Как я бодалась с Павликом Морозовым

Мне 9 лет. Ну, не совсем ещё 9, но скоро будет. Это нынче ребятишки в 9 лет, говоря теперешним языком, "продвинутые"; а мы, у кого на пересменку лежало в сундуке одно платьишко,  радовались, если мать летом сандалии купит. А ежели не выкроит денежку, то и босиком хорошо! А про игрушки и слыхом не слыхивали. Кукол же мы с подружками сами шили.  В каждой семье у матерей хранились какие-то лоскутки, оставшиеся от кройки, вот они-то и шли на пошив куколок. У меня три куколки все получились на одно лицо. Химическому карандашу достались нос, глаза, брови. А на щёки и рот красненького не пожалела. И у каждой - белобрысая чёлка из белых ниток. Это куклошвейка, поглядывая в зеркальце на столе, наводила красоту на тряпичных личиках по своему образу и подобию. А чтобы и самой не путаться в близняшках - на груди тем же химическим карандашом вывела "Маша", "Нюрка", "Зоя".

Мать встала уже давно, на работу собирается и чем-то шебуршит на кухне. - Иди завтракать! - это мне. Сунув под подушку книжку, выскакиваю в холодную кухню. Бр-р! Ёжусь! Три дня летние каникулы, а тепла всё нет и нет! На холодной плите стоит большая эмалированная кастрюля, дно которой прикрыто тряпицей, и на этой тряпице жмутся друг к дружке маленькие живые комочки - инкубаторные цыплята трёх дней от роду. Мать расстроена, охает над кастрюлей: - Нет, не выживут! Холодно! И, взглянув на ходики, схватив сумку, торопится на смену. Я завтракаю глазуньей и, промокнув кусочком хлеба дно сковородки, стылую кухню покидаю. В комнате уютно; круглая железная печь, истопленная вечером, тепло держит больше суток. Это плита в кухне, фук и... прогорела! Я, нырнув под одеяло, нащупав книгу, попадаю в царство с добрыми волшебниками, где не дремлют и злыдни!

Отвлекает меня голос. За окном тётя Дуся Коляда восклицает: - Гли,кось! Никак, разгулялось? Анна!  В ответ: - бу..., бу-бу, бу., бу., бу. Голос тёти Дуси я не спутаю ни с кем! Даже когда она Юрку своего кличет, то и тогда словно поёт ласково - по особому! С Юркой мы в одном классе учимся, но не скажу, что дружим! Юрка на тётю Дусю совсем не похож, видно, в отца пошёл. А Коляда старший, говорят, обижает тётю Дусю. Я, откинув одеяло, прилипла к окну. - Что это там разгулялось? Неужели коровы в огород зашли? Или куры залезли?  Да нет, вроде не видно ни тех, ни других. Надо самой убедиться - чего это тётя Дуся обратилась к бабе Ане: - Гли,кось? И куда та должна глядеть? Как бы не опоздать, да не проворонить самое интересное?  А выскочив на крыльцо, и сама едва не разгулялась! Небосвод без единой тучки. Ничто больше солнцу не мешает! Вот оно, лето!!!

Я влетела в кухню, схватила зелёную кастрюлю и, поставив её себе на живот, осторожно вынесла её на улицу. Соединив вместе 4 угла тряпицы, я вынула этот узелок из кастрюли и расстелила тряпицу на травке на самом солнцепёке. Цыплятки по первости ещё лежали скученно, но вскоре один чирикнул, другой, третий, зашевелились и, качаясь на слабеньких своих лапках, умирать передумали! Я сбегала в дом, принесла два яйца, сваренных вкрутую, воду и, захватив книжку, вернулась.

У меня уже был опыт, кстати, печальный общения с домашними животными; но тогда я была молодой - всего 5 лет с хвостиком и жили мы... у озера. Наша Мурка окотилась - троих принесла. Мать, собираясь утром на работу, показала мне прибавление. Сказала: - Ты старшая, следи за сестрёнкой!  Следить - это само собой! Но раз я старшая, значит, учительница. И чем-то я должна занять ученицу. Что уж тогда в голове моей щёлкнуло - в дальней дали осталось, но решила я маленьким котяткам дать имена, а для этого окрестить их. Подробностей не помню, однако в тазик воды налила. Где в это время была мама-кошка - не знаю. А я, взяв в руку первого котёнка, окунула его в воду и сидевшей рядом сестрёнке объяснила: - Это Васька! Вторым был Колька, третьим - Барсик. Мать пришла с работы часов в 7 вечера. Крещённые Васька, Колька и Барсик рядком лежали на полу, а пятилетняя учительница и трёхлетняя ученица, обрыдавшись, очень невкусно пахли! Мать, ухватившись за одёжку, потащила их к озеру, где тщательно каждую прополоскала!

То крещение не забылось, и с цыплятами позволить себе подобное я не могла. Просто сидела рядом и пасла малышей, передвигая тряпицу вслед за солнцем. Мать пришла с работы, а весь выводок чирикает, веселёхонек! И книжек тем летом я перечитала много. Тогда же познакомилась и с книжным Павликом Морозовым. Какое впечатление произвела на меня эта история - сказать трудно. Но воздействие было, иначе не осталась бы она в памяти. Не секрет, что к светлому будущему нас вела школа,книга    же была лучшим подарком. А  песни? - "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!" Ох, какими же мы были наивными, смешными, доверчивыми - ребятишки моего поколения!

И вот, уже ближе к учебному году в местечко прилетела новость - по домам ходят Уполномоченные, собирают дань (типа продразвёрстку), с коров и коз - молоко, с бычков - мясо, с кабанчиков - свинину, с кур - яйца. В общем - имеешь живность - плати! И норма существовала. Естественно, хозяева забеспокоились. Особенно те, у кого и корова дойная, и бычок уже в теле, и кабанчик хрюкает. Но таких семей было раз, два и... обчёлся! Ребятишек с отцами по пальцам одной руки можно было сосчитать. А вдовы-солдатки, не дождавшиеся мужей, в лучшем случае козу да кур имели!

Пришли Уполномоченные и к нам. Двое - мужчина и женщина. Мать не волновалась. Козу она ещё не успела приобрести, хотя и собиралась. И кур-несушек поголовье невелико. А что полагается - она сдаст, из коридора принесла миску с яйцами.     - Скажите, а сколько у вас кур?  Что-то мало яиц сдаёте! - заметила Уполномоченная.     - Почему мало? - возразила мать. - С пяти кур столько и положено! Мне так объяснили!     И вот тут Павлик Морозов где-то внутри меня пискнул: - Скажи, что у вас девять куриц, и все несутся! Ты же знаешь, что девять! Врать нехоро-ш-ооо!     Уполномоченная смотрит на мать, потом искоса на меня, строго смотрит! Её товарищ, оглядев маленький буфетик в углу, рукомойник и свисавшую с потолка лампочку, не столь категоричен, чуть-чуть улыбается.

- Ну что, пойдём считать? - не сдаётся Уполномоченная. Вижу, что мать растерялась. А Павлик Морозов не унимается: - Признавайся! А то хуже будет!!!     - Щас! - огрызаюсь. С высокоподнятой головой шествую мимо Уполномоченной, спокойно выхожу на улицу, и только свернув за угол, мчусь в сарай. Все 10 курочек на месте. Я открываю в сарае второй лаз, ведущий к оврагу. Курицы с куд... кудах..., толкаясь, выбегают на волю. Я закрываю за ними дверцу и, приговаривая "кыш..., кыш" - выпускаю во двор инкубаторных, которые уже подросли, но несушками ещё не стали. Уполномоченные выходят из дома, за ними мать. Я, помахивая веточкой, изображаю пастуха. Сердитая Уполномоченная, сообразив, что это поголовье до яйценоскости ещё не доросло; а некоторые, вздёрнув гребешки, пытаются ещё и кукарекнуть (петухи), дёрнув плечиком, пошла к дому тёти Дуси. Её спутник, помахав мне рукой, двинулся следом. Мать смотрела на меня с неподдельным любопытством и чуть позже спросила: - Как ты додумалась до этого? Я не рассказала ей о Павлике Морозове и о том, что он подбивал меня открыть правду. Ответила же так: - Мне показалось, что могу получить от тебя подзатыльник!    Я имела ввиду, что мать на расправу была скорой, и "под горячую руку" чаще всего попадала я!

Вспоминаю, что в третьем классе на уроке рисования учительница поставила на стол заварной чайник, поручив запечатлеть его рисунком в тетрадях. И я добрую половину урока не сводила глаз с объекта. Пыталась изобразить что-то похожее на чайник, но карандаш вышел из повиновения и вместо овала на бумаге появилась зигзагообразная коряга. Взяв резинку, я пыталась стереть столь удачное творение, но коряга-чайник с бумагой сроднились. А я старательно елозила резинкой и протёрла в чайнике дыру.  Многие ученики уже сдали свои работы, а я - труженица всё ещё пыхтела. - Ребята, заканчивайте! Скоро звонок! - торопит Ольга Ивановна. И в это время Павлик Морозов снова о себе напомнил: - Ты чайник оставила без носика! Постарайся не подкачать!   - Щас! Я такой изумительный носик ему приделаю, все ребята ахнут! И приделала - что-то похожее на водопроводную трубу! К самому звонку успела!

На следующем уроке Ольга Ивановна, персонально разобрав каждый чайник, листки с оценками вернула ученикам. Мой чайник она приберегла напоследок. Полагая, что это лучшая работа в классе, я за партой вся извертелась! Наконец, вот и он! Я узнала лист по дырке от резинки. Но почему Ольга Ивановна так коротко отозвалась о моей работе, до меня позднее дошло. Сказав: - Такого чайника я ещё никогда не видела! И вручила мне листок с огромной красной цифрой 2(ДВА).

Училась я ни шатко, ни валко, но отучилась и профессией овладела в Ленинграде. Самыми яркими воспоминаниями остались походы в музеи, где едва дыша, смотрела на бесценные произведения художников разных эпох; а если удавалось примкнуть к экскурсии, то приблизившись к экскурсоводу, слухом, зрением внимала умным речам грамотных просветителей и радовалась, что выходной провела с пользой. Трамвай    № 27 выпускал меня и др.пассажиров на остановке, а я, если в кармане ещё что нибудь позвякивало, забегала в продуктовый магазин. Колбаса в то время хоть и лежала на витрине, однако, была нам не по карману. А вот развесная килька "на рупь - сто голов" ужином частенько нам служила! Хлеб в столовых в то время на раздаче кусочками не продавали. Он просто лежал в тарелках на столах. А мы, похлебав супчику, тарелку с хлебом после себя оставляли пустой, чтобы вечером этим хлебушком, да с килечкой "на рупь - сто голов" восемь девчонок в общежитской комнате легли спать не на голодный желудок, а запив чайком, очень даже сытыми! Хотя есть почему-то хотелось постоянно. А если уж стипендию получали, позволяли и сладости. Но больше всего любили жареные пирожки. На занятия ездили к 9-ти часам на трамвае. И прямо на остановке стоял маленький ларёк, куда в 8 утра фургон подвозил горячие пирожки. Продавец знала нас и каждое утро нас ждали завёрнутые в бумагу пирожки.С капустой, с творогом пирожок стоил 1 рубль, а с ливером - 50 коп. (это на старые деньги, до 1961 года). Я и сама пеку. Но те пирожки - Ммм!

Павлик Морозов и в Л-де изредка пищал. И я откликалась: - Щас! Не понимая, то ли я с ним, из вредности, соглашаюсь; то ли протестую!  В общем, отучилась я. Могла остаться в Ленинграде, но общежитие... Вернулась домой. Заневестилась!

Что хорошего нашёл во мне парень, уже армию отслуживший, не знаю! Умишком не блистала! Красоты - так себе, с напёрсток! Зато гордячка-спасу нет! И самомнения, не скажу, что воз! А Ежели взять маленькую тележку, да самомнение туда уложить - в аккурат полная будет! Ну вот, встал парень на пути и спрашивает: - Пойдёшь за меня? Так и появился у меня суженый; и не на год-два, а на полвека! Ты ведь по природе молчун, но я и без слов понимала - о чём ты молчишь! А ты, как подхватил меня под руку, так и вёл прямой дорогой, не свернув ни вправо, ни влево! Играючи вёл, с шутками, да прибаутками!

По молодости с рюкзаком за плечами мы уходили из дома и, выбрав живописное местечко, устраивались на ночлег. А утром, открыв глаза, я видела тебя, склонившимся к приёмничку, из которого лилось: - Я-я в весеннем лесу пил берё-ё-зовый сок! С ненаглядной певуньей в стогу ночева-а-л...

И сок берёзовый ты со мной пил; и певунья (тогда ещё) в стогу ночевала! И в лице твоём было столько счастья. Подрастало и главное сокровище - дочка! А ты никогда ни перед не гнул спину, ничего не просил. И где бы ни работал - у тебя всё получалось! Я же занимала скромненькую должность, получала свои 100 рублей и на большее не рассчитывала. У тебя оклад по тем временам был приличный, раза в два выше моего и, как мне думается, относились мы к тому среднему классу, какой пять дней в неделю отдавал производству, а два дня трудился на шести сотках.

Дочка уже институт заканчивала, когда Павлик Морозов что-то запиликал. А может, зря я на него грешу? Не иначе, головой ударилась, когда решила взять авторучку и бумагу! Ещё хорошо, что после такого удара ты напомнил мне народную мудрость - "Бодучей корове Бог рог не даёт! Имея ввиду, что корова - это я! (Это после того, как была опубликована моя первая книжка). А корове твоей так нравилось, что "писакой" стала! Появилась узнаваемость! "Тютелька в тютельку" местечковая слава! Разве могла она тогда предвидеть, что упражнения её выльются в большую неприятность? Конечно же нет! Осмелел и Павлик Морозов - давай, мол, пиши правду-матку! Его смелость для коровы, словно шлея под хвост! Ну, корова и разохотилась!

А ты, зная свою корову, когда она, хоть и без рогов, набычившись, рыла копытами землю, т.е. марала чернилами бумагу, старался развернуть её так, чтобы ошмётки не травмировали бы её глупую голову, а угодили бы в то место под хвостом, где шлея поселилась! Надеясь, что и Павлик Морозов пищать перестанет!

К тому времени раздрай в стране наступил. Открылись границы и свобода мутным потоком бурлила как по течению, так и против. Дочка наша, окончив в Ленинграде Техноложку, искала себя. Однако, грамотные инженеры, да и не только, оказались не у дел. Поэтому получила второе высшее образование. Много специалистов уехало тогда на Запад. И ты как-то заикнулся: - Ехала бы за рубеж. С её головой достойную работу найти не проблема! Но дочка, хоть и стала летать на отдых, где море, пальмы, белые теплоходы и  на палубах другие народы, Родину не покинула! Знать, страна берёзового ситца от дедовских корней в сердце живёт!

А мы с тобой хоть и не ночевали больше в стогу, но своим соком  нас каждую весну угощала берёза на огороде. А когда "Прогресс" появился, это был и дом, и стог, и всё остальное прекрасное по имени "ЖИЗНЬ!

Вернуться бы! Ан нет! Оставил ты меня. За несколько дней до ухода попросил: - Пообещай мне, что...  (эту просьбу я исполнила наполовину). И ... Пообещай мне, что ...  (эту просьбу я перевыполнила в три раза).

Ты знаешь, мой дорогой, долгую свою жизнь разделила я на две эпохи: первую прожила с тобой в счастливом будущем, а вторую - в прошедшем!

Скоро Новый Год. В Ленинград не поеду. Сегодня окончательный ответ дала. В одиночестве буду. Да и какое это одиночество, если кругом родные лица среди картин с любимой природой! Может и Павлик Морозов объявится? Скажет: - Ты чего притихла? Я больше не стану с ним бодаться! Если он прототип деревенского мальчишки, в смутное время появившегося на свет, это не его вина, скорее, беда! А если книжный герой - ему уже много лет. А книжка о нём, полагаю, ещё сохранилась. Вдруг кому-то попадёт в руки? Не зря же говорят, что человек жив до тех пор, пока о нём помнят! Хотя, как знать...

А ещё, мой дорогой, я вернусь к той мудрости, когда ты образумил меня той самой коровой, которой Бог рог не дал! Ты только представь, если бы я, да с рогами уродилась - сколько бы несуразностей могла натворить! Тебе это надо? А комолая - не так уж страшнА! И спасибо тебе, что столько лет терпел меня, не по принуждению, ибо принудить тебя - свободного, независимого, бесконечно порядочного, никому не удавалось! И ещё за то, что "ненаглядной певуньей",(давно безголосой) - осталась для тебя до конца дней!