Здесь люди живут

Ох, и зима нынче – как огромная, злая, лохматая собака. То набросится и кусает без удержу лютым морозом. То навалится тёмным бураном, словно придавит тяжёлым серым шерстяным боком. И не жалко ей никого, морозит да вьюжит. Снега полно. Домишки деревенские до окон им облеплены. Стоят, будто в тулупах овчинных.  А кому и под самую крышу намело. Если поедешь от конька по скату, так как раз с крыши в сугроб и усядешься.
Из печных труб – дымы клубами, густые, вихрастые. В окнах жёлтый свет, тоже густой и тёплый, похожий на яичный желток. Тёплый, потому что за стенами в домах тепло живёт. Люди живут.
Стёкла в окнах сплошь морозным узором затянуты – сколько же разных причудливых завитков можно разглядеть в этих серебристых узорах! А если смотреть в окно в рассветный час, то увидишь, как серебро розовым становится.
Но сегодня метёт. Да не просто метёт, а – ой, как! Ветрина ручищами громадными хватает снег и с неба, и с земли, смешивает всё и швыряет куда попало. Толчёт да месит, толчёт да месит. И не разобрать толком в завывающих густых вихрях, где земля, где небо. Весь мир – как безразмерная ступа с белым месивом.
- У-у, буран-то тёмный совсем,- говорила у окна бабушка Евдокия двум своим внучкам – Наде и Люде.- На улицу сегодня ходу нету. Дома играйтесь, золотцы мои самоварненькие.
- Баба,- посмотрела вместе с ней в заснеженное окно старшая из сестрёнок, Надя,- я и в школу сегодня не пойду?
- Куды ж идти? Заметёт тебя и потеряешься.
- А давай тогда зиму прогонять, раз она такая сердитая и на улицу нас не пускает.
- Давай зиму прогонять,- повторила за сестрой младшая, Люда.
- Зиму прогонять?!- улыбнулась носикам-курносикам бабушка Евдокия.- Ну, давайте. Вставайте-ка со мной рядом, да подбоченьтесь…вот так – руки в боки. А теперь нахмурьтесь на окно и говорите: «Эй, седа зима, из метели борода! Ступай за околицу, не просись к нам в горницу!» А теперь ножками сердито затопаем, затопаем… Вот так.
- Уходи, зима, из метели борода!- хмурились девочки на окно.
- А покуда буран не угомонился, дома забавляйтесь. Берите сказку да полезайте на печку.
- Давай, Люда, мы с тобой сегодня «Цветика-семицветика» снова читать будем,- взяла Надя тоненькую книжечку с разноцветным цветком на обложке.
- Давай.
- Вот и ладно,- посмотрела на книжку и подставила к печи табурет бабушка Евдокия,- хошь мало зерно, а росток добрый даст. Подымайтесь.
Сестрички по очереди забирались на табурет, вставали одной ножкой на приступок, сделанный в белёном боку печки. Бабушка под вторую ножку подставляла им свою ладонь, а другой ладонью подхватывала их под попку. И взлетали с радостным смехом птахи во фланелевых платьицах на просторную печную лежанку, застеленную примятой белой овчиной.
- Вот так вот. Устраивайтесь тут, с пимиками своими рядом,- подняв внучек на печь, улыбнулась им бабушка,- хохотушки-веселушки. Ишь, покатываются, воробьята смешливые.
- Ха-ха-ха!- ещё больше рассмеялись девочки и даже глаза закрыли от счастья.
- Ну, хватит уже, животики заболят. Занавеску-то задёрнуть вам?
- Задёрни, баба…
- Задёрни.
- Не шалите тут.
Между печкиным углом и цветастой занавеской осталась лишь узкая полоска. Блеклый дневной свет от заметённого окна лился в неё, сочился через тонкую занавесь и превращался в маленьком пространстве над лежанкой в свет особенный. Такой свет, наверное, мог быть вокруг цветка, в котором спала Дюймовочка. Или на балу в королевском дворце, где в хрустальных туфельках танцевала Золушка. И никто во всей замороженной и занесённой снегом деревне не знал и даже не догадывался, что в небольшом доме на уютной печной лежанке две сестрички читают сейчас сказку «Цветик-семицветик». И исчезает грань между волшебством и реальностью.
- «Посмотрела Женя на свой цветик-семицветик и видит, что остался всего один лепесток»,- старательно проговаривала Надя каждое слово, а Люда, приоткрыв ротик, слушала.- Вот если бы у нас был такой цветик, мы бы так с тобой лепестки не поистратили. Правда, Люда?
- Правда.
- Нам бы такой, так хорошо было бы. Да, Люда?
- Да, очень хорошо было бы.
- А давай, мы его сами смастерим. Нарисуем, как на книжке, раскрасим и вырежем ножницами. И у нас будет свой цветик-семицветик.
- Давай!- радостно захлопала в ладоши Люда, представив, что у них появится свой волшебный цветок.
- Баба, иди, снимай нас!- крикнула Надя, улегшись на живот и свесив с печи ноги.- Я уже висю.
- Чёй-то быстро вы,- подошла бабушка Евдокия и подхватила под мышки старшую внучку,- сидели бы ишо, отец с матерью на работе покуда. Не скоро придут.
- Мы цветика-семицветика за стол рисовать пойдём, как на книжке.
- А-а, ну, ладно тогда,- поймала бабушка прыгнувшую с распахнутыми ручонками к ней в руки Люду,- ступайте, рисуйте.
Девочки взяли с собой книжку, взяли альбом, простые и цветные карандаши, разложили всё на круглом столе, застеленном бордовой плюшевой скатертью. Залезли с ногами на стулья и склонились над чистым белым листом.
- Баба, включи нам свет!- крикнула Надя.
Жёлтый абажур, украшенный свисающими кистями, засветился прямо над головами сестричек и стал похож на яркое летнее солнышко.
- Давай, Люда, я лепестки нарисую, чтобы лучше получилось, а ты стебелёк. А раскрасим потом вместе.
- Давай.
Сёстры очень старались, и цветок у них поэтому получился как на книжке, как настоящий, как волшебный. Вот только одна незадача помешала закончить дело – не оказалось голубого карандаша. Он почти весь изрисовался, а коротыш, остаток его, где-то потерялся.
- Ну, пусть пока наш цветик-семицветик в альбоме поживёт,- сказала Надя.- Я потом раздобуду в школе голубой карандаш, и мы раскрасим последний лепесток. И тогда вырежем цветок.
Так девочки и решили.
Буран прекратился на следующий день. Улетел на своей чумной метле неизвестно куда, оставив людям на память заметённые снегом дворы и дороги. На смену ему, вопреки обычному, вместо мороза пришла оттепель.
- Вот погода,- смотрела в оттаявшее, просветлевшее окно бабушка Евдокия,- девка капризная: то ей в сарафане жарко, то в шубе холодно.
А Надя отправилась в школу, в свой второй класс. На перемене она купила в буфете компот и коржик. Компот выпила, а за коржик выпросила у девочки из четвёртого класса голубой карандаш. Не насовсем, на один день, маленько порисовать.
- Люда! Люда!- закричала Надя с порога, вернувшись из школы.- У меня сегодня для тебя радость! Закрой скорей глаза.
Люда села на стул, закрыла глаза и в ожидании выставила перед собой ладони. Старшая сестра достала из портфеля и положила на них голубой карандаш.
- Открой глаза.
- Ой, Надя, ура!- соскочила со стула младшая сестричка.- Ты принесла голубой цвет, и мы сегодня сможем раскрасить последний лепесток!
-Раскрасить и вырезать наш цветик-семицветик.
- Надя, у меня тоже сегодня для тебя радость. Закрой глаза.
- Какая?- Надя удивлённо попятилась к стулу, села, закрыла глаза и выставила перед собой руки.
 А Люда достала из кармашка платья конфету «Кара-Кум» и положила её сестре на ладонь.
- Открой глаза. Я прошлый раз не съела, когда ты свою съела, а теперь хочу с тобой поделиться, раз у нас сегодня так много радости.
- Ура!- обрадовалась Надя.
Сёстры съели пополам очень вкусную конфету, выкрасили голубым карандашом последний лепесток и вырезали из альбомного листа свой цветик-семицветик. Предстояло перейти к загадыванию желаний. Цветик был один на двоих, поэтому и желания решили загадывать вместе. Так даже лучше – дружнее. Надя и Люда помнили, что не стоит тратить волшебные лепестки впустую, как девочка Женя из книги. Зачем, например, расходовать лепесток на возвращение с Северного полюса? Лучше уж не тратить его на путешествие на этот самый полюс. Вон у них, своя зима за окном. Хотя, конечно, сейчас оттепель, но всё равно. Два лепестка на это путешествие Женя истратила, а пользы никакой. Нет, так не годится. Поэтому Надя с Людой решили начать желать с очень большой и удивительно красивой перламутровой пуговицы. Бабушка хранила её в своём сундуке, в деревянной шкатулке для памятных вещиц. На эту пуговицу застёгивался широкий пояс платья, в котором бабушка Евдокия выходила замуж. От того платья, кроме перламутровой пуговицы, давно ничего не осталось. А от свадьбы через время протянулся лучик и превратился в яркий свет – вот они, носики-курносики, подрастают, саженцы сортовые. И сколько бы ни просили сестрички отдать им удивительно красивую пуговицу, бабушка никак не соглашалась.
- Не трожьте, другим играйтесь. Задевается куды-нибудь, и всё тогда.
Но внучки никак не могли смириться с запретом. Уж такая она была большая и красивая, эта жемчужина (а именно жемчужиной они её и считали). Переливалась перламутром, блестела какими-то эмалевыми переливами – глаз не оторвать. И если бы проходил конкурс жемчужин всего мира, их бы жемчужина обязательно выиграла первое место. А то, что она расплющена, так это даже ещё красивее. Поэтому, когда в руках у Нади с Людой оказался цветик-семицветик, первый лепесток они потратили на пуговицу. И чудо случилось – бабушка согласилась. То ли правда волшебство подействовало, то ли таким громким шёпотом девочки загадывали желание, что бабушка всё услышала и не смогла спорить с чудесным цветком. Это теперь останется секретом.
- Ладно, золотцы самоварненькие,- вздохнула бабушка Евдокия,- берите пуговицу. Не затеряйте только. Она на ножке, в ножке дырочка. Так отцу сказать надо, чтоб застёжку сделал, как на броши.
И так уж радовались, так радовались сестрицы. Всё смеялись от счастья и прикладывали к платьицам свою жемчужину.
А второй лепесток через день потратили на бусы. На этажерке, в шкатулке, украшенной морскими ракушками, лежали порванные мамины бусы. Все бусины при порыве собрали и хранили в пакетике, а нанизать их на новую прочную нить у папы всё руки не доходили. То одно, то другое – некогда. Надя с Людой время от времени доставали из шкатулки пакетик, раскладывали бусины на бордовой плюшевой скатерти и зажигали над столом жёлтый абажур. И россыпь бриллиантов перед восхищёнными глазами девочек загоралась белым огнём с синими искрами. Ничего не понимающие в драгоценностях посторонние взрослые ляпнули бы глупость о дешёвых стекляшках. А Надя с Людой не сомневались, что так сверкают самые лучшие бриллианты. Так сверкают, что сердечки замирают. Просить у мамы невероятные драгоценности насовсем девочки прежде не решались. Но теперь у них был цветик-семицветик – и отказаться загадать такое замечательное желание не осталось никакой возможности. Сестрички загадали. На удивление, мама сразу согласилась отдать дочкам свои бриллианты (наверное, шёпот опять получился у девочек очень громким).
- Были одни бусы, станут двое.
И у папы смастерить двое бус из одних время нашлось.
- Ох, нарядницы,- залюбовалась мама дочками.
А те крутились без перерыва в сверкающих бриллиантовых бусах перед зеркалом.
- Вот какой волшебный у нас цветик-семицветик. И бабушка его слушается, и мама, и папа. Да, Люда?
- Да, вот какой волшебный.
За несколько дней сестрички пожелали себе ещё по белым пимикам и по новому пупсику. Каждому пупсику папа сделал по кроватке, а бабушка сшила крошечные покрывальца и подушки. И остался на волшебном цветке один лепесток, голубой.  Девочки поняли, что к жемчужной броши и бриллиантовым бусам они обязательно должны загадать платья принцесс и маленькие блестящие короны.
- Давай, Люда, мы оставим этот лепесток  до восьмого марта. Тогда мы на праздник нарядимся принцессами. Хоть ещё весь февраль ждать и потом ещё восемь дней, но мы подождём. Давай?
- Давай.
Они убрали волшебный цветик с единственным оставшимся лепестком в альбом для рисования, в котором между чистых листов уже хранились оторванные раньше лепестки. И пообещали себе ждать марта изо всех сил, последний лепесток не трогать.
Неожиданная оттепель, постояв, на радость людям, дней пять, резко сменилась крутыми морозами. Седые, хмурые, они так обжали дома своими цепкими медвежьими лапами, что печные трубы дымили почти без остановки.
- Ух, морозяка, стены грызёт,- подкладывала в топку узловатые берёзовые поленья бабушка Евдокия.- А мы его жаром-то отвадим. Ишь, лупоглазый.
Вся малышня деревенская засела по домам. Надя с Людой тоже. Чуть на улицу нос высунут, и сразу обратно. Десять минут, а щёки уж красны. Но дома на печной лежанке за занавеской теплынь и уют. И ничего мороз им не сделает. Они то там посидят, то перед зеркалом в бусах повертятся. Смеются-заливаются. Так им хорошо! Такое счастье!
А родителям в эти морозные дни хлопот добавилось: корова Зорька должна была вот-вот отелиться. Случились роды самой морозной ночью, под утро. Накануне вечером Надя и Люда видели, как папа в дальнем углу между печкой и стеной сделал из двух табуретов и широкой доски загородку. Пол в ней застелили клеёнкой, старым одеялом и сеном. Потом девочек уложили спать, а папа с мамой всю ночь ходили в стайку смотреть корову: как она. К пяти часам, наконец, Зорька отелилась. В ход пошли приготовленные тёплая вода, тряпки. Телёнка посыпали солью, и корова начала старательно вылизывать его. Вся эта гигиена уже заканчивалась, когда рогатая мамаша вдруг поскользнулась на ещё сыром после отёла полу.  Она неуклюже взбрыкнула и ударила копытом телёнка по ноге.
- Ох, господи-то!- накинули на малыша старенькое покрывало, подхватили на руки и унесли в дом. Положили в загородке на сено.- Гляди, как саданула, до кости всё снесла.
У телёнка на передней ноге выше колена кровоточила  длинная и широкая рана. Обработали её и прилегли отдохнуть.
- Баба! Баба! У нас телёнок!- проснулись Надя с Людой, когда родители их уже ушли на работу.
- Выспались, голубы,- встретила внучек у печки бабушка.- Хворый у нас телёнок получился. Не доглядели за Зорькой, вот она и лягонула его копытом. Нога, вон, выше колена разбита вся.
- Почему Зорька так сделала?- рассердилась на корову Надя.- Она такая злая?
- Да с чего ж бы злая? Не злая, хорошая у нас корова. Она и не знает, что дитёнка шибанула. Нога по полу поехала, вот и взбрыкнула. Глядите-ка,- бабушка наклонила к девочкам доильное ведро,- вон сколь молозива у неё сцедила. Щас в бутылку перельём, соску оденем и кормить будем тёлочку. Хорошая у нас Зорька, хорошая.
Сестрички перестали сердиться на корову и стали жалеть бедного пораненного телёнка. Он стоял в загородке, тихо мычал и тянулся к их рукам.
- У него нос холодный и мокрый,- положила ему на морду ладонь Надя.- И язык шершавый, он мне руку лижет.
- Он мягкий и гладенький,- провела пальчиками по светло-коричневой шее Люда.
- Не он, говорю, он, а она,- надела бабушка белую резиновую соску на заполненную бутылку.- Тёлочка она. Давай-ка, милая, кормиться будем.
- А как мы её будем звать?- разом спросили девочки.
- А как придумаете с папкой, с мамкой, так и назовёте,- заправила в рот тёлочке соску бабушка, и та, сопя и чмокая, потянула молозиво из бутылки.
С общего согласия, её назвали Мартой. Два дня прошли хорошо: она ела, мычала и добросовестно делала в загородке все свои дела. А на третий перестала есть, легла на сено и затихла.
- Марта! Марта!- звали её у загородки девочки.- Подойди к нам.
Но Марта не отзывалась, а только уставила куда-то мимо тёмные бархатные глаза.
- У неё нос был мокрый, а теперь сухой и горячий,- перелезла тогда к ней через заградительную доску Надя.
С Мартой нянчились все: лечили, поили чем-то насильно, меняли сено.
- Да-а, загнила нога,- сказал папа и отправил дочек из кухни в комнату.- Чищу рану, чищу, а гной всё больше прёт. На кость, видать, перешло. Потерять можем телушку.
Надя с Людой хоть и были выставлены в комнату, но все папины слова расслышали. Люда про смерть ещё ничего не знала, поэтому сказанное поняла так, как если бы бабушка сказала про жемчужную пуговицу: «Не затеряйте только». И готова была день и ночь сидеть рядом с Мартой и смотреть на неё всё время, только бы она никуда не потерялась.
А Надя уже знала про смерть. Она всё поняла и так сильно испугалась за Марту, что заплакала. От её слёз младшая сестра тоже наморщила носик.
- Люда,- всхлипывая, решительно заявила Надя,- мы должны спасти Марту. Она такая маленькая и так сильно болеет. Давай потратим на это наш последний лепесток. Мы уже много попросили у цветика. Вон у нас всего сколько, а Марта так сильно болеет. Давай мы спасём её.
- Давай,- сразу же согласилась Люда и перестала морщить носик. И от согласия даже ладошки прижала к груди.
Сёстрички зажгли над столом солнечный абажур, положили на плюшевую бордовую скатерть альбом, достали цветик-семицветик и оторвали последний лепесток. Говорили они и одновременно, и по очереди.
- Лети, лети, лепесток… Вели, чтобы у нашей Марты нога зажила. Она такая маленькая и бедная, и мы её очень любим. Если надо, мы даже можем отдать обратно и наши красивые бусы, и пупсиков с кроватками. И снова можем ходить в чёрных пимиках. Только жемчужную пуговицу не забирай насовсем. Верни её бабушке, чтобы она не грустила без неё.
Последний лепесток ушёл в альбом. От цветика остались лишь стебелёк и голая серёдка. Надя с Людой принялись ждать, когда исполнится их желание. Вместе с ними ждали и папа с мамой, и бабушка. Мама каждый день чистила Марте рану, папа давал какие-то лекарства, бабушка заставляла есть – насильно засовывала тёлочке в рот надетую на бутылку белую резиновую соску. Ещё бабушка, как всегда, что-то шептала у своей иконки.
Цветик исполнил желание девочек не сразу. Всей семьёй ждали целую неделю, и Марта, наконец, поднялась. Она снова начала тянуться к рукам, мычать и, главное, хорошо есть.
- Вот и молодец,- порадовались за неё все в доме,- будет жить.
А уж сколько радости было сестричкам! Они обнимали Марту за шею, гладили по светло-коричневой шёрстке.
- Наш цветик самый-самый волшебный,- радовалась Надя,- он выздоровел нашу Марту.
- И самый добрый,- радовалась Люда,- ничего у нас назад не забрал. И жемчужина у нас осталась, и бусы, и белые пимики.
Морозы ослабли, сменились метелью. Но тёлочку, чтобы залечить рану, ещё на несколько дней оставили в доме, в стайку не вернули. А тут случилось, что в эти же дни овечка принесла в один окот троих ягнят.
- Ну, дочки, принимайте ещё подопечного,- занёс папа в дом одного из ягнят.- Подмогнуть надобно самому малому, пусть тоже в загородке пока поживёт.
Маленький, словно игрушечный, в чёрных мягких кудряшках, с глазами-бусинами и ушками-тряпочками вызвал он у девочек безудержный восторг. Они почти не отходили от загородки – обнимали, гладили, нянчили малышей, помогали бабушке кормить их. Оттуда шёл пряный, сенной, парной запах.
- Не дом у нас, а ковчег прямо,- засмеялась мама.
- Чего ж удивляться,- улыбнулась в ответ бабушка Евдокия,- здесь люди живут.
Вечером в тот день, в час, когда животинки в загородке уже затихли на сене, все в доме были заняты своими делами: мама гладила бельё, папа чинил провод от электрического чайника, а бабушка вязала внучкам шерстяные носки. Сами же внучки склонились над столом под солнечным абажуром и рисовали в альбоме куклу и наряды для неё. Дело было в феврале, и Надя с Людой тогда не знали, что цветик-семицветик выполнит ещё одно их желание: в марте на праздник им подарят платья, сшитые из белого шёлка, как у принцесс, и маленькие пластмассовые перламутровые короны.