Подмастерья бога

                                       Глава 17
                                       Любочка

Глеб бросил взгляд на циферблат часов над дверью ординаторской: короткая стрелка миновала цифру девять. В больничном коридоре было тихо. Все назначения выполнены, ужин прошёл, больные угомонились, готовясь ко сну. Можно было попить чай и заняться чтением очень интересной статьи в научном журнале, которую он откопал в интернете ещё накануне вечером и специально отложил чтение на время дежурства, если, конечно, оно будет спокойным. Статья – статьёй, но мозг требовал питания.

Астахов вышел в коридор, прикрыв за собой дверь, и направился неспешным шагом в сторону комнаты отдыха, предвкушая уютное чаепитие под сенью фикусов и монстер.
- Есть кто живой? – он похлопал ладонью по стойке регистратора, проходя мимо сестринского поста. Из-за лакированной поверхности появилась круглощёкая мордашка новой медсестры Любочки в накрахмаленной шапочке и с удивлённо округлившимися глазами. – Зови всех, Любаша, пошли чай пить.

Девушка кивнула и улыбнулась, отчего на её румяных щёчках заиграли очаровательные ямочки, а доктор пошёл дальше по коридору. Но Люба и не подумала приглашать к совместному чаепитию ещё кого-то. Зачем лишние глаза и уши? Она вскочила, вытащила из кармана маленькое зеркальце, оценив придирчивым взглядом своё отражение, поправила небрежный завиток рыжеватых волос на виске и поспешила следом за доктором.

Глеб устроился в уютном кресле в ожидании, когда закипит чайник, и с некоторым удивлением наблюдал, как Люба суетится у стола, организуя не просто чай, а настоящий ужин. Девушка ему нравилась, отчего-то пробуждая в памяти смутное детское воспоминание мягкой свежей булочки, посыпанной сахарной пудрой. Маленьким он часто останавливался у витрины пекарни, ловя ноздрями головокружительные ароматы свежей выпечки, и с восторгом созерцая целую груду румяных круглых булочек на витрине, посыпанных чем-то белым и сладким. Кондитерское изобилие было недоступно для вечно голодного мальчишки, оттого казалось почти сказочным, волшебным.
- Уберите свои ужасные бутерброды с варёной колбасой, Глеб Александрович! – потребовала медсестра, ставя перед ним тарелку с какими-то аппетитными свёртками, политыми сметаной.
- Чем тебе не угодили мои бутерброды? – спросил Глеб, с любопытством принюхиваясь к сметанно-мясному аромату.
- Разве вы не знаете, что варёную колбасу есть вредно? Там же одна химия! Вот лучше поешьте мои голубцы.
- Голубцы-ы? – протянул Глеб, пододвигая тарелку к себе поближе. – Откуда такое великолепие?
- Я сама приготовила, - Любочка пожала полными плечиками и скромно опустила взор, - угощайтесь, пожалуйста.
- Спасибо, Любаша! Значит, ты у нас склонна к кулинарным подвигам?

Рот тут же наполнился голодной слюной, а рука сама потянулась к вилке. Славные получились у Любаши голубцы!
- Ещё как склонна! И это у меня наследственное. Я вообще предпочитаю домашнюю еду. То, что продаётся в наших магазинах, все эти жуткие полуфабрикаты – это же прямой путь к язве желудка! Я сама такое не ем и вам, Глеб Александрович, не советую.
- Что ж мне делать, - спросил Глеб, отдавая должное великолепному угощению, - если я сам готовить не умею? По ресторанам, как Всеволод Борисович, ходить не привык, а в магазинах наших кроме полуфабрикатов ничего и не купишь.

Девушка махнула пухлой ладошкой:
- Ну, это дело поправимое!
- Интересно как?
Люба улыбнулась, продемонстрировав свои очаровательные ямочки на щеках и бросила на молодого доктора хитроватый взгляд:
- А вы вот ешьте мои голубцы и не думайте о полуфабрикатах. Считайте, что сегодня у вас праздник живота.
Глеб тоже улыбнулся. Да и невозможно было не улыбнуться, глядя на эти румяные щёчки и эти ямочки.

С тех пор заботливая Любаша что ни день приносила на работу то домашние котлетки, то узбекский плов, то запечённую в сметане курицу… Глеб не переставал удивляться изобретательности девушки и не мог отказать себе в удовольствии отведать щедрого угощения. Ай да Люба! Ай да кулинарка!
Он начал подозревать, что рог кулинарного Любиного изобилия обращён именно на него, а не на кого-то другого, когда Сева Ярцев однажды подмигнул ему хитрым глазом, выходя из комнаты отдыха, и шепнул на ухо:
- Любочка – это твой шанс, Астахов, не упусти его!

Он хотел уточнить, что именно имел в виду старый приятель, но у стола крутилась Люба, расстилая перед ним очередную скатерть-самобранку, и Глеб промолчал, только рассеянно пожал плечами. Никаких серьёзных видов на Любочку у него не было. Да, девушка была милой, приятной в общении, а ямочки на щеках неизменно вызывали у окружающих улыбку. Но все медсёстры на отделении, на взгляд Глеба, были милыми и приятными девушками. Не отказываться же от предложенного угощения, в конце концов, тем более, что он вовсе не навязывался.

Закружил холодными ветрами октябрь, срывая с деревьев жёлтые листья. Заморосили промозглые Питерские дожди с низкого, наглухо затянутого тучами серого неба. Глеб, решив не заморачиваться переодеванием и не спускаться в подвал, отправился на консультативный приём в поликлинику через всю территорию университета как был, в робе и белом халате, накинув на плечи хлипкую курточку. И умудрился простудиться. К концу приёма разболелась голова, пока дошёл до дома после работы начался насморк, запершило в горле. А вечером столбик термометра, вытащенного из подмышки, остановился, миновав отметку тридцать восемь градусов. Даже пресловутые носки из козьей шерсти, подаренные благодарной старушкой-пациенткой, не помогли. Пришлось взять больничный и на целую неделю залечь в своей холостяцкой берлоге, пока пойманный вирус гулял по организму.

Глеб пребывал в ленивом полусне-полудрёме, загипнотизированный монотонным бормотанием телевизора, когда в дверь неожиданно позвонили. Оторвав от подушки тяжёлую голову, он пошёл открывать, натянув неловкими руками спортивные штаны и замотав больное горло шерстяным шарфом.

На пороге стояла Любочка Смирнова и улыбалась, демонстрируя свои очаровательные ямочки на щеках. В руках она держала большой полиэтиленовый пакет.
- Вот, зашла вас навестить, Глеб Александрович, - произнесла она, решительно отодвигая в сторону растерявшегося Глеба и без приглашения входя в квартиру. – Как вы себя чувствуете? Совсем смотрю разболелись! Ничего, сейчас я вас буду лечить.
Глеб хотел возразить, сказать, что он и сам себя вылечит, врач всё-таки. Да если и не лечить вовсе, простуда сама собой через неделю пройдёт, но закашлялся, хватаясь за больное горло.
- О-о-о, какой сухой кашель! – с пониманием покачала головой Люба, проходя в кухню и ставя пакет на стол. – Значит нужен чай с ромашкой и липовым цветом. Сейчас заварим.

Глеб стоял столбом и только хлопал глазами, пока нежданная гостья хозяйничала на его кухне. Быстро сориентировавшись на местности, Люба поставила чайник на плиту, обследовала полупустой холодильник, вытолкала Глеба из кухни, заставив лечь в постель, и принялась готовить еду.
Что-то в глубине души Глеба слабо возмутилось, но тут же притихло, ведь из кухни доносились аппетитные запахи. И он смирился, не чувствуя в себе сил к сопротивлению. Да и стоило ли сопротивляться, если, как ни крути, такая забота была приятной и, главное, своевременной.
Любочка стала заходить каждый день к вечеру и наводить порядок в его квартире, готовить еду, заваривать лекарственные травки, приносила лекарства и измеряла температуру, прижав пухлую прохладную ладошку к разгорячённому лбу страдальца. Она терпеливо, но настойчиво заставляла его полоскать горло отварами трав, дышать над паром и парить ноги в тазу с горячей водой и горчицей.

Впервые в жизни Глеб чувствовал себя окружённым такой заботой и вниманием, что не было никакой возможности шевельнуться, не то, что вырваться. Да и не очень-то хотелось, как честно признался он себе на третий день Любиных визитов. Температура спала и он, лёжа на диване под тёплым одеялом молча наблюдал, как порхает по комнате девушка, по-хозяйски вытирая пыль со стола и полок, какие нежные взгляды бросает украдкой, а пуговка на её блузке бесстыдно сама собой расстёгивается, открывая взору глубокую впадину между аппетитными округлостями грудей… Глеб вздыхал и отворачивался, мысленно улыбаясь нехитрым приёмам обольщения своей спасительницы.

Он практически поправился и закрыл больничный, собираясь выйти на работу, когда дождливым ветренным вечером его опять навестила Люба. Он уже и не ждал её, искренне считая, что больше не нуждается в заботе и помощи. Но девушка предстала перед ним на пороге, стряхивая с волос капли дождя.
- Извините, Глеб Александрович, я не собиралась сегодня заходить. Просто шла мимо, а тут как ливанёт с неба! А я зонт забыла на работе, – и потупилась с виноватым видом. - Можно у вас переждать непогоду?
- Ну, заходи, Любаша.

Девушка просияла такой радостью, что тень досады на неожиданный визит незваного гостя мгновенно растаяла, и Глеб гостеприимно распахнул перед ней двери.
- А давайте чай попьём, - ворковала Люба, сбросив мокрое пальто в прихожей и проходя на кухню, - у меня как раз к чаю есть вкусный кекс. Я вчера испекла.
Сначала они пили чай с кексом, обсуждая что-то связанное с работой. Потом гостья извлекла из своей сумки печенье и зефир, а разговор перешёл на бытовые темы. Любочка давала ценные советы по благоустройству Глебовой берлоги подручными средствами без особых финансовых затрат, демонстрируя полезное умение хозяйствовать рачительно и экономно. Глеб уже не участвовал в разговоре, только смотрел на гостью, посмеиваясь про себя: так представлять свой «товар лицом» перед ним ещё никто не пытался.

Было забавно наблюдать, как то и дело смущённый румянец заливает и без того румяные щёчки девушки. И ямочки (ох уж эти ямочки!) начинают играть на них, вызывая в душе умиление. За окном совсем стемнело, но дождь не прекращался. На табло электронных часов мигали зелёные цифры, предупреждая, что до полуночи всего полтора часа. А завтра на работу, подумал Глеб и решил, что пора заканчивать эту канитель.
- Люба, тебе пора, - произнёс он, поднимаясь из-за стола, - завтра на работу, уже поздно.
Девушка вскочила на ноги, а щёки её опять заполыхали красными маками.
- Но дождь ещё не кончился, - пробормотала она немного растерявшись.
- Я вызову тебе такси, - Глеб потянулся за телефоном, лежащим на подоконнике.
- Не надо такси…

Он обернулся, немного удивившись, и оказался лицом к лицу со своей гостьей. Глаза Любаши горели лихорадочным огнем, а пухлые щёчки неожиданно побледнели. Она сделала ещё один шаг и прижалась к нему мягким объёмным бюстом, скользнула тёплыми ладошками по груди, по плечам и обвила руками за шею.
- Ну куда же я пойду в такой дождь, Глеб? Я же промокну до нитки…

Она поднялась на цыпочки и прижалась губами к его губам. И откуда-то повеяло волшебным ароматом свежей выпечки, корицей, ванилью и сахарной пудрой. И сама она вся была как мягкая пышная булочка, такая податливая, такая соблазнительная и аппетитная, что Глеб всем своим существом осознал, как сильно он изголодался, и голод этот не имел никакого отношения к кулинарии. Руки Глеба сами собой обняли её за талию, заскользили по округлым бедрам, прижимая всё сильнее, крепче. Целуя настойчивую гостью, он отрешённо подумал, что за окном дождь, темно и холодно, не выгонять же её на улицу в такую погоду, а завтра утром всё равно на работу…
Так Любаша и осталась у Глеба. А уже на следующий день неожиданно привезла свои вещи и поселилась в его квартире.
Как-то позвонила Зоя и с места в карьер заявила:
- Склифосовский, мне нужна твоя помощь!
Прижав телефон к уху плечом, Глеб как раз переодевался в раздевалке, прыгая на одной ноге и пытаясь попасть другой в штанину джинсов.
- Что стряслось, Зайка?
- На меня карниз рухнул, - призналась Зоя, смущённо шмыгнув носом.
- Жива? Карниз тебя не покалечил?
- Нет, не покалечил, промахнулся слегка. Просто этот карниз надо как-то приспособить обратно. А мне роста не хватает, даже если залезть на стремянку.
- Не вздумай залезать на стремянку! – строго предупредил Глеб, застёгивая ремень и чувствуя, как затекла шея от неудобной позы. Переложил телефон к другому уху. – Знаю я твою способность попадать в неприятности! Ладно, жди, я сейчас забегу, повешу твой карниз.

Он оделся, замотав шею шарфом (после болезни Люба внимательно следила, чтобы он одевался теплее), и пошёл через осенний хмурый парк к дому Леденёвых. Всколыхнувшаяся было в груди тревога за Зойку быстро улеглась, потому что упавший карниз был сущей ерундой в сравнении с пережитыми неприятностями и испытаниями. Да пусть хоть все карнизы в старой профессорской квартире попадают с четырёхметровой высоты, лишь бы Зоя была жива и здорова.

Девушка встретила его на пороге, гостеприимно распахнув старую дубовую дверь. Потёртые джинсы облегали ладную фигурку, а кухонный фартук, надетый поверх трикотажной футболки, недвусмысленно намекал на ответственное отношение Зои к своим хозяйским обязанностям.
- Привет, Склифосовский! Давно не виделись. Куда ты опять запропастился?
- Работы много, - ответил Глеб, снимая куртку в прихожей. – Куда я могу запропаститься? Либо дома, либо на работе. Ну, Зоя Алексеевна, где несчастный карниз?

Юная хозяйка провела его в бывший кабинет отца, по совместительству библиотеку, и указала рукой на прислонённый к стене старинный карниз с кольцами, сгрудившимися внизу у самого пола, как кучка потускневших золотых браслетов. На конце угрожающе топорщилось вывернутыми из стены шурупами проржавевшее крепление. Снятые с карниза занавески аккуратной стопкой были сложены на письменном столе.
- Я попыталась задёрнуть занавески, а он ка-а-к рухнет… Чуть по голове не задел.
- Ладно, чуть не считается. Инструменты в доме есть?

Глеб почесал в затылке, прикидывая, как приладить эту древность обратно. Дом был старым, карниз тоже был старым, ненамного моложе дома. По уму надо было бы купить новый карниз, а этот отправить на свалку, но сердце не лежало менять хоть что-то в этой квартире, такой уютно-несовременной, переполненной тёплыми воспоминаниями.
- Инструменты есть, - неуверенно пробормотала Зойка, - кажется на антресолях. Сейчас принесу, - и помчалась в коридор.

Глеб оглядывался по сторонам со странным ощущением, что что-то в этой комнате неуловимо изменилось, а что – не мог понять, как вдруг из коридора донесся испуганный вскрик и грохот.
Глеб рванул в коридор и успел подхватить свалившуюся со стремянки Зойку уже у самого пола, больно стукнувшись локтём, но смягчив собой падение хозяйки квартиры. Оба упали, а сверху их придавила старая, расшатанная, заляпанная пятнами краски лесенка-стремянка.
- О-ой! – выдохнула Зоя, потирая ушибленное плечо. – Тяжёлая, зараза…
- Ты жива? Руки-ноги целы? – Глеб торопливо с громко бьющимся сердцем ощупал плечи и руки девушки, прошёлся быстрыми ловкими пальцами по затянутым в джинсовку ногам, не обнаружив видимых повреждений перевёл дух. - Я ж тебе говорил: не вздумай залезть на стремянку! Она же старше тебя и последние лет двадцать на ладан дышит.
- Сам-то цел? – нервно хихикнула Зойка, нащупав шишку на его голове, набитую злополучной лестницей. Глеб поморщился от боли. - Я сейчас лёд принесу, чтобы шишки большой не было.

Они долго выбирались из-под рухнувшей стремянки, поддерживая друг дуга, помогая, кряхтя и постанывая от боли в ушибленных местах. Наконец поднялись на ноги и, посмотрев друг на друга, вдруг разом захохотали.
- Ну, ты даёшь, Зойка! – смеялся Глеб, развеселившись от вида всклокоченной шевелюры девчонки и испуганных голубых глаз. – Ты не Зойка, ты – тридцать три несчастья на мою голову!
- Я же просто хотела достать с антресолей ящик с инструментами! – оправдывалась Зойка, уморительно фыркая и стряхивая с его плеча какой-то мусор. – А лестница вдруг как поедет…
- Чудовище ты маленькое.
- Пошли в кухню, я лёд достану из морозилки.
Глеб пощупал шишку на макушке и махнул рукой:
- Ерунда! До свадьбы заживёт.

Лестницу пришлось чинить, подкручивать разболтавшиеся ступеньки. Потом Глеб достал нужные инструменты и отправился в библиотеку ремонтировать рухнувший карниз. Оценив масштаб высотных работ и попросив хозяйку отойти от греха подальше, осторожно залез на стремянку, опасаясь в любой момент рухнуть вниз.
Зоя, потирая то плечо, то ребра, то коленку, внимательно наблюдала, как Глеб прилаживает обратно старый карниз, стоя на самом верху лесенки и вытянувшись во весь рост. Ох уж эти четырёхметровые потолки! Но наконец карниз был возвращён на место, а Глеб спустился невредимым с опасной стремянки и протянул Зое уже не нужный молоток.

- Ну вот и всё, Зоя Алексеевна, ваше задание выполнено. Но шторы лучше не трогать. Здесь же всё на соплях держится.
- Слушаюсь, господин генерал! – шутливо козырнула Зойка. – Не буду задёргивать шторы. – И по-хозяйски предложила: - Пошли, спаситель, напою тебя чаем.
Глеб оглянулся по сторонам, снова ища деталь, цепляющую его память. Что же изменилось в комнате?
- А где кресло Алексея Ивановича? – спросил он, вдруг вспомнив, как учитель сидел в старинном резном кресле, когда они обсуждали его диссертацию.
- Нет больше кресла, - вздохнула виновато девушка, - я его продала. Оно же антикварное.
- Зачем, Зоя?! – Глеб уставился на неё потрясённым взглядом, словно не мог поверить этим словам. Та пожала плечами и опустила глаза.
- А на что мне жить, Глеб? Ты знаешь, что мои дорогие родители мне не оставили никаких накоплений? Ни тебе счетов в швейцарском банке, ни бриллиантов, ни коллекции картин знаменитых художников. Они были учёными! Кроме антикварной мебели и старинных книг, доставшихся от деда и прадеда, в доме нет ничего ценного.

Глеб тяжело вздохнул, окинув взглядом библиотеку с уходящими под потолок книжными стеллажами. А ведь ему и в голову не приходило поинтересоваться на какие средства живет осиротевшая девочка. Чувство вины острой иглой кольнуло в сердце.
- У тёти Кати мизерная пенсия, у меня такая же стипендия. А тут каждый месяц одни коммунальные платежи в такую сумму складываются… Квартира-то большая, вон сколько квадратных метров.

Глеб подошёл и обнял девушку за плечи по-братски.
- Ох, Зойка, Зойка, и чего ты мне до сих пор про деньги ни словом не обмолвилась? Если нужны деньги, то я…
Он не успел договорить, как девушка резким движением стряхнула руку со своего плеча и ощетинилась всеми иголками.
- Ещё чего! Я никогда, ни за что и копейки у тебя не возьму!
- Почему? – искренне удивился Глеб. 
- А ты мне кто: отец, брат, сват? – голубые глаза вспыхнули гордым блеском. – Я знаю, что ты меня считаешь дурочкой и эгоисткой. Но даже у меня есть совесть. И она мне не позволит ни при каких обстоятельствах сесть тебе на шею и свесить ножки! Я лучше буду понемногу продавать старинное барахло, но просить у тебя не стану. Я вон двух учеников себе нашла. Буду репетиторством заниматься, обучать английскому малышей. Денег немного, но всё-таки…
- Дурочка ты, Зойка, - вздохнул Глеб, сокрушённо покачав головой. – Я всё понимаю, но… хоть книги не продавай, пожалуйста! Это же память, понимаешь?

Он протянул руку и наугад вытащил с полки толстый потрёпанный том.
- Вот смотри: это анатомический атлас для студентов медицинских институтов. Год издания 1908! А картинки какие тут, залюбуешься! Ни одна фотография не может сравниться. Эта книга пережила революцию, две мировые войны, блокаду, когда книгами буржуйки в домах топили, потому что больше нечем было. Твои предки замерзали, умирали с голоду, но книгу сохранили…
Зоя молча смотрела, как он бережно перелистывает, затаив дыхание, пожелтевшие от времени страницы. Лицо её, только что сердито насупленное, снова обрело виноватое выражение.

- Хорошо, книги не буду. А хочешь, забирай книги себе. Они ж тебе нужнее.
- И куда я их дену в своей однушке? – Глеб поднял голову, посмотрев на самую верхнюю полку под потолком. – Нет, Зайка, это не мои книги. Их собирали и берегли несколько поколений твоих предков. Постарайся их сохранить как память. А деньги… Я честно не понимаю, почему ты не хочешь у меня их брать. Зарплата у меня нормальная, могу поделиться с близкими людьми. Я, конечно, тебе ни сват, ни брат и ни отец, но то, что ты считаешь меня никем и ничем… это обидно, между прочим.
Он поставил книгу на место и пошёл в коридор.
- Ладно, Зой, карниз я тебе повесил, пойду домой, – буркнул Глеб холодным и чужим голосом.
- А чай?
Он повернулся к девушке спиной, снимая с вешалки куртку, и не заметил растерянности в её глазах.
- В другой раз. Ты звони, не пропадай, – махнул рукой на прощание и скрылся за дверью.
Зойка привалилась спиной к стене, тихо сползла вниз, сев на корточки, поставила локти на колени и уронила лицо в ладони.
- Дура ты, Зойка, клиническая идиотка! – прошипела она, с ненавистью глядя в зеркало над раковиной. – Умственная отсталость в стадии дебильности.
Зоя открыла кран и плеснула себе в лицо ледяной водой. Но стало только хуже.
- Кто тебя за язык тянул спрашивается?! Это Глеб тебе ни сват, ни брат и не отец?!!!!!!!!?!!!!!  Да он ближе, чем брат, роднее, чем отец! А ты !!!!!!!!??? о него ноги вытираешь, дура.
Она плеснула в зеркало водой и отражение сразу смазалось, пошло волнами, оплывая. Закрыв кран и резко повернувшись на пятках, Зойка вылетела из ванной, даже не вытерев лицо полотенцем. Под её ногами кряхтели и недовольно скрипели рассохшиеся паркетины. Войдя в библиотеку, она принялась рыться на книжных полках, продолжая бубнить вслух.
- Где бы ты была сейчас, если бы не Глеб? Да и была ли вообще? Он с тобой возится, как с ребёнком, помогает, оберегает, а ты… Белоручка, эгоистка, вообразившая себя принцессой! Да таких принцесс, как ты, на каждом углу – пучок по пять копеек! Язык бы твой поганый отрезать, а то всю жизнь тебе портит!

Провозившись в книжной пыли до глубокой ночи, Зоя отобрала и сложила на отцовском рабочем столе несколько самых старинных и самых ценных книг, аккуратно протерла тряпочкой обложки и удовлетворённо вздохнула.
- Вот завтра ему и отнесу прямо домой. Раз он любит книги, то пусть они у него и будут.
Вечером следующего дня после занятий в институте Зоя побежала через парк к дому Глеба, прижимая к груди тяжёлый пакет с подарком. Она с удовольствием представляла, как обрадуется Глеб, как будет рассматривать книжки, бережно поглаживая страницы своими изумительными пальцами, длинными и чуткими, как у музыканта, которыми можно любоваться всю жизнь.

Она влетела в подъезд, хлопнув тяжёлой железной дверью и побежала по лестнице, стуча каблуками. Сердце билось быстро-быстро то ли от бега, то ли от волнения, когда она нажимала на кнопку звонка. Он, конечно, простит за обидные слова, что, она ляпнула, как всегда, не подумав. Потому что нет на свете человека добрее и великодушнее, чем её Склифосовский. А потом они сядут на кухне и будут пить чай… Вот дура-то! Надо было чего-нибудь к чаю купить.

Она не успела раскритиковать себя за недальновидность, как дверь распахнулась и на пороге появилась незнакомая девушка, пухленькая, с убранными в пучок на затылке рыжеватыми волосами… Зойка раскрыла рот от удивления.
- Вам кого? – спросила незнакомка, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
- … А Глеб дома? – проблеяла Зойка идиотским писклявым голоском, потому что из лёгких вдруг разом выпустили весь воздух.
- Нет. Глеб сегодня на дежурстве. А вы кто?

Зойка растерянно хлопала большими голубыми глазами, но молчала, прижимая к груди пакет.
- Ну что, язык проглотила? – не выдержала, всё больше раздражаясь, девушка.
- Я – Зоя, дочь профессора Леденёва. Глеб учился у моего отца, – наконец выдавила из себя гостья. – Я принесла ему книги, – и протянула пакет.
Забрав из её рук пакет, рыжеволосая фыркнула:
- Хорошо, я ему передам. Ещё что-то хотели, дочь профессора Леденёва?
- Нет… - покачала головой Зойка и отступила на шаг от порога.
- Тогда до свидания!
Любаша бесцеремонно захлопнула дверь перед носом девушки, швырнула пакет с книгами в коридоре прямо на пол и пошла смотреть телевизор. Показывали её любимое ток-шоу про семейные скандалы в жизни звёзд.

А Зойка стояла на лестничной площадке, пытаясь собраться с мыслями. Кто эта девушка? Что она делает в квартире Глеба? Захотелось снова нажать на кнопку звонка и спросить: «А вы кто такая?». Зойкина рука сама потянулась к звонку, но тут же бессильно упала. Что могла делать в квартире Глеба в его отсутствии молодая девушка, облачённая в домашний халатик, фривольно открывающий взгляду в распахнутом вороте полоску кружевного бюстгалтера?..

Зоя повернулась и медленно пошла вниз по лестнице. Ноги почему-то стали ватными и слабыми, в груди разливалось что-то жгучее, подступая к горлу, к глазам. На улице вдруг показалось, что в воздухе резко упало содержание кислорода, остался один непригодный для дыхания инертный газ. Она всхлипнула, пытаясь вздохнуть, и побежала по улице, не разбирая дороги, отталкивая прохожих, налетая на столбы и скамейки, набивая шишки и синяки и совершенно не чувствуя боли. Потому что вся боль мира сосредоточилась внутри, в бешено стучащем сердце, вытекая из глаз жгучими слезами, вырываясь из горла сдавленными всхлипами.

«Не могу больше! – стучало в голове. – Уеду! Уеду подальше отсюда, где можно случайно встретить его, неспешно гуляющим по парковым аллеям с этой толстухой, где по дороге к метро непременно натыкаешься взглядом на знакомый дом, где университетские здания постоянно напоминают, что это место его работы. Нет, не могу больше, не могу! Надо уезжать, чтобы быть как можно дальше. С глаз долой – из сердца вон…»

https://proza.ru/2020/09/22/459