Новичок

После телефонного разговора с Мишей я загорелся идеей снова, как в юности, посетить Север. А не был я в этих краях много лет. Привлекло меня предложение о рыбалке на таёжной реке, куда обычные рыбаки никаким собственным транспортом не могут добраться, а гусеничные вездеходы во всей Ухте были только у ухтинского газпрома, у леспромхоза, да у геологов-сейсморазведчиков.

Река Белая Кедва протекала в ста двадцати километрах от Ухты. Вот на неё и должны были мы попасть, чтобы провести там дней десять. Той осенью Миша взял отпуск, подготовил вездеход в гараже, загрузив его спальными мешками, снастями и продуктами. Его начальник Лёзин не возражал против рыбалки, поскольку сам был заядлям рыбаком. В этом газпромовском автохозяйстве Михаил много лет работал инженером. К нашей экспедиции примкнул директор газпромовского совхоза Печерица, в ведении которого были теплицы и большое поголовье скота. Его совхоз снабжал своё ведомство мясом и свежими овощами.

И Печерица и Лёзин оказались заядлыми рыбаками. Пусть даже пару деньков половить хариусов, и то было негде взять! Водителю вездехода тоже повезло смотаться на выходные на отличную рыбалку. В первых числах сентября рыба начинает скатываться вниз, задерживаясь по пути к устью в небольших бочагах и омутах, чтобы подкормиться и набраться сил на долгую северную зиму.

Когда я очутился на реке, то увидел, чем, собственно, кормились хариусы. Оказалось, что они собирали донных ручейников или шитиков, которых во множестве развелось в реке за летний сезон. А ещё хариусы ловили всевозможных мух и комаров, вьющихся над водой и падающих в реку.

Ловить хариусов мне самому не доводилось, хотя одну летнюю сейсморазведочную партию я провёл на реке Ёлве, что в южной части республики Коми. Тогда я был моложе, и главным увлечением у меня были книги: я запоем читал русскую классику, которую возил с собой в отдельном большом рюкзаке. А если выпадала возможность вырваться в какое-нибудь местное село, то вместе с друзьями мы шли на танцы и заводили знакомство с девушками.

Хариусов ловил моторист Федя на «кораблик», привязанный к лескам. Он за счёт течения выплывал на середину небольшой реки и на его поводок с мушкой на крючке, иногда попадался хариус. Федя подсекал рыбу и аккуратно вываживал добычу. «Кораблик», сделанный из плоской дощечки, течением реки выталкивался на стрежень и снова занимал позицию для ловли. Мне эту рыбалка на «кораблик» казалась излишне хлопотливой и малоэффективной. Миша приспособился ловить хариусов на дождевого червяка и обычную удочку. Когда я приехал в Ухту, то выяснилось, что надо ещё заготовить червей. Если бы Миша сказал мне об этом, я бы привёз их из Москвы. А так нам пришлось идти в центр города и в парке, среди деревьев и кустарников копать червей. Миша сказал, что больше нигде в районе Ухты нет дождевых червей. Местные рыбаки перерыли весь парк. Разве что под асфальтными дорожками земля осталась нетронутой… Как городские власти Ухты терпели такое бесчинство, не знаю… И вообще было удивительно, что нас ни один милиционер не поймал и не оштрафовал на кругленькую сумму. Как бы то ни было, но червей мы с Мишей запасли достаточно. Миша выдал мне бродовые сапоги моего размера, старую штормовку для рыбалки, холщовый мешок на бечёвке и брезентовую рукавицу на бечёвке. Оказалось, что мешок нужен под рыбу, а рукавица для червей. Если ловишь рыбу, стоя по колено в реке, банка с червями не годится: черви висят на шее… Удобно достать, насадить на крючок и закинуть, не выходя из реки.

У тяжёлого вездехода марки ГТТ находилось с обеих сторон в кузове по шесть баков для солярки. Они находились под деревянными лавками вдоль бортов. Заправили баки полностью в расчёте на дорогу туда и обратно. У этого вездехода были широкие гусеницы, да ещё со стальными грунтозацепами, так что застрять на нем было практически невозможно.

Но и дорога оказалась такой разбитой, что нас бросало из стороны в сторону, а то и вверх – вниз, если машина наскакивала на бугор или проваливалась в залитую мутной водой яму. По этой дороге возили лес, чаще всего зимой. Но в межсезонье её разбивали донельзя. Иногда дорогой останавливались, чтобы размяться, попить чай из термосов, пройтись по кромке тайги, где росло много оранжевых подосиновиков. Несколько часов полета в самолёте и то утомляют человека, а что говорить о часах, проведённых на этом бездорожье?..

Выехали затемно, а прибыли на стоянку, где среди лета жили заготовители сена, только к обеду. Отправляясь в это путешествие, я решил бросить курить. Взял только одну пачку сигарет. Думал, как её опустошу, так и брошу. А когда мужики вошли в балок и стали разбирать крафт-мешки, оставленные косарями, то наряду с сухарями, макаронами, крупами и специями, они нашли ещё один бумажный мешок. Печерица подал его мне: на – это тебе! Я заглянул в него и увидел полмешка пачек «Беломора». – Ну вот, - вырвалось у меня. Как тут бросишь курить!..

- Курт за здоровье, съязвил Печерица и дружелюбно хлопнул меня по плечу.

А в Москве в это время возник дефицит табачных изделий. Их продавали только по талонам… Не повезло мне бросить курить. Я опять стал плыть по течению, коль так было угодно судьбе…

Сразу вскипятили чай, перекусили с дороги, сидя за небольшим столиком с разложенными бутербродами, домашними пирожками, помидорами и вареными яйцами.

Тут же определились, кто куда идёт. Миша, в связи с тем, что мы должны были остаться на свои десять дней, взялся за важные хозяйственные дела: заготовку дров. Помогать ему поручили водителю вездехода, на котором и должны были привезти дров из тайги, свалив несколько сухостоев. А два начальника решили набрать брусники. Тут её было видимо-невидимо! На меня и на мою поплавочную удочку бывалые рыбаки смотрели, мягко говоря, с иронией. И даже предложили мне занять самое уловистое место, дескать, этот новичок-москвичок всё равно ничего не поймает…

Геннадий Михайлович Лёзин показал мне, как дойти для слияния речки Демтемъёль с Белой Кедвой. Миша мне выдал большой двухведёрный кан на широком брезентовом ремне. Кан – это красная пластиковая канистра со срезанным верхом. Удобная посуда хоть для ягод, хоть для рыбы. И вот я стою на песчаной косе около впадения в Белую Кедву его притока. В Демтемъёле вода оказалась более темной, чем в Белой Кедве. Я раздвинул складную углепластиковую удочку, натянул на неё леску с красно-белым поплавком, надел червя, плюнул на него по старой традиции и закинул в Белую Кедву. Поплавок проследовал по течению на всю длину пятиметровой лески и никакой поклёвки не последовало. Я перезабросил, и снова безрезультатно. На воде я видел слабые, еле заметные всплески, словно это играли крохотные верхоплавки. Никакой серьёзной рыбы не было видно. Минут двадцать я упорно забрасывал, отслеживал весь небольшой маршрут поплавка и снова забрасывал леску в Белую Кедву, пока не пришла мысль попробовать закинуть снасть в приток. И произошло чудо: со второго раза мой поплавок утонул. Мелькнула мысль, что это зацеп, но я всё-таки дёрнул леску и почувствовал рыбу. Это был небольшой хариус, может быть, граммов на четыреста. Но и эта рыба обрадовала меня. Значит, есть шанс поймать хотя бы несколько хариусов на уху. Потом я поймал рыбу покрупнее. И так вскоре развернулся на этом притоке, что остановиться не было сил. Стали попадаться одна за другой, а размеры тоже были солидные: от полукилограмма до восьмисот-девятисот граммов. Мой кан стал наполняться. Рыба клевала с невероятной жадностью. Серебристо-серые хариусы, совершенно неразличимые в воде, в руках смотрелись очень впечатляюще. Моя рукавица из-под червей опустела, а кан наполнился до краёв. Ловил я с берега, а не стоя в реке, как предполагал по рассказам Миши. Часа за два я обловился. Мне некуда было класть рыбу, да и незачем. Я смотал леску, сложил удочку в чехол, повесил на плечо тяжеленный кан и пошел в сторону нашего балка, который стоял выше по течению речки Демтемъёль. Идти надо было по широкой ровной поляне, на которой пролегли следы вездеходов. Поляна эта разместилась в пойме двух рек, которые прежде текли по двум долинам, образовавшимся среди невысоких отрогов Тиманского кряжа, поросших тайгой, а потом пересеклись в этом месте. На горах росла нетронутая брусника. И вот навстречу мне на ту же дорогу, образовавшуюся посреди поляны, вышел из тайги директор совхоза Печерица. Он нёс на плече полный кан спелой бордовой брусники. Видно было, что он очень доволен вылазкой в местную тайгу. Поравнявшись со мной, он глянул на мой кан, который я укрыл штормовкой, и спросил:

- Ну как, рыбачок?

- Нормально, ответил я небрежно. Он тут же решил выяснить, что означает моё «нормально»? Поставив свой кан, он отвернул полы штормовки и увидел рыбу. Сказать, что он удивился, это не тот случай. Он был ошарашен уловом. Он даже усомнился, не наполнил я кан чем-то ещё, а сверху положил рыбу…

Мы шли вместе и он, обыкновенно суровый и молчаливый мужчина, вдруг разговорился, найдя меня достойным собеседником. Ага, не без гордости подумал я про себя: сразу зауважал…

Зауважали и Геннадий Михайлович с водителем. Даже первый тост за вечерней ухой все подняли за меня. И это было неспроста. То есть, такой улов хариуса был огромным событием – двадцать килограммов рыбы за одну вылазку на реку. Потом мы много раз бывали с Мишей на этой реке, обходили её вдоль и поперёк, но такого количества вдвоём за весь световой день мы не ловили. И никто не ловил. Максимум по восемь-десять хариусов за одну рыбалку. А повезло поймать больше тридцати штук. Это называется, везёт новичку. Я где-то читал историю про северных охотников, которые отправились за песцами. И с ними пошёл молодой парень, никогда не охотившийся на этого пушного зверя. Он был родственником одного из маститых охотников. И что вы думаете? Он убил не просто обычного песца, а ему повезло взять голубого песца. А это, как оказалось, высший пилотаж для охотника! Не знаю, как потом у этого везунчика сложились дела с охотой.

Но у меня, по возвращении в Москву, случилась большая неприятность. Как говорится, ничего не даётся даром. Лишний раз убедился, что всякие деяния выкладываются на весы, а от колебания чаш весов зависит и твоя судьба…Но и стихи явились после этой рыбалки. Плохое и хорошее так и крутятся около нас, создавая разноцветную палитру жизни:

ЖИВОТВОРЯ

.

Замордовали
маленькая роль,
Злой режиссер и
суетный сценариус.
Зато в тайге,
на речке Демтемъёль,
Ты наблюдал,
как скатывался хариус.

Плыл на бударке
по ночной Оби,
Где все миры
подвержены слиянию:
То гор гряда
сокроется в глуби,
То зыбь вберёт
Полярное сияние.

Ты на подлодке
Средь морских пучин,
И в перископ
взираешь с удивлением,
а рядом горстка
истинных мужчин,
проверенных и дружбой,
и давлением.

Шихан синеет
в желтизне степи,
Волнует яркой птицы
оперение.
Лицо
Речной водою окропи,
Чтоб снизошли
покой и озарение.

Как будто в жизни
не случалось бурь...
Обид,
невосполнимых расставаний.
Но всё равно
бровей своих не хмурь,
отдай, что есть
за тайну расстояний.

В тайге оберегая глухаря
И напирая на ветра тугие,
Ты всё-таки живи,
животворя,
Живописуя,

Могут и другие.

.

Когда мы с Печерицей вышли на улицу, и я, глядя в звёздное небо, закурил «беломор», Леонид Иванович сказал:

- Честно говоря, я тебя недооценил, а ты настоящий рыбак!

Я промолчал. За спиной у нас среди валунов журчала вода в речке Демтемъёль. Я думал о тех хариусах, которым не дал скатиться вниз, перезимовать где-то в глубоких водах Ижмы и весной вернуться в эту речку, которая была их колыбелью, их подлинной родиной.

Следом за нами на улицу вышел и Михаил. Он всё ещё продолжал радоваться за меня! Теперь никто не мог усомниться, что у него друг не новичок-москвичок, а самый настоящий бывалый северян.