Счастье

    Река неширока, но довольно своенравна. Отец отталкивается от воды небольшим, почти игрушечным веслом, а я, счастливый безмерно, верчу головой по сторонам и вижу вдруг, как, огибая острова листьев кувшинки, маленькие милые птички, просыпавшись из горсти материнского крыла, отважно отплывают от берега неподалёку от нас.

-Га-га-га! - пускаю я свой крик по течению реки им навстречу, и утята, немедля построившись в линию, приближаются на зов. Мама-утка останавливает малышню, и, похвалив за послушание, отпускает погулять, поглядывая на меня не то, чтобы очень уж сердито, но укоризненно. Мне едва ли исполнилось пять, я тоже - почти что утёнок, такой же белобрысый, как и вся её ребятня.

- Папа, ты посмотри только, какие они умные!- обращаюсь я к отцу, и, не в состоянии справиться с восторгом, снова кричу, - Га-га-га!
 Расслышав призыв, пуховички торопятся, и, семеня под водой треугольным игрушечными лапками, вновь выстраиваются в ряд.

     Из глубоких голубиных глубин неба, прикрыв глаз белёсой, выгоревшей на солнце бровью, месяц разглядывает меня, а отец сердится притворно:
- Не шали, не дёргай ребятню, видишь, как мать-то волнуется. - Ему жаль утку, но весело следить за моей забавой.

     Мы не так часто совершенно одни. Обыкновенно со мною мать, но она так строга, что рядом с нею всегда хочется плакать. Если честно, я ещё не очень хорошо умею делать это, научился совсем недавно, нарочно думая перед сном о страшных вещах, которых было ещё так мало в моей жизни. А вот гогот... тот выходит здорово, сам по себе.
И я вновь напрягаю горло:
- Га-га-га! - и утка кидается наперерез детишкам в тонких фланелевых пижамках, что дружно плывут за нашей маленькой надувной лодкой, распознав мой, знакомый им уже голос. Раскинув руки, рассержено глядя в мою сторону, мать обнимает утят, и те, потеряв нас из виду среди ветвей её оперения, скоро успокаиваются, а уже через минуту принимаются гоняться за вкусной утиной травой. Они повторяют то, чему учит их мама, - делают бутерброды из ряски и комаров. Надо только чуточку обождать, пока маленькое кровожадное насекомое в тельняшке на тонком тельце присядет на трилистник, а там уж...

     С лодки мне хорошо видно, как самый крупный, и от того не совладавший ещё со своими размерами утёнок, нацелился на ближайший к нему листочек. В тот самый миг, когда истомившийся зноем комаришка присел-таки на ломтик травы испить речной водицы, вдруг раздалось громкое «Ба-бах!». Волна накрыла утёнка с головой, а наша лодочка, едва не перевернулась, сделав приличный глоток воды, даже не пошевелив пухлой губой борта.
Утка мать и мой отец, одновременно кинулись к детям, каждый к своим.

     Не знаю, куда глядели утята, я помню лишь то, от чего был не в силах оторваться сам. Я видел, как, с разломившегося надвое моста, в реку медленно сползал автобус, битком набитый людьми. Взъерошенные мужчины и растрёпанные женщины с опухшими от страха лицами выпадали из насильно отжатых дверей, свисало тряпкой переднее стекло, кто-то старался пропихнуть через тесное окошко ребёнка, а водитель, из-под кепки которого ручьём стекала кровь, яростно раскачиваясь всем телом и газуя раз за разом, пытался удержаться передними колёсами за ускользающий берег.
     В тот день я впервые узнал, что счастье никогда не бывает безмерным. Всегда отыщется нечто, что положит ему предел. И хотя бы поэтому стоит нести его бережно и осторожно, как свечу или одуванчик, как детский крик, пущенный по течению реки.