В пустой след

   Тёмное, насупившееся бровями облаков небо угнетало, давило, довлело и заполняло собой всё пространство. Жадная холодная сырость отнимала силы, редкие птицы сидели тихо, и взлетали, лишь только если их случайно касались рукой, раздвигая ветки, скрестившиеся шпагами поперёк тропинки.  Даже золотые монеты листьев на деревьях казались  покрытыми плесенью и мхом.
   Хотелось вернуть назад звонкое голубое небо, набивной рисунок разнотравья полян, ласкающее взор однообразие зарослей придорожья, пение дятлов не в угад, сладкие до дурноты запахи и басы шмелей. О! Как кстати теперь были б они...
Убыток всего, чего было вдоволь, лишку в летнюю пору, ощущался словно припадок больного беспричинного несчастья. Беспечная трата времени на непритворное утомление яркостью, теплом, истомой, теперь, когда приходилось пригибать голову из опасения, что груз неба осядет на плечи, казался почти что святотатством.
    Беспомощно оглядываясь по сторонам, в поисках хотя чего, способного внушить надежду на ненадейность*, мимолётность сего ужаса, я обнаружил  вдруг некое глубокое ровное сияние, источаемое сосной. Уповая на то, что мне не почудилось, я подошёл ближе и, всё ещё не веря глазам, разобрал солнечные лоскуты, примётанные ближе к стволу, горстями ярких сухих игл. То рассвет запутался в кроне сосны.  Не желая потворствовать вселенской сырости, сдерживая стремление слёз бежать, я стоял и улыбался счастливо, вдыхая липкий запах хвои, с приставшим к ней солнечным светом.

   Мы ценим большое в малом и малое в большом, но отчего-то так невовремя, в пустой стылый след.