётки с этой стороны нет, а Юля Есаулова стихи зимой, видимо, не пишет... Позвать маму? Не услышит она... Добраться до чужого  окна и разбить его? На это ещё решиться надо! Он и так однажды втайне ото всех нашкодил: украл из холодильника у бабушки Вали куриное яйцо и  метнул его, наподобие гранаты, в кирпичную стену «избушки»... Была такая  мечта, но удовольствия – капелька. Зато подтёк некрасивый остался... Слышал, тётя Алла маме жаловалась.

     На него, Костю, никто тогда не  подумал, а если бы за руку поймали, точно отдали бы в соседкин «дурдом» (ссорясь, родители называли этим страшным словом их уютный, набитый игрушками и завешанный выстиранными ползунками да распашонками дом). Однако сейчас он ничего не боялся: пускай отдают, лишь бы мама пришла вызволять его из этой ловушки... Неожиданно для самого себя Костя сорвал с головы «буденовку» и перекинул её через забор! Постоял немного, ощущая, каково это – ходить по холоду без шапки, стянул один за другим оба сапожка и следом их зашвырнул... Теперь он был не пушкинский дворовый мальчик, а герой былины «Бой на Калиновом мосту»: страх вгонял его по колено в снег, и оставалось только привлечь к себе внимание, бросая поочерёдно «камешек, пояс кованый и рукавицу пеньковую». О Каштанке (которая на самом деле никакая не Каштанка), о том, что хорошо бы угодить в неё сапожком, не думал.
 
     И чудо произошло: услышал, как хлопнула дверь, как пробежала по двору мама, как взволнованно тренькал – это уже сам представил – дверной звонок у Есауловых... Вскоре по другую сторону калитки появились обе его спасительницы! То ли план былинный сработал, то ли мама сама тревогу почуяла... Не верил, балбес, когда говорила, что видит его через стену. Взбучки, больного горла, а может, и дурдома, не избежать. Взрослые почему-то любят пугать цыганкой или, наоборот, дядей милиционером, бабаем или дурацким сереньким волчком – вот и возникает у детей куча страхов. Мама поругает – и ладно, он даже рад будет, лишь бы между ними с папой «дурдома» не случилось!

     Будто маленького, несла мама Костю, снова облачённого в свою буденовку и вязаные носки вместо сапожков. А он только теснее жался к ней, на тётю Аллу не смотрел даже. Пока шли, глаза слипаться начали, пришлось моргать часто-часто. Как всегда в минуты сильного волнения, мама всё делала молча: попарила ему ноги в тазике, надела другие, совершенно сухие и колючие, носки, приготовила чаю с малиновым вареньем. Наказание было впереди... А он всё равно молодец, почти богатырь! Буденовка, между прочим, богатыркой изначально называлась.         
      


На это произведение написано 19 рецензий      Написать рецензию