Командировка

Виктор Иванович, научный сотрудник московского
института рыбного хозяйства, наконец-то добился
командировки в Сибирь, на реку Енисей.
- Ну, что вы мне говорите, Всеволод Яковлевич,
Волга, Волга. О Волге и ловле осетров написаны целые
труды и монографии, но осетр ведь не только в Волге
живет, целый пласт исследований отсутствует. Енисей
- богатейшая река, осетр сибирский даже внешне
разнится с волжским, я готов отпуск свой посвятить
изучению, но только дайте добро на тему диссертации,
- доказывал молодой человек научному руководителю.
- Вот ведь, Виктор Иванович, упрямство - ваше второе
«я», поезжайте и оформите командировку. С вас
рассказ от старожилов об осетровых ямах на Енисее,
много читал, но из первых уст не слыхал ни разу.
- Непременно, - с воодушевлением ответил молодой
ученный и как мальчишка, почти вприпрыжку, выскочил
из кабинета.
До Красноярска он добрался самолетом, четыре часа -
и аэропорт Емельяново встретил его проливным дождем.
Промокнув до нитки, Виктор Иванович добежал до
ближайшей остановки такси и, вытирая платком мокрый
затылок, приоткрыл дверь старой иномарки со
светящимися шашечками и спросил у водителя:
- До города сколько?
- Тысяча устроит?
Виктор Иванович кивнул и, чуть отряхнув куртку, сел
на переднее сиденье автомобиля.
- Куда вам?
- В гостиницу и, если можно, поближе к вокзалу, -
ответил ученый, ежась от холода и сырости.
Таксист включил печку, видя состояние пассажира, и
прибавил музыку, автомобиль вывернул на центральную
трассу и вечерний пейзаж побежал за машинной,
подмигивая вереницей желтых глаз фонарей.
- Из Москвы, в командировку? – спросил таксист,
желая скоротать дорогу за разговором.
- Да, вот приехал на реку посмотреть, хочу про
осетровую рыбалку материал собрать, диссертацию
задумал. В музей, библиотеку, со старожилами
поговорить, дел недели на три.
- Так в Красноярске вы, кроме бумажек научных, и не
узнаете ничего! И какие тут в городе
старожилы-рыбаки? Это вам в Енисейск надо, иль
дальше, в северные деревни - Ворогово, Ярцево, а то
и до Бора, там мужики до сих пор по старинке осетра
ловят, если инспектора не поймают, - усмехнулся
мужичок.
- Слышал про Енисейск, мне кажется, это первый город
в Сибири?
- Точно так, Енисейск - столица мира, - рассмеялся
водитель в голос. – Отец сибирских городов, в
прошлом году четыреста лет отметили, родина моя,
тут-то я так, временно, пока жена в перинатальном
центре третьего рожает, а я решил побомбить малеха.
- А ведь вы правы, начинать надо с народа, документы
я всегда изучить смогу. А доехать до Енисейска как?
- Доехать просто, автобусом или такси, триста
пятьдесят километров на север и на месте, да только
кто вам расскажет-то про такую рыбалку, рыбак -
мужик аккуратный, он чужака не любит.
- А как же быть?
- Если меня дней семь - десять дождетесь, возьму вас
с собой, есть у меня дружок, познакомит вас с
нужными людьми. Зовут-то вас как?
- Виктор Иванович, - протянул руку ученный.
- Саня, - ответил водитель.
- Очень приятно, мне вас сам бог Нептун послал, -
довольно улыбнулся Виктор Иванович, согревшись и
растянувшись в кресле.
За разговорами доехали до гостиницы, обменялись
телефонами, и Виктор Иванович, довольный, заселился
в номер.
Всю следующую неделю он просидел в библиотеке и
запасниках краеведческого музея, выискивая нужный
материал о рыбалке на осетра в Сибири. Вечерами
перечитал Виктора Петровича Астафьева «Царь-рыба» и,
сделав необходимые пометки в дневнике, все
поглядывал на телефон в надежде, что Саня скоро
позвонит. «Только б не забыл про меня в заботах», -
думал Виктор, перелистывая очередную страницу
научных трудов. Во вторник на следующей неделе рано
утром раздался телефонный звонок, как раз, когда
Виктор Иванович принимал душ, обмахнувшись
полотенцем, он выскочил из ванной комнаты, боясь не
успеть.
- Алло!
- Доброе утро, долго спите! Это Саня, через час жду
вас на крыльце гостиницы, если не передумали, -
пробасил в трубку новый знакомый.
- Да, да непременно.
Радости не было предела, честно говоря, Виктор
Иванович командировку в Сибирь представлял совсем
иначе - сидеть в пыльном подвале, где пахнет старыми
книгами и паутиной ему страшно не хотелось. Живое
общение, а лучше самоличное участие в промысле - вот
это мечта. «А Саня подвернулся как раз кстати, и не
обманул, хороший мужик», - скидывая вещи в сумку,
думал ученный.  Рассчитавшись за проживание и
освободив номер, он как солдатик стоял на крыльце,
ожидая нового знакомца. Город-миллионник жил своей
жизнью, после дождей пришла невыносимая летняя жара:
раскаленный асфальт источал неприятный запах
гудрона, уставшие листья тополей пыльными тряпками
свисали на тротуар, избавляясь от последнего пуха,
щекотавшего прохожим носы, проезжающие мимо машины
выбрасывали из себя бензиновый перегар, дополняя
картину городского лета. Виктор Иванович ловил
взглядом мелькающие мимо машины в надежде узнать
нужную, как откуда-то сбоку услышал знакомый бас.
- Виктор Иванович, чего стоим, кого ждем? У нас
времени в обрез.
Ученый заметался на крыльце, не понимая откуда
раздается голос, оглянулся выискивая машину, как
Саня подхватил его дорожную сумку, стоящую у ног, и
зашагал во двор гостиницы.
- Доброе утро! - поздоровался Виктор Иванович с
сидевшей на заднем сиденье симпатичной женщиной с
новорожденным на руках. Судя по розовому банту, у
Сани с супругой родилась девочка. – С дочкой вас
поздравляю.
- Спасибо, - с улыбкой ответила женщина.
- Дочь, - довольно протянул Саня, заводя машину. –
Прямо с самого начала хотел девочку, а тут пацан за
пацаном, я сказал Катюхе: «Пока дочку не родишь, не
успокоюсь». Сонечка, Софья Александровна, - в словах
Сани была огромная нескрываемая радость.
- Слава Богу, что девчонка, ему-то чего, а я с
третьим кесаревым, в край отправили рожать, старшему
только шесть, а ему девочку приспичило, - ругалась
Катерина, но как-то не злобно, а так, для порядка.
- Интересный вы, Александр, мужчина, отцы все больше
сыновей хотят, а вы девочку, - удивился Виктор
Иванович.
Саня рассмеялся в голос и, зажав рот ладонью, боясь
напугать ребенка, продолжил разговор.
- Парни, оно, конечно, хорошо, продолжатели рода,
опять же помощники, пока дома живут, а потом что?
Женятся и айда, что кукушонка ночная скажет, а я
внуков хочу понянчить. Дочка-то, она ведь своей
мамке дитя потащит, правильно? Вооот! Поменялось все
в мире современном-то, баба ноне правит, инструмент
у нее есть, чтобы мужика подчинить.
- Да не балаболь, человек с Москвы, ученый,
рассуждений твоих деревенских не смыслит.
- А ты сам-то женат, дети есть? - перебил жену Саня.
- Нет, не успел, работаю много… - виновато ответил
Виктор Иванович.
- Уу, брат, работа - она семье не помеха, вон, и
лысина уж, а не женат… худо, брат.
- Знаю, так некогда совсем, - повторился ученный.
- Ну это дело исправимо, была бы шея, а ярмо
найдется, - рассмеялся Саня. –Мы тебе враз невесту
сосватаем с деревни! Да, Катюха? С Нового Городка от
рыжебородых привезем, чтоб пироги стряпала, -
продолжал шутить водитель, а попутчик, не понимая, о
чем речь, смотрел то на хозяйку, то на Саню. - Если
мужика хорошо кормить, он ведь на человека
становится похож, да, Катюха?
- Да молчи уже, Сонечку разбудишь, ирод.
В дороге разговоров много - о семье, о работе,
поговорили о городе, охоте и рыбалке, Саня оказался
человеком общительным, веселым, Екатерина, не
стесняясь, кормила ребенка тут же, на ходу, иногда
она строжилась на мужа, пытаясь его усмирить. К
обеду добрались, миновав триста пятьдесят
километров, у деревни Прутовая, где дорога идет
прямо по берегу реки, Виктор Иванович попросил
остановиться. На удивление семейства, он подошел к
самому берегу могучего Енисея, посмотрел вдаль,
словно пытаясь заглянуть за поворот, и, поклонившись
в пояс, что-то сказал.
- Гляди, шепчет чего, странные эти столичные, стихи,
что ли, читает? А вроде реки не видал, - говорил
Саня жене.
Виктор Иванович быстро вернулся, стараясь не
задерживать хозяев, они проехали Прутовую,
Геофизиков, Верхнепашино, военный городок Полюс и
вот, наконец, город Енисейск встретил их перезвоном
церковных колоколов. Ученый замер, прислушиваясь.
- А в старину, когда рыба на нерест шла, колокольный
звон запрещали - сказал он, глядя в окно.
- Да ну?
- Да, совершенная истина, чтобы не тревожить икромет.
- Мудрый народ был, - ответил Саня, чуть
задумавшись. – Я вас у Макарыча поселю, в соседях он
у нас. Бывалый рыбак, дед один живет, вы его не
стесните и рассказчик он знатный.
-Уважите, а то гостиницы эти мне вот где, - показал
на горло Виктор Иваныч.
- Ну и хорошо.
Петляя по улицам старинного городка, машина
остановилась у нового двухэтажного дома с красной
черепичной крышей, свежее дерево еще не успело
потемнеть, и от этого дом был похож на старинные
боярские хоромы - с высокими зелеными воротами и
резными ставнями, правда, крыша и ворота из
профлиста, но это не портило впечатления. Саня помог
жене выйти из машины, как из калитки высыпало
многочисленное семейство: две женщины примерно
одного возраста, наверняка бабушки и солидного
возраста мужчина с двумя сорванцами за руку шести и
трех лет, рыжий мордатый кот и лохматая собачонка.
Обнимая, охая, все по очереди поздравляли счастливое
семейство.
- В дом, в дом, чего посреди улицы, Сонечка устала,
путь-то не близкий, - скомандовал Саня и развернув
за талию супругу, направил к калитке. – Идите, я
мигом.
Семейство скрылось за высокими воротами, Саня
вытащил из багажника дорожную сумку Виктора
Ивановича, махнув рукой, побрел в сторону небольшой
избенки, что стояла напротив. Во дворе, чуть
прихрамывая, таскал дрова уж совсем немолодой
мужчина, его высокая сухая фигура то появлялась, а
то исчезала за поленницей свежих березовых дров.
- Макарыч, привет! Гостей принимаешь?
- Проходи, коль не шутишь, - ответил старик,
внимательно разглядывая попутчика соседа. –
Городской, че ли?
- Здравствуйте, - поздоровался Виктор Иванович.
- С Москвы, ученый, осетровые ямы изучать приехал,
поживет у тебя?
- Осетровые ямы? Опомнились, кого изучать-то, когда
вымерли все, кто про них знал, да и ловить-то сейчас
кого? Ладно, оставляй, пусть живет, только удобства
у меня во дворе.
- Хромаешь-то чего? – оставив сумку на крыльце,
спросил Саня соседа на выходе из калитки.
- Да, язви его в душу, полено отлетело, когда
колол-то и прям по пальцу, всех богов собрал, болит,
аж спасу нет, - ответил дед.
- Вечером в баню собирайся, зайду. Ну, Виктор
Иванович, ты давай располагайся, до вечера.
Ученый кивнул, на его лице застыла растерянная
улыбка, Макарыч усевшись на колоду и сдвинув
мохнатые брови, строго смотрел в упор, не отрывая
взгляд.
- Как звать тебя, мил человек?
- Виктор Иванович.
- Ну, Виктор Иванович это ты тама, у себя в Москве,
а по моим годам ты Виктор. Не против? На сколько
приехал-то?
- Не против. Зовите Виктором, можно и Витя. А
приехал… Вот как соберу материал, так и домой, а вас
как звать?
- Зови Макарыч, все так кличут, уж я и сам имя
позабыл, как бабка померла, так по имени и не зовет
никто, она меня одна Илюшей называла. Ну ладно,
пошли в избу, покажу тебе комнату, столоваться
вместе станем, не против?
Виктор кивнул.
- Вот и я думаю, омаров да устриц тебе никто не
приготовит, все у нас по-простому, а чего эдакого
захочешь, так у нас «Кулинария» имеется.
Дед с трудом поднялся и, сильно хромая, повел
квартиранта в дом. Гость увидел чисто прибранные
комнаты, полы были покрыты домоткаными половиками, у
порога лежали яркие кружки ручной вязки, на кухне
стоял резной буфет с белоснежными салфетками и
чайным сервизом молочного цвета в крупный красный
горох, бережно расставленный за стеклянными
дверцами. В центральной комнате стоял большой диван,
застеленный плюшевым зеленым покрывалом, на беленых
стенах в рамах висели портреты, из современного
только большой плазменный телевизор, стоящий на
высоком комоде с золочеными ручками ракушками,
подарок детей. Виктор с любопытством вертел головой,
рассматривая обстановку, даже пахло в доме
по-особому, горькими травами и детством: «Как у
бабушки в Костроме», - подумал он, проходя в комнату
за плюшевыми шторами в цвет покрывалу.
- Тут ты жить станешь, комната отдельная, кровать
свежим застелена, не побрезгуй и стол имеется с
лампой, я так понимаю, читать и писать будешь?
- Спасибо, очень уютно.
- Ну и хорошо, скоро обедать, умывальник во дворе.
- Спасибо, скажите сколько я должен, рассчитаемся
сразу, - деловито сказал ученый и полез в внутренний
карман куртки.
- Какой прыткой, сразу! Я еще не видал, сколько ты
ешь, какой ты из себя, пока мне с тебя и копейки не
надо. И за что брать-то, ни дела, ни навоза! Ты к
обеду собирайся, картошка у меня с огурцами, да
хариус соленый.
- Извините.
- Нечего извиняться, давай уже, переодевайся и айда.
Дед вышел, шаркая больной ногой, а Виктор Иванович
сел на стул, что стоял у стены и посмотрел в окно.
Огромные кучерявые облака на совершенно голубом небе
до самого горизонта медленно плыли, гонимые ветром,
пьянящий запах цветущих прямо под окном пионов
успокаивал. «Да, народ в Сибири другой, надо к деду
подход искать, а то не расскажет ничего, полстраны
проехать просто так, тоже не дело», - думал ученый,
глядя на дедов огород с ровными грядками лука,
чеснока и моркови, стояло начало июня, самая
цветущая пора.
- Ну, где ты там? – услышал он голос старика.
- Минуточку.
Виктор Иванович быстро снял легкую дорожную куртку и
повесил ее на спинку стула, достал из сумки
штаны-треники, светлую футболку, переоделся и вышел
во двор. Макарыч повесил на гвоздь белое вафельное
полотенце и показал пальцем на стену сарая, где
висел умывальник.
- Вода в бочке, хошь, так облейся, жарко.
Дед вошел в избу, скинув на крыльце китайские
шлепанцы, и прильнул к окну, наблюдая за гостем.
Виктор прошел к бочке по мягкому зеленому клеверу,
что затянул весь двор, зачерпнул ладонью теплую,
пахнущую чем-то непонятным воду, и хотел было
умыться, как дед рявкнул на него в приоткрытое окно.
- Вот дурень! Ведь это крапива с навозом преет в
бочке, хочу помидоры с луком подкормить, не видишь,
что ли, зелень на дне, а вода сверху отстоялась. Иди
уже, видать, у вас в столице шуток-то не понимают,
дома в ванной умойся.
Виктор улыбнулся, пропуская вонючую воду сквозь
пальцы и зашел в дом, вытирая босые ноги о коврик на
крыльце. В маленьком коридорчике направо была дверь,
небольшая ванная комната со всеми полагающимися для
нее устройствами очень обрадовала гостя, через
минуту он уже сидел за столом.
- А чего это приспичило-то вам ямы изучать, ловить
собрались осетра или чего? – накладывая гостю
горячую рассыпчатую картошку в тарелку, спросил
хозяин.
- Диссертацию я задумал писать, о Волге и волжском
осетре все известно и много старинных документов
сохранилось, а вот о енисейском осетре совершенно
мало написано, хочу для потомков сохранить.
- Для потомков - это хорошо, только никогда уже
промысел тот не возродить, когда с одной головы
пятьдесят килограмм икры брали. Только если?.. Да и
то навряд ли.
- О чем это вы? – стараясь вынуть кости из рыбы,
спросил Виктор.
- Да это я так, думаю, рыбе, кроме человека, помехи
жить нет. И не рыбак тому виной, а энтот, как его,
тьфу, слова сейчас без мата не вышепчешь,
технический прогресс, потравили все к чертовой
матери, - ругнулся в сердцах дед. – Ты кого там
копаешь, хребет вытащил и ешь, смотри.
Макарыч взял из рук гостя соленого хариуса, чуть
надломил хвост и ловко потянул, вытаскивая хребет
вместе с ребрами и головой, чистое филе положил
обратно на тарелку.
- Да руками ешь, ну ты, столица, даешь! Ты
хариуса-то, небось, первый раз пробуешь, вы там к
форели приучены.
- Первый, спасибо, очень вкусно.
- Ты еще тугуна не пробовал, вот это рыба! И не
смотри, что маленькая как килька, а вкуса в ней!
Настена моя очень любила, его прямо с костями едят,
чуть присолят и едят, - как-то печально рассказывал
дед, вспомнив супругу. – Кабы не Настя моя, может, и
рыбаком я никогда бы не стал, она дюже рыбу любила,
как кошка, аж мурлычет, с одной стороны рта рыбку
толкает, а с другой косточки сыплются, мясорубка
рыбная, - улыбнулся старик, глаза его чуть блеснули
слезой.
Пообедали за разговорами, Макарыч сменил тему и
расспрашивал гостя о его исследованиях реки Волги, с
интересом слушал и удивлялся.
- Как ты говоришь, майну осетровую на Волге называют?
- В иных поселениях корытом, где прорубью, а где и
майна, - ответил Виктор, глядя на деда, он был рад,
что смог найти общий язык со стариком.
- Корыто? У нас такого не слыхивал, рубка - старики
еще говорили, но корыта нет, не говорили.
После обеда мужчины вместе таскали дрова, Виктор
даже попробовал расколоть три лежавшие у колоды
огромные березовые чурки. Размахнувшись что было сил
увесистым колуном, Виктор хотел одним ударом
расщепить ее пополам, но колун отскочил от прелого
дерева, как от железа, москвич бил раз за разом, так
и не сумев сделать на чурке ни одной зарубки.
Макарыч смеялся, глядя на эту картину.
- Упрел? Оставь, зимой разрублю, как замерзнет,
летом прелую березу рубить, что черта за волосы с
болота тащить. Садись, покурим.
- Я не курю, - ответил Виктор, запыхавшись.
- А я че тебе курить предлагаю? Задохся, сядь и не
мельтеши.
Виктор сел под навес рядом с дедом, старик молчал,
глядя куда-то вдаль. Прошло всего несколько секунд и
истошное жужжание комаров у самого уха, болезненные
уколы во все оголенные места заставили ученого
беспрестанно постукивать себя, обмахиваясь от
назойливых насекомых. Старик сидел неподвижно,
словно не замечая кровососов.
- Макарыч, а вас что, не кусают? – спросил наконец
Виктор, соскочив с места.
- А чего им меня кусать, они меня в лицо знают, а ты
новенький, вот на тебя и напали, - спокойно ответил
дед с совершенно равнодушным лицом.
Виктор Иванович замер на секунду, удивляясь словам
хозяина, вытаращив глаза, а старик чуть прищурился,
загадочно улыбаясь.
- На веранде баллончик, ступай и побрызгайся.
Гость рассмеялся, понимая, что дед опять развел его
как ребенка.
Вечером пришел Саня, счастливый, чуть «под мухой».
- Макарыч, в баню, - крикнул он, открывая калитку.
- Идем, - протянул дед с веранды.
Перекинув полотенца через плечо, мужики пошли к
соседу в баню, там дед, намазанный медом, долго
сидел в парной и покряхтывал. Виктор Иванович
старался не отставать, но от жаркого пара сбивалось
дыхание и невыносимо жгло уши, он несколько раз
выскакивал в холодный предбанник, окатывал себя
водой и возвращался обратно.
- Чего бегаешь, дверью туды-сюды, выстужаешь, сядь
уже, прижми.
Но это было только начало банной истории, после
двадцатиминутного сидения в парной дед достал свежий
березовый веник и, приговаривая, начал охаживать
лежащего на полке гостя, что было сил. Веник,
недавно срезанный, огромный, душистый, покрывал
спину щуплого Виктора полностью, обжигая кожу до
мурашек при каждом прикосновении.
- С гуся вода, а с Виктора худоба, чуешь, паря,
русским духом пахнет, - сунул дед распаренный веник
к носу гостя. – Вдыхай, гони с себя хвори, чего
молчишь? Ты там живой?
- Живой, жарко только очень.
- Терпи, еще пару взмахов и пойдем квасу попьем, а
потом еще…
Голова Виктора свесилась с полка от слов старика и
безысходности ситуации, еще два удара веником - и
дед открыл дверь парной.
- Давай, беги уже, столица, небось, сил нет ведро
поднять. Так ты Саню кликни, там он у бани на
скамейке сидит, дожидается.
Виктор Иванович выскочил на улицу в чем мать родила
и, схватив приготовленное ведро с ледяной водой,
опрокинул его на себя, густой пар окутал его
совершенно бордовое тело, он крякнул и расслабился,
ощутив невероятную легкость во всех членах. Следом
вышел Макарыч, завязав полотенце на поясе, он сел на
скамейку рядом с Саней и, отпивая мелкими глотками
резкий домашний квас, довольно улыбался, глядя на
гостя.
- Прикройся, а то сглазят девки-то червячка.
Виктор, прикрывшись ладонями, в тот же миг скрылся в
бане, через он минуту вышел в полотенце под стать
деду и сел рядом с мужиками. Саня молча протянул ему
кружку с квасом, ученый чуть пригубил, распробовав
вкус, выпил напиток почти залпом.
- Вкусно.
- А то, на соке березовом, только что с ледника.
Ладно, вы мойтесь, мамка нам в беседке накрыла, а я
пойду «кошачьей лапки» графинчик нацежу, - сказал
хозяин, тяжело поднимаясь.
После парной тело стало невесомым, дышала каждая
клеточка, чувствуя чистейший таежный воздух, мужики
сидели молча, наслаждаясь моментом, наконец Виктор
не выдержал.
- А что такое «кошачья лапка», трава такая?
- Самогонка это, Сашка сам гонит, хорошую, ласковую,
как кошечка лапкой по душе проведет.
- Ааа, - ответил Виктор, скоро они вернулись в баню,
но в парную больше не пошли.
- Все в жизни меру должно знать, силы береги за
столом сидеть, - сказал дед на вопрос ученого.
В беседки был накрыт маленький столик, стояла
окрошка каждому в глубокой миске, вареная картошка,
зеленый лук батун, яйца сырые, копченая колбаска
колечками, сало и кусочки соленой щуки.
Саня разлил из хрустального графинчика самогон
собственного приготовления и посмотрел на Макарыча.
- Ну, что хочу сказать? Александр Иванович, молодец
ты большой, а вернее большой молодец, дом построил,
дерево посадил и не одно, сыновей родил, а теперь
вот еще и дочку, как говорится, не зря землю
коптишь. Все у тебя ладно, и меня, старика, не
забываешь, но без твоей Катерины во что бы ты
сделал, - свернул смачную дулю Макарыч и показал
соседу. – Правильно?
Саня чуть вытянул губы и согласно кивнул.
- Так вот, первый наш тост за Катюху!
Потом был второй тост, третий, четвертый…
Виктор открыл глаза, с огромным трудом нашарил
телефон, что лежал рядом на стуле, и нажал кнопку.
- Сколько? – стараясь разглядеть время, сам себя
спросил ученый, на мониторе светилось двенадцать
тридцать семь.
«Когда же мы вернулись вчера или сегодня? Ничего не
помню, - думал Виктор, пытаясь сесть, его круто
мотнуло в сторону, и он снова лег. - Да, сильно мы
вчера «лапкой» душу поцарапали, как же все болит», -
ощупывая уши, нос, грудь, покрытую огромными
шишаками от укусов комаров, рассуждал он. Из кухни
потянуло ароматом жареной рыбы, слышно было, как
Макарыч топотит у плиты, шаркая ногами.
- Проснулся? – крикнул дед.
- Да, - захрипел Виктор, с трудом узнавая свой голос.
- Иди обедать, завтрак вы уже проспали, товарищ
ученый из Москвы.
Виктор заставил себя встать, натянул брошенную у
кровати одежду и побрел умываться, голова сильно
болела, внутренности тряслись, страшно хотелось пить.
- Добрый день, - проходя мимо кухни, прохрипел он.
- Кому как, - ответил дед, ухмыляясь.
Виктор Иванович долго мыл распухший на пол-лица нос
и красные лопухами уши, все горело от малейшего
прикосновения.
- Сороки утащат, кого там намывать, иди уже,
похмелю, - крикнул дед.
Виктор прошел на кухню и сел за стол, дед поставил
на стол тарелку с жареной рыбой и налил в кружку
горячей рыбной похлебки.
- Пей, согрей душу, не осетрина, но с похмелья
рыбная юшка - первое дело. А, может, «кошачьей
лапки» льнуть?
Виктор весь съежился при одном упоминании о
спиртном, а Макарыч хитро улыбался, глядя на
постояльца.
- Что вчера было-то? Ничего не помню, - отпивая
бульон, спросил ученый, горячая юшка медленно
растекалась по желудку, согревая внутренности и
возвращая его к жизни.
- Так посидели у Сани, дочь обмыли, чтоб росла
здоровенькая, - равнодушно ответил дед.
- Ничего не помню, голос пропал чего-то и сам весь
вздулся, на спиртное аллергия, что ли? А никогда не
было.
- Так-то не аллергия, это ты на спор комаров ловил,
прикармливал, вы с Саней поспорили, что ты килограмм
комаров поймать сможешь, вот и ловил, а голос осип,
то пел так, чтоб за Енисеем слышно было.
- А мы что, на Енисей ездили?
- Конечно, я тебе ямы осетровые показывал, ты до них
еще доплыть хотел, насилу с Саней удержали.
Виктор молчал, попивая рыбную юшку, потом,
задумавшись, принялся за жареную рыбу, он долго
молчал, густо краснея, потом на лбу выступила
испарина и стало много легче.
- Вы меня извините за вчерашнее.
- А чего извиняться, мужик ты нормальный, пьяный -
он сразу понятный, весь как на ладони, - поедая
рыбу, рассуждал дед. – Седня отдыхай, а завтра в
музей иди к Татьяне Юрьевне, значит, директору,
обскажи ей, так, мол, и так, про купцов знать хочу,
про осетровую рыбалку, она женщина умная, поможет
тебе.
- Хорошо, вкусные чебаки, жирные, - согласился
Виктор, боясь спросить Макарыча, когда же можно
поговорить с ним об осетровых ямах или еще с кем из
старожилов, и стал просто хвалить рыбу.
- Какой тебе чебак? Елец это, придумают, чебак, -
ворчал дед себе под нос, понимая, что это название
одной рыбы, но все же свое ему нравилось больше.
«Наверное, вчера был рассказ об осетрах, раз к яме
ездили, ничего не помню, а второй раз спрашивать
неудобно, дед, небось, и говорить не станет, пойду в
музей», - думал Виктор, заканчивая обедать.
Четыре дня Виктор с раннего утра работал в музее
реки, в центре Енисейска, сотрудники оказались очень
доброжелательными и заинтересованными людьми,
нашлось много материала по теме, но хотелось живого
рассказа, а Макарыч молчал, посмеиваясь. Наконец в
воскресенье после обеда в хорошем расположении духа
он крикнул постояльца, писавшего что-то у себя в
комнате.
- Вижу, маешься ты, Виктор, а спросить то ли
совестно, то ли еще чего своей ученой головой
надумал, так вот, что я тебе скажу: вечером придет к
нам в гости мой кум с деревни Назимово, Петр Иваныч
Попов, он большой знаток рыбалки, расспросишь его,
так, мол, и так, для науки надобно. Я бутылочку
открою, дак ты пригуби и не пей, технику приготовь,
записывать, а то опять ничего не вспомнишь. И
слухай, чего говорить станем, понял?
- Спасибо вам огромное, Илья Макарович, обяжете на
всю жизнь, - восторженно воскликнул Виктор.
- Во как, Илья Макарыч, прямо как министра, -
рассмеялся дед. – Иди, пиши свои писанины, я ужин
готовить буду.
- Может, нужно денег на продукты?
- Ступай, говорю, не мешайся тут под ногами, у вас
там, в столице, одно - деньги, деньги…
В ожидании вечера Виктор Иванович не находил себе
места, он снова и снова ставил телефон на подзарядку
боясь, что батареи не хватил, волнение с каждым
часом охватывало его все сильнее. Наконец к семи
часам во двор вошел небольшой крепкий мужичок с
огненно-рыжей бородой и такой же шевелюрой,
прикрытой старой кепкой, на вид он выглядел чуть
моложе Макарыча.
- Доброго вечерочка в дом, - поздоровался гость.
- Привет, кум, проходи, знакомься, это Виктор -
ученый человек с Москвы, приехал специально по твою
душу, вот такой ты у нас известный, в самой столице
о тебе ведают.
Виктор протянул руку, здороваясь с гостем.
- Ну, наговоришь, небось, с твоей подачи, чего
надобно-то? – недовольно забубнил Петр Иванович.
Виктор хотел было начать разговор, как дед, сдвинув
мохнатые брови, чуть заметно покачал головой, мол,
молчи, еще не время.
- За стол куманек, сколько не виделись-то?
- Да, почитай, год, за патронами ты когда приезжал?
- В августе, костюм еще тебе справили добрый на
рыбалку. А как ныне рыба-то, была?
- Куда ей деваться, так рыбнадзоры-собаки рыщут,
краснуху не взять, - ругнулся гость и, сняв кепку,
сел за стол.
Дед налил в граненые стопки магазинной водки и,
подняв тост «за встречу», чокнулись, выпили,
закусили салом, налили по второй. Петр Иванович ел с
аппетитом, накладывая с общей тарелки жареной с
мясом картошки и хрустя огурцом, он сказал тост:
- За тебя, Макарыч, гостеприимный ты хозяин, в город
приедешь, так думать не нужно, где переночевать.
- Свои люди, чего думать-то, всегда рады. Петро, а
ты не слыхал, кто при Николае у нас в Енисейске
хранителям ямы осетровой был, - дед дал знак
Виктору, что пора включать диктофон.
- Каких купцов Кытмановых или Баландиных? Кытманова
не знаю, а вот у Баландиных в хранителях ям
осетровых дед мой, Демьян Романыч Попов, хаживал, по
прозвищу «Рыжий», мы, Поповы, от рождения все рыжие.
Так вот, купцов в Енисейске много проживало,
город-то золотопромышленников, а вот ямы осетровые
не у каждого были. Осетровая яма - это богатство
почище золота, дед сказывал, хозяева догляд строгий
вели, тех, кто озорничал, убить могли, так стерегли,
как драгоценность какую. Яму всего два раза в год
вскрывали и брали, сколько использовать могли,
лишнего ни-ни. Первый раз в ноябре, как лед хороший
встанет, то от зимы зависело, били майну и опускали
длинную веревку с грузом, начинали крутить, чтобы,
значит, рыбу поднять, она к тому времени уже сонная,
этажами стояла, до пятидесяти штук, говорят,
доходила количеством. Самые крупные рыбины ближе ко
дну, значит, а как поднимется осетр на нужную
глубину, то начинали сачки из толстой веревки
спускать, а мужики уж наготове с баграми. Как
подхватят два-три человека и тащат к поверхности, а
один силится багром за жабру зацепить и из майны на
лед вытащить, а если особо крупный попадется, так
веревку накидывали и лошадью на лед вытягивали. Дед
рассказывал, работа эта тяжелая, быстрая, тут каждый
свое дело должен хорошо знать. А бывало и по сто
килограммов рыбины попадали, колючки мхом обрастали,
а если икряная, так сразу бочонок. И белорыбицы
были, царская рыба! Я-то не застал, а вот батя мой
еще ловил.
- Так еще в семидесятые годы у нас на пристани
стерлядка на удочку брала, - дополнил Макарыч,
стараясь поддержать кума. – А второй раз когда на
промысел шли?
- Второй к Рождеству, там морозы уж крепкие стояли,
майну долбить сил уходило много, лед-то в иной год
до метра доходил, а то и поболе. Вскрывали, значит,
яму и давали воздуху в воду попасть, веревками
шерудили, чтоб разбудить рыбу-то, а иной зимой
свежую бычью кровь лили для затравки чуть выше по
течению, яма глубокая, дед сказывал: метров восемь.
Так в декабре рыба особая была, жирная, нагулянная и
сопротивлялась меньше, по количеству брали больше:
на продажу и в ледники на весь год заложить,
потрошили и в кол замораживали, опять же икра. А
нашей-то енисейской икрой, говорят, императора
потчевали, и во Францию торговали, - гордился Петр
Иванович, подставляя стопку. – Да я сам по молодости
осетра ловил, так семьдесят два килограмма, правда,
на самолов, еле в лодку вытянул, чуть он меня на дно
ни уволок! Живой еще, бьется, ну крокодил, не
меньше, а иначе никак, с самолова-то только живьем и
снимают, если сонная - все на выброс, отрава в ней
страшная. Я сам столь же вешу, схватить тогда за
жабру получилось, волоку, а он упирается, лодку
теребит, мотает из стороны в сторону, потом смекнул,
что надо б его оглушить, схватил топорик, что в
лодке лежал и по башке его обухом! Так раза три
пришлось садануть, пока ослабил прыть, долго
боролись, все руки перерезал колючками да жабрами
его. Но знатный улов был, знатный, в лодку заволок и
до берега, а там мужики подсобили. А на ямы-то сам я
никогда не ходил, а батя мне показывал, где у нас в
деревне те ямы, да ты, Макарыч, небось, тоже знаешь
в Енисейске.
- А сейчас что с теми ямами у вас, ловят? Знаю, при
Советах вскрывали еще рыбацкие артели, осетрину в
магазинах продавали, - вмешался в рассказ Макарыч, а
Виктор слушал, стараясь не пропустить ни слова.
- А сейчас кто делать-то будет? Рыбак, тот, кто ямы
умел вскрывать, помер давно, да и закон запрещает,
уголовная статья и штраф - без штанов останешься, -
констатировал Петр Иванович, доедая картошку.
Говорили еще долго, спать легли к полуночи, Петр
Иванович, захмелев, говорил о ловле осетра, стерляди
на самоловы и случаях, произошедших с ним за жизнь
на реке. А потом мужики сменили тему, рассказ пошел
про охоту. Виктор слушал и был безмерно рад, что
все-таки смог услышать рассказ из первых уст
бывалого рыбака, потомка настоящего хранителя
осетровых ям.
Утром он еще и еще раз прослушивал запись вчерашнего
рассказа, перечитывал записи, что сделал в
Енисейском музее, а вечером уже на зорьке пришел Саня.
- Что, Макарыч, покажем столичному ученому настоящую
рыбалку?
- И на яму поедем? – спросил Виктор, не скрывая
радости.
- А то, вот невод ночь потаскаешь, тугуна
повыпутываешь, а утречком и на яму поедем.
Макарыч, глядя на восторженного и задохнувшегося от
избытка чувств ученого, рассмеялся, в голос и спросил:
- Размер сапог у тебя какой? Пойду, принесу…