Олежкины истории

      9. Скукин
      Этот дядечка появился в садике в конце декабря.
      – Ребята, кто хочет заниматься фигурным катанием? – спросила Татьяна Степановна.
      Все тут же загалдели – я, я. Воспитательница нахмурила брови.
      – Вы уже почти первоклассники! Я же вам объясняла, что нужно делать, если вы хотите что-нибудь сказать.
      Все затихли, и вырос лес рук. Олежка изо всех сил тянул свою вместе с остальными. Коньки и лёд он обожал.
      – Тот, кто хочет записаться в секцию, завтра приносит с собой коньки. Тренер, – она кивнула на дядечку, – посмотрит, как вы катаетесь, и выберет тех из вас, кого возьмёт к себе на обучение. Зовут его Юрий Алексеевич.

      Ух ты, прям как Гагарин, подумал Олежка. Тем более, надо записываться.
Олежка с трудом дождался вечера, когда за ним пришла мама. Ему стоило немалых трудов уговорить родителей тут же купить ему новые коньки. Брать с собой снегурки в садик означало сразу же провалиться на пробах, ещё до прикручивания их к ботинкам. А что ещё хуже – стать посмешищем в группе. Решающее слово было за отцом.
      – Я тоже в детстве мечтал о настоящих коньках, когда мы ребятишками зимой бегали на замёрзший Терек. Так пусть хотя бы у него моя мечта сбудется, – доносился его голос из кухни.

      Через час Олежка примерял ботинки «фигурок», сидя на скамейке спортивного магазина. Всё-таки правильные мечты рано или поздно сбываются, пусть даже и с некоторым опозданием и не совсем у своих авторов. Он тоже не прочь о чём-нибудь помечтать для будущего сына (он почему-то не сомневался, что у него будет именно сын). Например, о персональном телевизоре с цветными мультфильмами на любой вкус по выбору. Но это уж совсем из области несбыточных фантазий. Надо что-нибудь попроще. Пусть это тоже будут коньки, но уже для хоккея.
      И, вообще, жалко, что их набирают только в эту секцию. Уж больно это про девочек. Он взглянул на свои новые коньки с белыми ботинками и вздохнул. Недаром ведь продавец говорит, что чёрные – большая редкость. Ну ладно, пусть для начала будет хотя бы фигурное.

      На следующий день ребятишки демонстрировали Юрию Алексеевичу своё умение на городском катке, удачно располагавшемся как раз напротив их садика. Интересно, подумал Олежка, а если бы здесь был цирк, сюда бы клоуны с укротителями приходили учеников вербовать?
      Его чем-то привлекало это слово – вербовать. От него исходила какая-то таинственность, связанная со шпионскими страстями, и одновременно с этим оно несло в себе привкус пасхального праздника. Несмотря на всякие запреты и гонения, он всегда свято чтился в их семье. Накануне пасхи бабуля обычно красила яйца в луковой шелухе, а отец приносил утром распустившуюся вербу и ласково стегал ею по пяткам просыпающихся детишек:
      – Вербохлёст, бей до слёз!

      Олежка твёрдо стоял на коньках – опыт катания на снегурках сказывался. Огорчало другое. Стоило ему разогнаться и немного наклониться вперёд, как зубцы на носках коньков тут же вгрызались в лёд, и он кубарем летел вниз. У снегурок носки были круглыми, напоминающими букву «С», поэтому и название у них было правильным. Это Олежка отметил про себя ещё при первом знакомстве с ними.
      Отчасти его самолюбие тешило то, что многим не удавалось даже этого. У большинства ноги сразу же разъезжались в стороны, и каждый второй, не сделав и пары шагов, мешком валился на лёд. Тренер с грустью наблюдал за этой картиной и никого и не подбадривал даже шуткой. Какой строгий и скучный дядечка, подумалось Олежке. А ещё тёзка! Олежка вспомнил открытую и приветливую улыбку Гагарина.
      Но главное испытание ждало их на следующий день.

      Утром Татьяна Степановна повела всех в спортивную секцию, приютившуюся в длинном деревянном бараке на берегу Фабричной канавки. Неподалеку находилась проходная завода, где работала мама, за ней проступали здания бывшей гранитной фабрики. С этой канавкой он уже был довольно близко знаком, и знакомство это чуть было не закончилось для него плачевно. Впрочем, благодаря ему он также близко познакомился ещё с одной жидкой стихией, которая, как он уже успел убедиться, для многих была не менее важна, нежели вода. С водкой. Но об этом по порядку.

      Случилось это осенью, 7 ноября, когда по традиции отмечался главный праздник страны. Утро началось, как обычно в этот день, в приподнятом настроении и немного суетливо. Бабуля хлопотала на кухне, взбивая крем для своих трубочек, и даже любезничала попутно с Кейворихой, что случалось с ней крайне редко. Родители толкались перед зеркалом: нужно было успеть на построение колонны и выглядеть при этом нарядно и торжественно.
      Скоро все вышли на улицу и смешались с толпой, спешащей на демонстрацию. И вот уже их пёстрая колонна с транспарантами, плакатами и флагами, утопая в море разноцветных воздушных шаров и красных гвоздик, шествовала по главной улице городка.

      Особый восторг у всех почему-то вызывал момент прохождения колонны мимо трибуны. Поравнявшись с ней, идущие непроизвольно приосанивались, их нестройные ряды, как по команде, выравнивались, а добрые и весёлые глаза взрослых становились вдруг какими-то отстранёнными и чужими. С трибуны звучали приветствия, в ответ идущие откликались многоголосым и протяжным «Ура!!!», словно готовы были тут же ринуться в атаку, как мальчишки во дворе при штурме снежной крепости. И здесь важно было не сплоховать.
      
      Детишки, сидящие на плечах родителей, старались не хуже старших – общий дух торжества и какой-то странной ответственности таинственным образом передавался и им. Видимо, было что-то такое в этих лозунгах и в самом голосе приветствующего, что никого не оставляло равнодушным.
      Или причиной тому были изображения каких-то важных людей, глядящих на колонну с огромных, висящих рядом с трибунами плакатов, и, казалось бы, насквозь просвечивающих своим взглядом каждого, идущего мимо. И в самом деле, эти глаза, не отпуская, следили за тобой под любым углом зрения, где бы ты ни находился.

       Олежка тоже не отставал от остальных в этом дружном порыве. В его руке был шарик, наполненный водородом – большая редкость по тому времени, и его грудь распирало от восторга не хуже, чем оболочку этого шарика. Он почему-то твёрдо знал – нужно было постараться выкрикнуть так, чтобы сидящая на деревьях парка в нескольких сотнях метров от них стая ворон с ужасом сорвалась с ветвей и взмыла в небо. И это им удалось! Триумф был полный!

      С демонстрации все шли, немного опустошённые, но далеко ещё не утратившие праздничного настроения: родителей ждало застолье, малышей – запуски шаров и ничем не стеснённое времяпровождение во дворе домов и даже на улицах: старшим было уже не до них. Но сегодня его родители, к сожалению, направлялись не домой, а шли в гости к Патрикеевым, на эту самую Фабричную канавку. А там особо не разгуляешься – кругом одни заводские склады да бараки. В одном из них, слегка благоустроенном и приведённом к условно жилому виду, и обитали Патрикеевы.

      Идя вдоль канавки, Олежка немного отстал от старших. Его внимание привлекли голубые незабудки, растущие вдоль берега. Несмотря на начало ноября, их лепестки ещё не успели осыпаться, и головки цветков выглядели по-летнему свежо. Нарву-ка я их и подарю маме. А то всё флажки да плакаты.
      Он потянулся к цветку, растущему у самого среза воды, и, неосторожно вступив ногой на нависающий над водой бугорок, поросший травой и выглядевший вполне надежной опорой, провалился сквозь него. Через мгновение он уже барахтался в ледяной воде.

      Глубина здесь была довольно приличной, даже у берега. Но он всё же сумел дотянуться ногой до дна и, слегка оттолкнувшись от него, развернуться лицом к берегу и ухватиться за прядь травинок, торчащих из предательского бугорка. Но удержаться не удалось – трава рвалась и выскальзывала из рук, илистое дно уходило из-под ног, а кажущееся слабым течение увлекало его всё дальше и дальше к середине русла.
      Почему он не закричал раньше? Теперь его запоздалый крик обернулся невразумительным, плохо различимым бульканьем.

      И кто знает, чем бы закончилась эта наивная попытка нарвать букетик цветов, если бы не дядя Саша. Не подвёл его какой-то особый профессиональный инстинкт: он нередко упоминал в беседах со знакомыми, что, будучи судьёй, всегда старается оценивать любое дело объективно, рассматривая его со всех сторон. Правда, Олежка не совсем понимал, что за дело тот имел в виду, по-прежнему полагая, что речь идёт исключительно о спортивном судействе.
      Между тем дядя Саша и в обычной жизни тоже привык поступать также – время от времени он внимательно и даже как-то настороженно оглядывается вокруг. Может, так делают и остальные судьи, словно они всегда опасаются чего-то. Но, как бы то ни было, эта привычка ему нередко помогает, особенно в лесу – лучшего грибника Олежке встречать не приходилось. Вот и сейчас он внезапно оглянулся назад, и сделал это как нельзя кстати.

      Следующее, что отчётливо вспоминает Олежка – это широкая кровать и терпкий запах водки, которой его растирают сразу в четыре руки, называя при этом «водолазом». По телу растекается тепло.
      С этого дня понятия «водка» и «тепло» для него неотделимы. И с тем, и с другим в разных их проявлениях ему ещё не раз предстоит столкнуться в жизни, впрочем, как и с «водолазом». И если последнее пока не вызывает у него положительных эмоции, первые два уже мысленно греют тело, затем согревая и душу.
      Кстати, о водолазах. Юрий Алексеевич, к которому их вели сегодня на повторное свидание, накануне был одет в водолазку. Так назвал его свитер Петька Савков, который начитался про разные хитрые и не совсем обычные штучки в своих книжечках. Недаром уже в очках. А про тренера – неужели он тоже любит побродить по дну этой канавки?

      Олежка невольно поёжился, вспоминая своё погружение. Сейчас поверхность «Фабрички» была надёжно скована льдом, и вряд ли эта водолазка была ему так уж необходима. Скорее, здесь дело в другом.
Они зашли в деревянный домик, у входа в который висела табличка с надписью: «Спортивный уголок». Сквозь неплотно прикрытую двери в дальнем конце коридора доносился звук гитары. Там кто-то пел, называя себя законченным чудаком:

      А я еду, а я еду за туманом,
      За хвоёй – той, что спасает от цинги.

      Песня навевала тоску. Пение прервал чей-то женский голос.
      – Ну какой ты фигурист? Ты куплетист, Кукин!

      Ну точно, Скукин. Вполне подходящая для него фамилия. Куплетист Скукин со своими скучными песнями. Олежка по традиции переиначил услышанное на свой лад, сообразуя его с уже сформировавшимися ассоциациями.
      Тот же голос продолжил.
      – А про цингу не очень удачно. Надо бы поправить. И «хвоёй» тоже неправильно.
      – Классики и не так могли похулиганить. Хорошо, я подумаю.
Татьяна Степановна постучала в дверь.
      – Юрий Алексеевич, мы пришли.
      – Заходите, заходите, – ответил он неожиданно мягким голосом.

      Ребятишки осторожно вошли в помещение. Пахло теплом и табаком. Какая-то дама извинилась и выскользнула в коридор. Скукин отставил гитару Он был в той же водолазке, кудрявая шевелюра на голове была немного растрёпана, во взгляде отсутствовала вчерашняя строгость. Может, здесь была Герда, растопившая лёд в его сердце этого Кая, который всё променял на коньки?
      – Сегодня мы будем проверять ваш вестибулярный аппарат, – сказал он, лениво потягиваясь. – Он очень важен для фигуриста.
      В последних словах снова прозвучали жёсткие нотки. Нет, это всё-таки была не Герда.

      Все разинули рты – никто толком не знал, что за аппарат он имеет в виду. Татьяна Степановна, как и накануне, просила их принести только коньки.
Посреди комнаты стоял низкий станок, на который каждому из них предстояло вставать на одну ногу. Скукин слегка раскручивал стоящего вокруг своей оси и наблюдал, как тот удерживает равновесие.

      Олежка сковырнулся со станка на первом же обороте. Тренер, как ему показалось, слишком резко крутанул его. Но второй попытки ему не предоставили. Олежка с грустью сидел в сторонке и наблюдал, как некоторые уверенно делали по три-четыре оборота. А всё потому, что здесь очень тепло, думал он. И накурено. Да и вообще, не очень-то мне и хочется заниматься этим вашим катанием. Подумаешь, обороты вокруг себя накручивать. Нет, лучше уж я в хоккей пойду. Это гораздо веселей, чем тут, у Скукина.

      Только через много лет, уже старшеклассником, Олежка узнал, какова была настоящая фамилия тренера, и то, что он к тому времени уже стал известным бардом. Но эта ошибка была сущим пустяком по сравнению с той, которую он мог бы совершить, оставшись в его секции. Потому, как сосем не мужское это дело, заломив руки, жеманно выписывать пируэты на льду.