Первая труба Советского Союза

    Глава 6

 "Мы восьмиклассники". Вот такими словами встретила в понедельник 2 сентября 1957 года нас наша старенькая, местами протёртая почти до дыр, классная доска. Да и табличка на двери тоже изменилась. Шефы, наверное, постарались, которые летом школу ремонтировали. Интересно, это заключенные делают, или у них нормальные люди, ну, кроме надзирателей, естественно, тоже имеются?

     Ознакомили нас с расписанием. Так, под словом четверг написано ещё одно короткое, но очень ёмкое слово "Труд" и больше ничего. Значит, именно по четвергам мы будем работать на мебельной фабрике. Интересно, кто такие заключённые, вернее кто такие мы знаем, это преступники, которые закон нарушили, а вот, как они выглядят, это нас очень интересовало. Ясно одно, доживём до четверга, там всё и узнаем. Так вроде всё знакомое. Новость одна была, правда нас она не так чтобы касалась, но всё же. С этого года в стране введено обязательное восьмилетнее образование, после чего ты можешь или продолжить учиться в девятом, а затем и десятом классах, а можешь пойти или в вечернюю школу, называемую другими словами – школа рабочей молодёжи, или продолжить образование в ПТУ (профессиональных технических училищах), которые заменили ремесленные училища. В чём там разница я вникать не стал. Мне же там не учиться. Я должен все десять классов закончить, да в институт поступить. Правда, я до сих пор не определился, кем же я хочу стать. Но, ведь впереди ещё три года, успею решить. Да и самая большая новость, которая нас всех, если не потрясла, то уж удивила или даже поразила совсем. К нам вернулся Андрюшка Товмасян. Восстановили его в школе. Вроде отец за него хлопотал, были такие слухи. Но как бы то ни было, он снова с нами. Правда нас всех не только рассадили, но и пересадили. Лишние парты из класса убрали, сразу стало просторней, а главное выросшие ноги теперь можно было вперед вытянуть. Андрея посадили со Светой Макаровой, которая своё имя полностью оправдывала. Она была такой яркой и явной блондинкой, что только держись. А вот меня посадили с Надей, той самой отличницей, которая мне так понравилась, когда я первый раз в этот класс зашёл. В общем, она мне весь прошедший год нравилась, но как-то так, смотреть приятно и всё. А вот теперь мы вместе сидим. Посмотрим, что из всего этого выйдет. Да, ещё чуть не забыл, с этого года мы будем проходить русскую литературу, вот такое слово для этого в русском языке умные дяди и тёти нашли. И у нас новый учитель – Леонид Михайлович. Он фронтовик, ходит с палочкой, одет всегда в полувоенный френч. Награды не одевает, даже орденской колодки у него нет, хотя ордена и медали у него наверняка имеются, а вот две нашивки за ранения, одну за лёгкое, а другую за тяжёлое – носит. Мы его и в прошлом году видели, но он преподавал только в старших классах, а вот теперь и мы доросли до знакомства с ним. Интересно, как это проходить русскую литературу? Ждать осталось немного. Литература у нас два урока в неделю – по средам и субботам. Послезавтра у нас будет первый урок, который должен вести Леонид Михайлович. Вот тогда можно будет какие-нибудь выводы делать.

     Первый рабочий день на мебельной фабрике с красивым названием "Люкс" мне надолго запомнился. Прежде всего тем, как нас туда запускали. Паспортов у нас нет, в свидетельствах о рождении фотография отсутствует, пропусков тоже никаких, а фабрика со строгим пропускным режимом. Там же всё-таки преступники трудятся. Вот и пришлось нашему учителю по труду эту обязанность – привести нас туда, пропустить мимо постового, который в форме и с оружием стоял, а после обеда обратно забрать. Вход на фабрику точно посерёдке административного корпуса был расположен. Вывеска отсутствовала. Дверь была, а куда она ведёт только тем, кто там работал было известно. На второй этаж поднимешься, вот там и стоит тот самый постовой. Ему наш трудовик каждый день новый список с нашими фамилиями подавал. Вернее, список один и тот же был, только его каждый день обновляли и печать на него каждый день новую ставили. Постовой нас по одному вызывал, галочку в списке ставил и на территорию охраняемого объекта запускал. Вечером, вернее после обеда, всё по новой повторялось, только теперь в обратном порядке. Так вот о первом дне. Зашли мы все, нас там наверху бригадир ждал. Долго не тянул, ничего особо рассказывать не стал, а взял да каждого из нас на тот или иной участок отвёл, к мастеру подвёл и всё. Я попал на участок фанеровки древесно-стружечной плиты. Оказывается, в большинстве своём, та мебель, которую мы в магазинах видели, была из этой плиты изготовлена. Сама по себе плита весьма невзрачна, вот её для придания ей товарного вида и облицовывают шпоном, так называют тонкие листочки из древесины благородных пород. Меня подсобником к мастеру, который такой облицовкой или по-другому фанеровкой занимался и поставили. Работы немного было. Процесс фанеровки автоматизирован, поэтому наша с Виктором Петровичем, так мастера звали, задача очень простая – отшлифованный и обеспыленный лист ДСП в клеевую машину поместить, а когда он оттуда выйдет на него шпон требуемого дерева аккуратно положить и в пресс с нагревом переместить. Пока он там некоторое время выдерживался, чтобы клей полностью высох, мы подготовительными работами занимались или Виктор Петрович, немолодой уже человек, вон, сколько седины в голове виднеется, стоял у окна, смотрел в него и курил, вот тогда и я мог в сторону куда-нибудь отойти. Сушка минут пять занимала, на станке лампочка сигнальная имелась, как загорелась, всё можно лист, шпоном покрытый, вынимать и или в стопку уже готовой продукции класть, или другую сторону обрабатывать. Ведь нашей с Виктором Петровичем задачей было обклеить обе стороны, а затем передать на участок, где после нас торцы шпонируют. Вот и получалась после этого готовая товарная продукция, которая или в продажу могла пойти, или на другой участок цеха переместиться, где её в мебель превращали. Наш цех большим оказался, участков много, вот я все и обошёл. Со всеми нашими переговорил. В общем, не сложная и не тяжёлая работа, местные и без нас справлялись. Даже не знаю, зачем мы там понадобились. Никаких заключённых я там не обнаружил, все рабочие в серых спецовках, мы среди них сразу резко выделялись, мы же в своей домашней одежде пришли. Мне там всё понравилось, единственно запах у клея очень резкий, в первое время даже глаза щипало, но потом я привык и даже внимания на этот запах не обращал.

     Всё шло и шло потихоньку, мы работали, горка готовых панелей у стены росла, но вдруг произошло нечто такое, отчего у нас глаза в буквальном смысле на лоб полезли. Прозвучал громкий и резкий звонок. Моментально в цехе стало тихо, рабочие выключили станки и разошлись в разные стороны, небольшая часть направилась в сторону лестницы, где была комната, в которой они переодевались, а основная встала у противоположной двери, повернувшись лицом к стене и сложив руки за спиной. Дверь открылась, оттуда вышли два солдата в форме с оружием и рабочие, в том числе и мой наставник, Виктор Петрович, гуськом, один за другим скрылись за этой дверью.

     - Это что? – каким-то совсем не своим голосом спросил Юрка Сахаров, наставник которого тоже оказался в том ряду.

     - А это зеки, - ответил кто-то из оставшихся в цеху работяг, - их обедать повели. Мы едим за свои, а они казёнными харчами питаются. 

     Позднее мы узнали, что мебельная фабрика при Бутырской тюрьме одно из элитных мебельных предприятий страны. Мы работали в цехе ширпотреба, где производили обычную мебель, которая в магазинах лежала. Но кроме того на фабрике был цех, в котором работали виртуозы своего дела, краснодеревщики, как говорится, божьей милостью. Вот они чудеса творили. Но там работали одни лишь заключённые. Нам даже сказали, что, если в любом уголке страны под суд попадал мастер-краснодеревщик, его затребовала к себе Москва, и он отбывал срок, работая на фабрике Люкс. Из-за высокого качества выполняемых там работ и появилось такое название у предприятия. Помнится, Колонный зал Дома Союзов был закрыт на капитальный ремонт. Там подошло время заменить паркет штучной работы, постеленный ещё чуть ли не в XVIII веке. Вот тот паркет, который сейчас лежит на полу в Колонном зале, изготовлен мастерами фабрики Люкс.

     Учёба шла своим чередом. Мне вообще всё было интересно, но всё же интересней всего оказалось сидеть с Надей. Мы подружились и достаточно крепко. Теперь по утрам я выходил из дома на полчаса раньше, полубегом добирался до её дома. Он стоял прямо напротив метро Новослободская. Там я поджидал Надю, и мы шли вначале по Каляевской улице, затем переходили через Лесную и уже по Новослободской доходили до школы. Естественно, что портфели нёс я. Вечером всё повторялось. Мы доходили до её дома, там обедали и ехали на стадион Юных пионеров. Надя тренировалась у великого тренера Татьяны Александровны Толмачёвой-Гранаткиной. Она была на льду, а я болтался вокруг катка и поперезнакомился со всеми будущими звёздами нашего фигурного катания,  разумеется, я имею в виду старшее поколение. Я подружился с Сашей Гореликом, который через несколько лет стал серебряным призёром Олимпийских игр в паре с Таней Жук, сестрой великого Станислава Жука. Познакомился с Тамарой Братусь, которая впоследствии вышла замуж и теперь всем известна, как Тамара Москвина. Был знаком и с Таней Тарасовой, тогда все они были молоденькими мальчиками и девочками, моими ровесниками. Вечером, когда уже было поздно, мы возвращались домой. В метро мы расставались. Я выходил на Белорусской, а Надя бежала на пересадку, ей надо было ещё доехать до Новослободской.   

     Как же стремительно и как интересно летело тогда время. Всё было замечательно, кроме уроков литературы, проводимых Леонидом Михайловичем. Они были нудны до невозможности. Мы всё время пытались проходить какие-то образы. Особенно мне запал в память образ Катерины из "Грозы" Островского. Ну, кому всё это надо было, вы мне скажите? Прекрасные произведения, которыми надо было зачитываться, превращались такими вот Леонидами Михайловичами не пойми во что. Кроме невольного отвращения они в наших душах ничего не пробуждали. Но всё искупалось тем, что практически вся школьная программа была представлена в московских театрах, в основном в Центральном детском, но мы некоторые вещи и в других театрах смотрели, а слушать "Евгения Онегина" ходили в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. Практически каждый месяц мы по два раза в театр ходили. Посещение театра приравнивалось к урокам, поэтому за любой пропуск без уважительной причины нас ругали. Я почему об этом вспомнил, Андрей большинство спектаклей пропустил, поскольку по вечерам он за деньги играл на своей трубе в каких-то клубах. Один раз даже в нашей школе, тоже за деньги был устроен вечер танцев. Почти все старшеклассники пришли, да и я там тоже был, хотя танцевать не умел, да честно говоря, и не стремился научиться, не интересовало меня это дело. А пошёл, поскольку в том коллективе, что играть вызвался, Андрей выступал. Здорово он научился с лета играть. Настоящим профессионалом стал. Только плохо одно, учёбу почти совсем забросил, на одной памяти далеко не уедешь. Да и все мы замечать стали, что зачастую от него спиртным стало по утрам, когда он в класс приходил попахивать. Он нам говорил, что это он пиво вечером пил, но нам ясно было – после пива так изо рта не пахнет. В общем, понимали мы, что теряем своего товарища, но сделать с этим ничего уже не могли.

     На следующий год наша школа стала восьмилетней. Мы были последними, кому дали доучиться до 10-го класса. Андрей ушёл сам. В Горловом тупике открылась вечерняя школа и он перевёлся в неё. Конечно, там учиться было намного легче. Иногда мы случайно встречались на улице, но и эти встречи становились всё реже и реже. Единственно почти каждый день, когда я по пути в школу проходил утром мимо его дома, я слышал, как наверху пела труба.

     Прошло несколько лет. Я уже учился в Менделеевском институте и как-то мы решили отметить чей-то день рождения, уж не мой ли, но я этого не помню, в новом недавно открывшемся кафе "Времена года" в парке Горького. Слава об этом кафе шла по всей Москве. Вечером попасть туда было нереально. Пошли мы днём, сразу же после лекций. Там было полупусто, мы сидели, болтали, но вот на сцене появились музыканты в синих клубных пиджаках с золотыми пуговицами и с такими же золотистыми галунами на рукавах, которые принялись настраивать свои инструменты. Я посмотрел в их сторону, ближе всего почти на самом краю сцены стоял Андрей. Он немного возмужал, ведь всё же года три прошло с нашей последней встречи, но всё равно если и изменился, то совсем не намного. Мы обнялись, он представил меня своему коллективу, а я его познакомил со своими друзьями. Практически до закрытия кафе, нас кормили и поили, как мы от этого не отказывались, за счёт оркестра, и весь вечер ребята играли для нас. Конечно, это было приятно, в перерывах мы немного поболтали с Андреем, он рассказал о своей бурной жизни и своих успехах, мне оставалось только головой покрутить от удивления, где он только не побывал и что он только не повидал. Беда в одном, все музыканты регулярно прикладывались к рюмкам и к вечеру большинство уже нетвёрдо могли стоять на ногах.

     Я был далёк от того мира, в котором жил Андрей, и поэтому для меня была совершенно неожиданной заметка, которую я прочитал в журнале "Юность" - Андрей Товмасян – первая труба Советского Союза. Выполнил он своё обещание, которое нам просто хвастовством показалось. Оказывается, он стал лауреатом крупного рок-фестиваля в одной из зарубежных стран, причём сразу в нескольких номинациях – как исполнитель, автор композиции и ещё какой-то. Причём его пьеса "Господин Великий Новгород", чуть ли не в число классических зачислена. Вот уж я порадовался за своего бывшего друга, ходил и всем в нос тыкал журнал, напоминая о том нашем походе в парк культуры.

     Последний раз я встретился с Андреем ровно пятьдесят лет назад. Алла Друговина, наша председатель совета пионерской дружины, сумела разыскать почти всех выпускников нашего класса и собрала в бывшем ресторане "София", что когда-то находился в небольшом здании на площади Маяковского, прямо напротив памятника Владимиру Владимировичу, Маяковскому я имею в виду. Пришёл и Андрей. Был он очень модно и стильно одетым, но, к сожалению, уже прилично выпившим. Мы с ним поговорили о поэзии начала века, повспоминали школу, ну а затем он ещё и ещё выпил, и принялся говорить вызывающе громко, так, что все на нас стали обращать своё внимание. Вечер откровенно не удался, бывший очень дружный класс полностью развалился, и мы так и смогли найти общий язык. Так, посидели, выпили, поговорили и разошлись, чтобы никогда больше не встречаться.

     Вот и остался в моей памяти мальчишка с характерной армянской внешностью, который глядел в окно и, смешно оттопыривая губы, раздувал свои щеки, играя в уме на трубе.