Утро у Данилова

Мы стояли на трамвайной остановке у Данилова монастыря. Было еще утро. Солнечное  субботнее утро начала июня…
Только четвертое июня, а монастырь уже закрыт. Несколько делового вида молодых людей в цивильном, преграждая путь небольшой группе желающих войти, объясняют, что в связи с празднествами по случаю Тысячелетия Крещения Руси Данилов монастырь до 20 июня для свободного посещения закрыт. И лишь дважды в день – в семь часов утра и в пять часов вечера открыт на утреннюю и вечернюю службу. Подхожу ближе, чтобы узнать, не такова ли система и в Сергиевом Посаде, ибо через день, 6-го мы с дочерью  собирались ехать к Преподобному Сергию. Оказывается и в Сергиевом Посаде с завтрашнего дня, то есть с пятого июня, тоже введена система пропусков-приглашений. Жаль.
Дочь огорчена. Ну вот, специально приехали, а тут… Нет, я этим не огорчена. В душе разлит покой. Мне довольно и того, что мы с ней сюда приехали и долго, не спеша, шли вдоль монастырских стен. Успокаивая ее, говорю, что главное – это стены. Они хранят иллюзию того, что там, за ними, все так же, как и прежде. Наверное люди приходят сюда для того, чтобы увидеть Начала. Это наполняет и продлевает их жизнь в прошлое.  Говорю что-то еще, не делая никакой поправки на ее тринадцать лет… Я даже рада, что  мы не вошли вовнутрь, ибо я боюсь этой новоиспеченности. Вдруг не смогли? Вдруг не хватило любви? Вдруг в спешке? Яичко к празднику?
Мне не нравится маковка высокой нарядной церкви у входа в монастырь. Церковь выкрашена в приглушенный красный цвет. Российское барокко. Схожесть с Нарышкинской церковью в Филях. Мне не нравится эта пышность. Истинное поэтической чувство –гарантия меры – творцам этой церкви отказало. И – эпоха. Все это иначе в Сергиевом Посаде. Там нет лишнего. Там будто бы даже барокко иное. С Троицким собором может поспорить только Церковь Покрова на Нерли, что под Владимиром. Это – поэтическая вершина. На Старом Арбате я недавно видела небольшую картину – попытка изобразить эту церковь. Я узнала – это она. Уточнила у художника – да, она. Может быть, он и почувствовал поэзию, но не сумел об этом сказать.
Церковь Покрова расположена на острове-фундаменте в пойме реки Нерли. По весне, в разлив, этот островок никогда не затопляется. И чудится, будто плывет она, невесомая. Недоступная, она становится еще более притягательной. Когда вода сходит, церковь стоит в окружении необыкновенно чистой, густой зелени. К ней нет проезжих дорог. К ней нельзя подъехать. К ней можно только идти. Долго идти пойменным лугом. Природа расступилась перед ней. Нет, она приняла ее. Как дар.
Я видела изображения этой церкви на картинах, в рекламных буклетах, на фотографиях. Финифть, соломка… И ни разу не была удовлетворена. Ну почему, почему это не получается на фото? Может быть, это надо снимать на закате, в вечерних лучах? А, может быть, на рассвете, в утренней дымке? Или в разлив, на фоне серого неба?.. А художники, почему этого не умеют художники? Как же это можно изобразить? В совершенной размытости акварели? В смазанности, чтобы дать волю воображению? Или, напротив, до последней травинки выписать эту густую зелень, ковром упавшую к ее подножию? А, может быть, передать эту боговдохновенность и вовсе нельзя…
Церковь Покрова. Она не поражает. Она медленно и навсегда входит в вас. Может быть, слово это может выразить? Если Слово, то наверное может. В моей душе это – как поэтическая вершина. Я думаю, что она каждому открывает, что в нем есть высокое, что в нем есть дух. Да, да… вот почему. Это духовность. Эта красота и духовность в своем слиянии так невероятны, так совершенны… постижимые только в стремлении! Это и называется божественным…
…Потом пришли «плохие богомазы» и испортили Красоту. Утратили меру, принесли пышность, завитки… Так я думала, стоя в центре Москвы, у Данилова, «радуясь» преграде. Нет, я не хотела войти внутрь, я боялась за Красоту. Главный «реставратор» там – монах Зенон. ТВ показало о нем небольшой сюжет. Его сейчас высоко ценят. Грамотен, образован. Работу свою назвал служением, а не творчеством. И подчеркнул это. Слияние знания и иррациональности в его мировоззрении удивительны. В этакой мягкой, приятной тональности. Конечно же, он служит Красоте, той самой Красоте, которую нельзя себе вообразить без Боговдохновенности. Но и он признал, что не надеется подняться до вершин старых мастеров. Такие признания конечно вселяют…
Монастырь закрыт. Нет, одно помещение все-таки открыто. Отдельный вход. Это иконная лавка. Заходим. Небольшая зала. Одна стена – иконостас. Богатые иконы. На двух других – свежие фрески. Трогаю пальцем край. Да – свежие. Да – фрески. Глушу предубеждение по поводу новоиспеченности. Все равно – не верю. Не трогает. Хотя, надо будет зайти еще разок. Нет, одно трогает. Трогает то, что дочь отошла в другой конец и близко наклонилась к иконе. Что же она там рассматривает? Что ей интересно? Почему она ездит со мной в эти места?
Здесь, рядом с дочерью я ощущаю это благое чувство отрешенности: турист в чужом городе, легко и без связей. Мне не жаль денег, я не думаю о завтрашнем дне. Комфорт.
Мы вышли из лавки и медленно, не спеша, идем вдоль монастыря. Тепло. День очевидно будет жарким. Первое тепло за всю весну. Начало июня. Какое роскошное утро.
Мы стоим на трамвайной остановке напротив монастыря. Редки трамваи и отчего-то редки машины. Я думаю о том, что современный городской фон вполне органичен для Данилова. Водители, не замечая того, снижают скорость, чтобы продлить дорогу вдоль монастырских стен. А монастырь… Нет, он не возвышается над этой суетой. Напротив, уйдя с веками глубже в землю, его стены стали ниже. Он не возвышается. Он возвышает.
Мы стоим на трамвайной остановке напротив монастыря. Отклонившись, спиной ощущаю гладкую поверхность перил. Дочь ушла в тень. Где-то неподалеку, очевидно, светофор, потому что, мягко подплывая, рядом останавливаются машины. Последней подходит вот эта, темнокрасная.
Опущенное до конца стекло держало на себе обнаженную выше локтя изящную женскую руку. Я подняла глаза. Смягченные расстоянием, взгляды пересеклись. Она хотела было скользнуть взглядом дальше, но не смогла. Почувствовав легкий дискомфорт, она еще раз посмотрела не меня. В чем дело? Она попыталась вернуть себе прежнее ощущение довольства, но это у нее не получилось. Такой ровный, этот посторонний взгляд беспокоил, заставлял думать о другом, о том, о чем думать не хотелось…
Она еще раз посмотрела на меня. Может, она ошиблась? Беспокойство повторилось… Нет-нет, она не будет об этом. Она бросила нетерпеливый  взгляд на светофор. Наконец-то зеленый! С горделивой нерешительностью она отвернулась и благословила движение, уносящее ее от этого беспокоящего взгляда.
Когда зеленый свет, поманив, увлек за собой машины и взору стало свободно, я вдруг поняла, как надо изобразить церковь Покрова. Ее нужно писать в разлив. Но писать нужно не  ее, а ее отражение в воде. Главное – движение воды. Легкое, едва ощутимое движение воды. Движение воды…  это естественное вторжение в естественную гармонию, как беспокойство, заставит ее почувствовать. Всмотревшись в отражение, я увидела ее удлиненной… И купол, неправильный купол. Шальная струя воды удлиняет одну его сторону в изящный шпиль, от чего на другой стороне образуется щербинка… Да. Да… Церковь Покрова – в Нерли… Родилось!
Мы стояли на трамвайной остановке у Данилова. Было еще утро.