Жилины

    Глава 13
Рассказ деда Матфея
 Женщины ушли на кухню, Валентин в свою комнату, он в понедельник должен доклад на какой-то конференции делать, старшим научным сотрудником в одном химическом научно-исследовательском институте он работал, над докторской диссертацией корпел, а мы с папой переместились на мягкий диван.

     - На чём мы там с тобой остановились? – спросил отец, но сам тут же вспомнил, - да, да, да. Тихон деду Матфею вопрос задал, где он драгоценности мог видеть, живя в деревне.   

      - И-и-х мил человек. Ты, что думаешь Матфей всю жизнь в курной избе прожил и света белого не видывал? Я ведь в странах многих заморских побывал, да знатно там повоевал. Хошь, поведать могу. Давайте, садитесь все округ, да старого слухайте. Эти-то, - и он на целую кучу малышни кивнул, - об историях моих ещё не знают. Пусть тоже послухают.

       Он поудобней уселся на лавке и начал было свой рассказ:

       - Землю я топчу уж скоро девяносто годков как, так что глаза мои повидали много чего удивительного. Есть чем с вами молодыми поделиться.

       Но, по-видимому, сидеть ему было не очень удобно, что-то его беспокоило. Он даже бороду руками расчесал, крошки из неё выковыривая, затем поёрзал немного на лавке, чуток передвинулся в сторону красного угла, подтянул стол к себе, и, наконец, продолжил:

       - Жили мы в Гороховце, ну это вы уже знаете. Жили добро, справно. Нас, детей у родителей моих был почти десяток. Старшей сестра была Пронька, я следом на пару лет моложе. Ей значит четырнадцать уже сполнилось, а мне двенадцать почти было. Вот таким примерно, как Иван я в то время был, - он заметил, что Иван даже нахмурился, и тут же поправился, - ну может чуть моложе, но не более чем на пару лет.

        Ежели посчитать, то случилось это в 7163 году от сотворения мира. Лето тогда заканчиваться начало, грибов в лесу видимо-невидимо было. Вот мы с Пронькой и отправились в лес, от дома неподалёку. Думали, за полчасика управимся, а получилось так, что я на полжизни от дома родного оторвался. В лес то мы сами вошли, а вот из него нас на руках вынесли. Оказалось, что там лихие людишки ховались, таких овец беспечных, как мы с сестрицей, поджидая. Скрутили нас, как детей малых, рты тряпками заткнули, это значит, чтобы шум не подняли, да в струг разбойничий бросили, что под высоким берегом припрятан был. Там таких горемык, как мы, уже немало набралось. Накрыли нас тряпьем всяческим, чтобы мы не задохнулись нечаянно, а сверху рыбы свежепойманной насыпали, это уже, чтобы любопытствующие всякие нас не заметили. Наши похитители от берега оттолкнулись, струг с Клязьмы в Оку перебрался, оттуда в Волгу и вниз по её течению пошёл. Ночью нас на берег вытаскивали, кормили, чтобы ненароком не померли с голодухи, а днём мы там под тряпками валялись. Самым обидным во всём этом было то, что те ушкуйники, которые нас сцапали, нашими же соотечественниками оказались и везли нас в качестве рабов на восточный базар, чтобы там продать. Шёл струг вниз по Волге не один день. А на его дне все в нечистотах, в вони и смраде валялись мы. Перед Астраханью струг куда-то в плавни зашёл, там его помыли и почистили как следует. Затем снова, как бревна нас уложили на дно, а сверху сетями накрыли да свежей рыбой засыпали. В Астрахани через таможню следовало пройти. Вот эти мерзавцы и решили нас таким образом замаскировать. Я их разговор с таможенником, который досмотр делал, хорошо помню.  Ведро икры они ему за проход отдали, осетра, чуть ли не метрового пожаловали, да звонкой монеты добавили. Вот так струг и пропустили. Ну, а дальше море, Каспием называемое, лежало, плескалось. Как от берега отошли, нас всех на волю вытащили, развязали, да за вёсла посадили. Сил не было совсем, но хошь, не хошь, а греби. До Персии добрались. Вот это была первая заморская страна, куда меня судьба закинула. Потом-то их ещё много было, всех и не пересчитать, но Персию я особо в своей памяти отмечаю. В то время там русские купцы имели привилегию на торговлю. Нас, пленников, оказалось в том струге почти двадцать человек, в основном мальчишки моего возраста, но было и несколько девочек и даже две взрослые женщины, которые всех нас обихаживали. Худющими и страшными мы были, просто ужас.  Чуть ли не месяц нас продержали взаперти, но при этом вдоволь кормили. Там мы более или менее пришли в себя и приобрели человеческий вид. Всё это время мы с Пронькой держались вместе. Понимали, конечно, что скоро нас могут разлучить, но знаете о плохом думать не хотелось, надеялись, а вдруг нам повезёт и нас купит один человек. Подобными мечтами мы, как могли, поддерживали друг друга. Затем наступил тот самый день, которого мы страшились больше всего на свете.  Накануне нас хорошенько вымыли, подстригли, а с утра, ещё затемно было, умаслили какими-то благовониями, одели более или менее по-человечески и повезли на большой невольничий базар на окраине какого-то восточного городка. Рынок располагался в большом квадратном дворе, окружённом со всех сторон галереями, где на креслах сидели многочисленные покупатели. Женщин и девочек разместили в одном конце двора, а нас, всех - мужчин и мальчиков – в другом. Там нас окончательно разлучили с Пронькой и о её дальнейшей судьбе я ничего не знаю. Что и как там было, помню смутно. Вначале нас всех страх сковывал. Ведь нет ничего страшнее, чем неизвестность. Но кое-что в памяти застряло, о том и поведаю.

     Но вместо того, чтобы продолжить свой рассказ, он опять принялся, сидя на лавке, крутиться. Всё ему неудобно было. А затем снова своей бородой занялся. Вначале поглаживал только, а потом всей пятерней принялся её расчесывать. А мы все молча сидели и ждали, когда же он сказ свой продолжать станет. Уж больно хотелось узнать, что там с ними дальше было и как он домой вернуться смог. Первой не выдержала его жена:

     - Ты, что старый изъёрзался совсем? – послышался голос бабы Фроси.

     - Да вот, понимаешь, поясницу всю ночь ломило, спать она мне не давала. И сейчас продолжает бунтовать. Наверное, к вечеру дождь примется, или того пуще - гроза загремит.

     - Матфей, ты на небо то глядел сегодня? Там же ни облачка. Где это ты грозу узреть смог? Такая погода стоит, благодать. А ты дождь, гроза. Тьфу на тебя.

     - Сейчас нет, а к вечеру, помяни мои слова, небо заволокёт и дождь с небес польёт, - сказал, как отрезал и замолчал. Ещё покрутился немного, затем успокоился и свой рассказ продолжил:   

     - Торговля живым товаром в таком объёме, как в тот день, там проводилась довольно редко. Не чаще чем раз в два месяца. Обычно туда пригоняли десяток-другой рабов, а в такой день, как тот, нас там собралась не одна сотня человек. Поэтому и покупателей было много, да приехали они туда не только со всех концов Персии, но и из соседних стран. Одёжа на них была настолько необычной и красивой, что я глаз своих не мог от них отвесть. Обо всём на свете забыл, рот, как открылся сам по себе, так я его закрыть и не мог. В большинстве своём одни мужчины там собрались.  Все они были в кафтаны разноцветные, золотом расшитые, одеты. На головах ткани по десятку аршин накручено было, так что у многих этот тюрбан больше самой головы становился. Женщин среди покупателей было немного. Лица их разглядеть было невозможно, так как они были закрыты белыми покрывалами. Но всё это я чуть позднее разглядел, а вначале ни на что даже смотреть не мог, так страшно нам всем было.

     Невольники стояли группами, около которых находились их хозяева. Наши похитители разделились. Часть ушла с женщинами, да девицами-красавицами, среди которых и Пронька была, а остальные, пятеро их осталось, около нас стояли и никого к нам не подпускали. Всем говорили, что мы предназначены для пополнения личной гвардии султана Османской империи. Услышав это, все быстренько уходили. Я спросил у одного из ушкуйников:

     - Дядя, а зачем нас сюда привели, если всё и так уже решено?

     Ответ всё разъяснил. По законам Персии все сделки по продаже рабов могли проходить только на таких рынках, как этот. Там оформляли все бумаги нужные, при этом часть вырученных денег шла на пополнение государственной казны. Вот тут я успокоился, да по сторонам стал глазеть.

      Тем временем покупатели ходили по двору, всех ощупывали, да в рот заглядывали, зубы пересчитывая. К нам, как я уже сказал, никого даже близко не подпускали.  Наконец, появились два высоких турка в военной форме. Они на нас только взгляд бросили, ни рассматривать никого не стали, ни ощупывать, а с ушкуйниками коротко переговорили, деньги им какие-то заплатили, не торгуясь, и бумаги отправились оформлять. Похитители наши ушли, а турки связали нас веревкой, так, чтобы мы цепочкой выстроились и повели за собой. На улице на арбу всех усадили и повезли в их лагерь. Он неподалеку в поле находился. Вот первое время мы там и жили. Бежать бы. Там такая возможность была, но куда в чужой стране убежишь? Язык не знаем, обычаев не знаем, да и морды у нас русские за версту видны. Иногда к нам новых мальчишек добавляли. В основном русских, хотя иногда украинцы попадались. Кормили хорошо, я окончательно окреп.  Много времени прошло, но как-то утром, пришли ещё турки, их много было. Нас всех связали цепочками человек по десять, и повели с большим купеческим караваном. Груз верблюды тащили, а люди, и погонщики, и охрана, и мы рядом шли. Охраны много было и верхом на верблюдах, и пешей. Но охраняли не нас, а купцов да товар. Хотя мы, вроде, тоже товаром были.

      Дед Матфей видно вспомнил о чём-то, на его лице улыбка появилась, и он смешно губами почмокал, как будто нечто сладкое, но не вполне знакомое ему в рот попало. Мы все продолжали молчать, а он чмокать перестал и продолжил:

     - Я тогда первый раз верблюдов увидел. Вот диво, так диво. Выше любой лошади, а уж сильней во много раз. Столько всякого добра на них навалили, что никаким лошадям не осилить. А уж чудные они. До сих пор дивлюсь, как вспомню. Особо мне их горбы смешными кажутся. И что интересно. Эти верблюды двух совсем разных пород там были. Одни из Индии, так у них на спине по два горба росло, а те, которые из Африки, были одногорбыми. На них охранники сидели. Знаете, эти одногорбые, дромадёрами их зовут, бегают не хуже лошадей, а самое главное волков не боятся, а наоборот на них нападают и копытами своими до смерти забивают.

      По дороге караван-сараи стояли. Вот туда нас, как стадо загоняли, там, на земле все вповалку и спали. Кормили, правда, хорошо, на это грех был жаловаться. Среди охранников пара наших соотечественников оказалась. Они совсем отуреченными были, даже по-русски не совсем правильно говорили, но мы их без труда понимали. Вот они и объяснили, что нас ждет по прибытии в Истанбул, столицу Османской империи. Оказывается, там нас в янычар начнут превращать. Коли вы не знаете, кто такие янычары, я вам объясню. В переводе на русский язык слово еничери, или попросту янычары, означает новое войско. Это такая пехота в армии Османской империи. Состоит она из христианских рабов. Таких вот мальчиков, какими были я и мои невольные спутники. Услышав это, мы даже немного повеселели. Солдатом в армии, какая разница, где быть, лишь бы против своих не воевать. А ещё они нам сказали, что до места добираться нам долго придётся – месяца три, а то и больше. Ну, с этим что поделаешь, придётся топать. Жарко только очень было. Через некоторое время мы все как головёшки стали, лица, да и руки почернели. Не такими, конечно, как некоторые погонщики верблюдов, которые из Африки родом были, но здорово мы все потемнели. Шли по такому принципу - дней десять без перерывов, с утра до вечера. А потом пару, а то и тройку дней останавливались в каком-нибудь месте на берегу реки на отдых. Нас уже даже связывать перестали. Зачем? Оттуда уже не убежишь.

       Сколько времени мы шли, я не знаю. Мы со счёта сбились. А потом там погода постоянно жаркой была. Там ведь зима не зима, снега и морозов не бывает, так что запутаться и во времени потеряться несложно. Пока шли, мы даже балакать по-ихнему научились немного, ну и сдружились все, что потом очень нам помогало выжить. В Истанбуле нас в учебную орту определили. Орта подобна русской роте, такое же небольшое воинское подразделение. Мы все, кого из Персии пригнали, попали в одну из самых старых учебных орт, входящих в так называемый аджеми оглан, или, если на русский перевести, корпус чужеземных мальчиков.

     Вначале поселили нас в отдельную казарму, которая находилась в отдалении от города. Первое время мы там просто жили в ожидании начала занятий. Единственно мы усиленно изучали турецкий язык. Нашими учителями были наши же земляки, уже давно там живущие и прошедшие когда-то все те стадии обучения, как и мы. Все они были не молодыми, бывалыми воинами, многие с увечьями. Воевать они больше не могли, вот их в учителя и определили. С русскими занимался русский, с сербами серб, ну и так далее. Почти каждый день появлялись новые лица, и так продолжалось до тех пор, пока во всех комнатах не оказались занятыми все кровати. Всего нас там стало почти сто человек. Все были примерно одного возраста. Точно, конечно, сказать невозможно, но где-то на глаз, от двенадцати до пятнадцати лет. Нам объяснили, что из нас будут готовить секбанов или доянджи. Если перевести на русский язык, то первые это псари, а вторые сокольничие. Эти названия остались с каких-то древних времен, когда у султана была целая армия подчиненных, занимавшихся подготовкой, скажем так, царской охоты, до которой турки большие любители.  На самом деле то к чему нас готовили, ни малейшего отношения к охоте не имело. Мы должны были превратиться в хасеков – телохранителей султана. Вот какая участь нас ожидала. Не всех разумеется, а только лучших из лучших. 

     Он замолчал и внимательно на нас посмотрел – производит его рассказ на нас впечатление или нет. Это было одно, но явно виделось и другое, осознали ли мы, чем ему заниматься там предстояло. По его лицу видно было, что он вполне удовлетворился от виденного, поскольку все сидели с вытаращенными от изумления глазами и открытыми ртами. Поэтому он продолжил:

     - Начались занятия. Они шли почти без перерывов целый день. С раннего утра и до позднего вечера нам не давали покоя. Чему нас только не учили: и на лошадях мчаться, так, чтобы на полном скаку из лука или арбалета стрелять мы могли. Потом, когда мы повзрослели немного, и ружьём в пешем положении овладели, мы принялись учиться огненный бой вести, сидя на скачущей во всю прыть лошади. Много времени мы уделяли различным физическим упражнениям, а также бегу и борьбе. Некоторые такими мастерами стали. Недалеко от нас море было. Вот там мы ежедневно часа по два плавать учились. И не так, чтобы просто на воде держаться могли, лениво руками и ногами шевеля, дабы не утонуть.  Нет, нас понуждали по километру и больше на скорость плыть. Такие заплывы устраивали. Кто-то из наших вопрос задал, зачем, мол, мы этому учимся. Ответ у меня — вот здесь, - он постучал пальцем себя по лбу, - на всю оставшуюся жизнь остался:

     - Может случиться, что вам вплавь в полном снаряжении придётся широкие реки преодолевать, чтобы враги не успели убежать.

     Он снова замолчал. Дождался, что все потихоньку бурчать начали и продолжил:

     - А, что? Я и сейчас могу Клязьму раз десять туда-сюда вплавь без остановки пересечь.

     И убедившись, что поразил нас, дальше некуда, снова улыбнулся, на этот раз как-то зловеще, и опять заговорил:

     - Но больше всего мы фехтованию учились. Любым оружием я владею, и саблей, и мечом, и нож могу метать. Пытались превратить нас в жестоких и беспощадных солдат. И надо сказать им это удалось. Так в непрерывных занятиях прошло года три, может чуть больше. Мы взрослели, мужали и нас постепенно расселяли. Происходило это любопытно. Неожиданно, кто-нибудь исчезал. Это означало, что уровень его подготовки не устраивал наших учителей и его отчисляли. Куда он пропадал, мы не знали. Поговаривали, что таких передают в рабство на село, хлебопашеством заниматься, да за скотиной ухаживать. Никто из нас этого не желал, поэтому все из кожи вон лезли, лишь бы в казарме остаться. А что? Кормили очень хорошо, мясное чуть ли не по три раза в день было, фруктов таких, о которых здесь на севере никто и не слыхивал, сколько хочешь. А самое главное всё вкусно было. Повара такими там искусниками оказались, что их стряпня получалась – пальчики оближешь, вот какая.

     Через какое-то время нас около тридцати человек в казарме осталось. Поэтому в комнатах по трое стали жить. Сами представьте. Вначале в комнате десять человек помещалось, а потом трое. В пляс пуститься можно было, так свободно стало. Одно плохо, погулять нас просто так, чтобы мы ничем не занимались, не выпускали. Всё занятия, занятия и занятия. Хотя это я сейчас так говорю, а в то время мы настолько в этот сумасшедший ритм втянулись, что нам это нормальным стало казаться. Выпусти нас на волю, мы бы, наверное, мучиться от безделья стали бы.

     Время шло вроде незаметно, заметно лишь стало, что у всех бороды с усами расти начали. Бороду нас брить заставляли, а усы отращивать. Это у них в Туретчине порядок такой. Янычары безбородыми, но усатыми должны быть. Казарменная изолированная жизнь на этом закончилась, и нас в Истанбул, в самый центр перевели. Произошло это после того, как сам султан к нам прибыл, и мы перед ним демонстрировали свои умения. Мы все, те, которые остались, ему понравились, и он в ладоши хлопнул, что знак его высочайшего одобрения означал. После этого нас в Эндерун перевели, и жить, и служить, и обучение продолжать. Это такой центр по подготовке кадров для управления империей. Его выпускников, исходя из способностей, направляли, кого в экономику, а кого в армию, где многие в крупных военачальников со временем превращались. Жили мы теперь во внутренних покоях на третьем дворе султанского дворца. Он Топкапы называется. На русский перевести, так это пушечные ворота означает. Но, где там ворота, мы так и не поняли. Пушки стоят, конечно, и охрана там на самом высшем уровне, но название непонятное. Хотя они у турок нам все смешными казались. Потом-то мы привыкли и уже внимание на них не обращали, а сейчас вспоминаю иногда и про себя смеюсь даже.

     Одели нас всех в красивые костюмы, доломанами называемыми, и стали мы "доломанщиками". Потом, когда я уже в русской армии служил, я снова в доломане оказался. Вот думал чудеса, так чудеса.

        В Эндеруне было семь ступеней обучения, от первых четырех нас освободили, посчитали, что мы их прошли в своей орте. Поэтому начали сразу с пятой ступени. Она называлась килерджи когушу, или по-нашему палата эконома. Должность возглавлявшего её человека имела такое сложное название, что я его сам забыл. Ему чуть ли не ежедневно приходилось встречаться с султаном, поскольку основной его обязанностью было следить за питанием властителя и его гарема, где в то время одних только наложниц находилось более сотни. Это даже не дворец был, а целый город, там помимо наложниц ещё и законные жены султана жили, его дети, да ещё вся обслуга вместе с евнухами. Как нормальных людей в евнухов превращали, нам рассказали, но я лучше промолчу, это даже для меня ко всему привычному жутким кажется. Мы их жалели, ведь их с детства калечили таким образом, чтобы они не могли с жительницами гарема греховную связь завести. В общем, там такая толпа постоянно жила и всех их кормить надо было, да так, чтобы никто из них не мог султану пожаловаться. У того ведь разговор короткий был. Почки отобьют и в яму бросят. Поэтому в империи и порядок был, которому любой правитель позавидовать мог. В палате эконома помимо обязательных занятий языками, мы ведь кроме турецкого, изучили арабский, греческий и латынь, а также физической подготовки, верховой езды, плаванию и стрельбы из всех видов оружия, нас  учили искусству приготовления еды и напитков, а также, что весьма немаловажно, их хранению. Кроме того, мы научились делать свечи для повседневной жизни и их храма, мечетью называемого. Я там так наловчился, что до сих пор и для нашего божьего дома, да и для всех соседей свечи мастерю.   

     Затем настала пора и нас перевели в Казначейскую палату. Вот там мы с математикой и экономикой по-настоящему познакомились. Этими науками нас по самые уши нагружали. Главным нашим учителем, ну может его директором этого курса назвать можно было, стал главный казначей султана – хазинердабаши, его должность при дворе называлась. Его мы боялись по-настоящему, да и было чего бояться. Жестоким человеком он был. Мы были пылью у его ног. Он мог всех нас в одну секунду уничтожить и ему за это ничего бы не было. Он в любимчиках у султана ходил. Позднее мы узнали, что он тоже из славян был, то ли серб, то ли болгарин, точно никто не знал. Учились мы все весьма добросовестно и, хотя перед испытаниями, на которые сам султан пожаловал, тряслись от страха, сдали всё весьма хорошо. Властитель даже голову благосклонно склонил, когда последний из нас на вопросы ответил. В тот день экзамен обедом завершился, и наш директор с нами вместе даже откушать соблаговолил. Вот там он нам нормальным человеком показался, но всё равно я его с лёгким содроганием вспоминаю. Полезным для многих из нас — это обучение было, некоторые мои товарищи того времени впоследствии различные должности при дворе занимать стали. Я тоже хорошо всё закончил, но мне по духу была ближе военная служба, вот я на неё и попал.

    Но прежде нас ждала последняя ступень, называемая "Личные покои". Уже из названия ясно, что его выпускники могли стать слугами самого султана и его ближайшего окружения.

     Дед Матфей услышал какой-то шум, отвлёкся и внимательно на нас посмотрел:

     - Вы спрашиваете, кем мы могли стать? Перечислю: старший паж личных покоев, султанский оруженосец, камердинер и конюший. По очереди мы несли дежурства по охране и уборке Хранилища священных реликвий. Это личная сокровищница султана. В наши обязанности входило подметать помещение, вытирать пыль, начищать до блеска тускнеющие металлические изделия. Кроме того, по большим праздникам мы были должны разжигать благовония и разбрызгивать по всему дворцу благоухающие настойки.

     Вот там я на такие драгоценности насмотрелся и налюбовался ими, что о чём там с вами говорить и не знаю, - он замолчал, а лицо его всё светилось от радости, что ему удалось всех нас поразить. Даже его жена и та сидела, открыв рот.

     Иван задумался, неужели дед Матфей за долгую совместную жизнь ей всю эту историю в красках рассказать не успел?

     А старик посидел немного, дождался, когда все успокоятся и закончат обсуждать им рассказанное, улыбнулся хитро и вопрос задал:

     - Ну, что продолжать мне сказ или наслушались уже, и я молчать должен?

     Все вокруг сразу же шуметь начали, больше всего даже не детишки малые продолжения требовали, а девицы, да молодой парень, который ложки дочищал. Им рассказанная дедом история понравилась больше всего. Тихон тоже очень вежливо к деду Матфею обратился:

     - Драгоценнейший Матфей, дозволь слово молвить? – и после благосклонного кивка старика проговорил, - твой сказ не только интересен, он ещё и весьма поучителен. Поэтому будь добр продолжай.

     Старик бороду свою немного рукой поразглаживал и снова заговорил:

     - Завершили мы свое обучение. Последние испытания во всех науках, и умениях, за все годы, что мы в аджеми оглан познали, и всему, чему мы за это время научились, устроили нам нешуточные.  В большой зал, где мы борьбой занимались, вызывали по одному. За столом всё высшее руководство Османской империей находилось, включая султана. В те годы правил Мехмет IV, по прозвищу "Охотник". Почему его так называли, меня не спрашивайте. Я сам не знаю. Да и никто вокруг этого не знал. Знатные турки все охоту любили, и султаны исключением не являлись. Но утверждать, что Мехмет IV был заядлым охотником, нельзя, можно было погрешить против истины.

     Дед Матфей начал говорить почти без раздумий. Чувствовалось, что всё это было им многократно передумано и проговорено про себя.

     - Один за другим мои товарищи входили в зал и не возвращались. Мы, все оставшиеся думали, что их там оставляют, чтобы они могли послушать ответы других. Но, когда вызвали меня, и я вошёл в зал, никого кроме сидящих за столом, как правило, седовласых владык, там не было. Я даже немного растерялся и вместо того, чтобы собрать всю свою волю в кулак и максимально сосредоточиться, начал озираться вокруг, тщетно пытаясь обнаружить кого-нибудь из своих друзей.

    - Готов ли ты, начать отвечать на наши вопросы? – услышал я голос султана и напрягся.

    - Да, мой Повелитель.

    Один за другим посыпались вопросы. Они показались мне совсем простыми. Лишь потом, когда всё закончилось и я в спокойной обстановке начал вспоминать их, я понял, что был настолько хорошо подготовлен, что, наверное, любой вопрос по изученным нами темам показался бы мне простым. Вопросы закончились. Мне указали на центр зала, где стоял один из лучших борцов империи – Махмуд-бей. Теперь мне предстояло сразиться с ним. Сколько раз это происходило во время обучения, я не мог даже сосчитать. Вначале он укладывал меня на лопатки буквально на первых секундах схватки, но постепенно я начал оказывать ему сопротивление, а один раз мне даже удалось его победить. Но это было всего один раз, правда, совсем недавно, но всё же…

    Мы начали схватку. Всё шло, как обычно. Мне удалось отойти от всех посторонних мыслей и полностью сосредоточиться на борьбе. И вот победа. Я даже подпрыгнул вверх от переполнившей меня радости – я снова смог победить Махмуд-бея в равной борьбе, да ещё в присутствии Повелителя и его свиты.    

     Султан хлопнул в ладоши, в углу открылась внутренняя дверь и мне приказали выйти через неё. Вот там в другом небольшом зале и находились все те, кто проходил испытания до меня. Там мы провели много времени. Пока я находился в большом зале, время летело стремительно. Мне казалось, что я только и успел, что войти, осмотреться и всё – испытания закончились. Но как же долго они тянулись для каждого следующего. Нас приучили сохранять спокойствие, мы могли молча ждать очень и очень долго. Но там, в том небольшом зале мне показалось, мы прождали окончания испытаний бесконечно долго.

      Наконец нас вывели из Топкапы. Началась основная часть проверки наших умений. Они проходили в чистом поле. Мы бегали, прыгали, стреляли из всех видов оружия, метали ножи. Затем вывели целый табун осёдланных незнакомых нам лошадей. Теперь мы и скакали, и стреляли, и схватывались друг с другом, пытаясь без оружия победить соперника. Затем все переместились к берегу моря, там мы наплавались до посинения. К концу дня все вымотались полностью. Есть хотелось невыносимо, но испытания, наверное, не зря так называются. Нас испытывали и на выносливость тоже. Все проверяющие могли и поесть, и выпить, стоило им только захотеть, а мы должны были терпеть и ещё раз терпеть.

     Испытания закончились неожиданно. Мехмет IV хлопнул в ладоши и всё. Нам объявили, что все их прошли. После чего нам по очереди предложили на выбор, где бы мы хотели продолжить свою службу во славу Османской империи. Вот там я и выбрал армию.

     Воевали мы непрерывно. Нас, янычар, перебрасывали то в Африку, то на Балканы, то мы подавляли мятеж где-то на Востоке. Империя ведь необъятна. Вот уж, столько сколько раз мне пришлось покачаться в бурном море, когда все кишки просятся на волю, мало на чью долю выпасть может. Ну, я разумеется профессиональных моряков в виду не имею, я о простых смертных говорю. Знаете, она такая страшная, та болезнь, которую морской прозвали. Желудок вместе со всем содержимым неудержимо на волю рвется, и даже, когда внутри ничего уже нет, всё повторяется при каждом падении корабля в пучину. Представьте себе, что корабль, на котором ты находишься, такой вроде большой и надежный, пока ты на него смотришь с берега, морской бог, как малюсенькую щепку, подбрасывает вверх, а затем резко опускает в самую бездну. Даже испугаться можешь не успеть, а тебя смоет волной в воду и всё, тебе конец. Вот чего я не любил, так это находиться в море. Земля она надежней и привычней. В общем, воевали много и всегда успешно.

      Дед Матфей квасу попросил, сказал, что у него во рту всё пересохло. Женщина, что Фёклы помоложе была, сразу же вскочила и в сени бросилась. Оттуда она с большим глиняным жбаном вернулась. Старик к нему припал и долго пил, а мы все смотрели, как его кадык при каждом глотке дергался. Напился он, рот с усами рукавом вытер и вновь принялся о своей жизни на чужбине повествовать:

      - Год шёл за годом и мне всё это стало надоедать. Я вспомнил свой дом, близких мне людей из такого далёкого прошлого, что, как я это всё вдруг вспомнил, даже удивительно. Но, я даже ночами стал видеть сны, в которых я бродил по лесу, и лежал на душистом сене. Даже запахи дома мне вспоминались. Лица расплывались, как в густом тумане, голосов я не слышал, а вот лес и поля постоянно стояли у меня перед глазами, стоило их только закрыть. Понял я, что всё, домой хочу, и терпежу никакого уже не хватает. Начал думать, как бы бежать отсюда на родину.

     Продолжение следует